С новым роком!

Новое время поднимает из могил старых героев. Ложь лаунжа лопнула вместе с биржевыми пузырями, и на руинах очередного фальшивого рая снова зазвучал рок. Он так же актуален, как перед распадом СССР. Новый рок - это приговор "нулевым", родовые муки новой эпохи.

Двадцать лет назад песни группы «Кино» стали предтечей перемен. Цой не назначал лечение своему времени – он лишь ставил ему диагноз. Его слушали те, кто устал от розовых очков, кто не хотел и не собирался мириться с обреченностью прежнего уклада. Он пел о том, что возмущало его поколение, о том, что заставляло не соглашаться тянуть лямку обезличенной серости. И вот в начале «десятых» неожиданно оказалось, что написанные в конце 80-х тексты снова созвучны эпохе. Значит ли это, что мы, как и двадцать лет назад, стоим на пороге революции?

Русский рок – это всегда боль души и борьба за право думать. Ничего удивительного, что в сытые «нулевые» власть так старательно прикармливала рок-тусовку, стремясь безопасно для себя канализировать протест молодого поколения. Сурков писал тексты для «Агаты Кристи», Путин брал в поездку на желтой «Калине» диски «Машины времени» и «Чайфа», «Морального кодекса» и «Би-2». Околоноля – тоже оценка социальной значимости старых и новых кумиров. Из протестно-злого русский рок все быстрее дрейфовал в сторону буржуазно-сытого, где лиричностью переживаний подменялось право говорить правду. Вместо обнаженного нерва – обезболивающий укол тщательно дозированной эмоции, густо перемешанной с ностальгией для поколения тридцатипятилетнего офисного планктона.

Но, как выяснилось, прикармливали не тех. Очень скоро рок «нулевых» стал разновидностью музыкального мэйнстрима, бизнесом, эффективным способом заколачивания бабла на стремлении к беззубому и безопасному фрондированию. С легкой руки продюсеров появлялось все больше «рокеров», которые умели материться – но не писать, соображать – но не думать. Главные темы песен очень быстро скатились к хрестоматийному «меня никто не любит», или же «меня никто не понимает», или, на худой конец, – «ну и хрен с ними со всеми». При этом самих «рок»-исполнителей как бы любили, старательно понимали и уж точно пальцем на дверь не показывали.

Да что там говорить – в «нулевые» публика готова была окрестить русским роком всех, кто не поет для пуберантного возраста. Для нее это была форма самозащиты – слушать рок-музыкантов означало иметь право отождествлять себя с интеллектуальным меньшинством. Попутно, увлечение «роком» нулевых было лакмусовой бумажкой «успешности» – наряду со способностью выплачивать кредит и отдыхать в Египте. Сперва кризис проколол потребительский пузырь, затем ушел в революционное небытие пирамидный отдых и только теперь мы начинаем понимать, что мелодии, звучащие из недешевых домашних аудиосистем – это тоже пустышка. Такая же, как и всё наше мнимое конформистское благополучие последнего десятилетия.

«Перемен требуют наши глаза. В нашем смехе, и в наших слезах, и в пульсации вен – перемен, мы ждем перемен». Двадцати лет как ни бывало – сегодня бы исполнитель этих строк вряд ли пробился бы на официально-прилизанные концерты. «Дальше действовать будем мы», - звучащие рефреном в голове строки из Цоя раз за разом бьют в комок напряженных нервов. «Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки?», - этот вопрос и сегодня вполне может задать себе молодежь, сталкивающаяся с беспределом – милиции, властей или диаспор.

Власть не в силах прикупить талант. Она способна лишь разрушить его или загнать в подполье. Прикормить музыканта, художника, поэта нельзя – после продажи эти качества умирают в своем носителе, оставляя место лишь для халтуры. Что и произошло с целым сонмом экс-бунтовщиков: стремление жить как все не может проецироваться лишь на быт – общий ранжир бьет именно по тому, что выделяет тебя из толпы. Умение нравиться всем – это диагноз, а не привилегия.

Конечно, русский рок может и должен быть разным – он не обречен лишь на социальный протест. Никто не ждет, что завтра «Сплин» станет петь про «родину-уродину», а БГ начнет призывать Русь к топору. И слава Богу, что рок может быть разным. Но отказ от социального в текстах не обязан дополняться такой же словесной аскезой в интервью. И вряд ли может считаться достижением для рокера переход в категорию персонажа гламурной хроники в стране, которую рвут на части внутренние противоречия.

Те, кого сломала эпоха, ненавидят тех, кто сумел устоять. Ничего удивительного: сплошь и рядом один честный человек мешает всему коллективу чувствовать себя порядочными людьми. Бессмысленны заявления экс-бунтарей о «переосмыслении действительности»: смена убеждений, ведущая к ухудшению благосостояния – это иногда свидетельство победы духа над материей. Смена принципов, ведущая к росту благосостояния – это проcтитуция.

Всё то, что мы называем эпохой нулевых – это время тотальной имитации: «государства, поднимающегося с колен», самоуважения, внутренней свободы. В конце прошлого десятилетия даже протест стал балаганным, подтверждением чему – расценки и востребованность на корпоративах разудало-матершинного творчества группы «Ленинград». В эпоху притворства любая попытка говорить серьезно воспринималась как недовольство слабых. А стеб стал лишь отрыжкой гламура – того самого, что стремительно уходит в небытие. Его место занимает запрос на серьезность – искреннюю, вдумчивую и рассудительную. Даже принципиально аполитичный БГ вновь стал исполнять на концертах «Этот поезд в огне».

Они всегда серьезны. «ДДТ», Борзыкин, «Телевизор» - по их песням можно узнать о России куда больше, чем по любым выпускам новостей. Об этой музыке очень точно сказал Андрей Кураев: «Русский рок в своих лучших песнях - это болевые уколы в совесть. Это борьба за право думать, за право быть одиноким, за право выпадать из толпы и из попсы. Когда всё вокруг тонет в беспросветном оптимизме, когда официальная пропаганда обещает построить коммунизм или хотя бы догнать Португалию по числу кондиционеров на душу населения - русский рок встряхивает и говорит: «А ты знаешь, Небо становится ближе». Это было произнесено тогда, когда ещё не прошла анестезия от совести. Сейчас это – и приговор, и надежда.

Русский рок вряд ли станет мэйнстримом, но триумвират обезьян, не желающих слышать, видеть и говорить, уже умер. Те, кто предпочел собирать в концертные залы ностальгирующих сорокалетних менеджеров уже не смогут ничего предложить молодым. И возраст музыканта тут не причем. Ни годы, ни профессиональный стаж не мешают тому же Шевчуку говорить о самом важном.

Поэт в России – больше, чем поэт. В русском роке всегда было место тем, кто не желал шагать строем, принимать ложь на веру и носить розовые очки. В нем уживались боль и веселая злость, цельность и мечта, надежда и вера – все то, что отличает искусство от подделки, а правду от фальши. Все то, что отличало русский рок от попсы, а жизнь – от имитации. И не удивляйтесь, если давно забытые песни вновь зазвучат на улицах. Это значит лишь то, что новое время ставит перед вами старые вопросы, на которые вы не смогли – или не захотели ответить 20 лет назад.

Павел Казарин, rosbalt.livejournal.com