Герои реформ и фанатики насилия

В домах на Марсовом поле в Петербурге обитало немало известных людей, вершивших российскую историю. Вот и на доме N3 видим мемориальную табличку: тут жил декабрист Е.П. Оболенский. Ее повесили в годы советской власти, когда героизировалось и воспевалось любое противостояние монархии и уничтожение ее сторонников. Такова была психология людей, составивших ядро большевистского руководства - беспощадно истреблять безо всякого снисхождения всех, кто может представлять даже потенциальную угрозу.

Декабристы как раз проходили по линии героизации бунтарей. Ведь именно они вывели людей на площадь (не имея при этом ни плана восстания, ни плана реформ, ни даже видения будущего общественного устройства, обманув "нижние чины" - будто бы наследовать умершему императору Александру должен брат Константин, а не брат Николай, в то время как Константин добровольно отрекся и сам присягнул Николаю). В результате бессмысленного стояния на Сенатской площади, закончившегося разгромом, погибли больше тысячи ни в чем не повинных солдат. А Оболенский, кстати, в конце концов был прощен и восстановлен Александром II в правах...

Между тем, в том же доме N3 по Марсову полю, по соседству с декабристом Оболенским, жил государственный деятель, который не выводил людей на площади, а годами, преодолевая сопротивление косной аристократии и ненависть помещиков, работал над крестьянской реформой - Яков Иванович Ростовцев. Он был одним из главных помощников Александра II в подготовке освобождения крестьян.

Несмотря на отчаянное сопротивление многих из окружения императорского двора, Александру II все же удалось продавить реформу. А ведь ему прямо говорили: "Освободишь крестьян - России конец, погубишь нашу святую страну". Император, однако, нашел в себе силы не послушать сановитых советчиков. Потому что были и другие люди, такие как Ростовцев. Александр II поставил Ростовцева возглавлять редакционные комиссии - по сути, мозговой штаб, куда поступали все материалы с предложениями по крестьянским реформам. Интересно, что Ростовцев обратился даже в Третье отделение с просьбой прислать запретный герценовский "Колокол" - поясняя: "Кто бы ни сказал что полезное, мы должны воспользоваться". Упорно стремясь свести в единое приемлемое целое непримиримые требования разных сословий, подвергаясь давлению, нападкам и травле нетерпимых членов общества, которых, увы, в России всегда было не счесть, три человека - Ланской, Ростовцев и Милютин - последовательно тащили воз разработки принципиальнейшей для России реформы.

Ростовцев не дожил до манифеста об освобождении крестьян - пишут, что он продолжал редакционно-реформаторскую деятельность буквально на смертном одре. Между прочим, живя в одном доме с Евгением Оболенским, Яков Ростовцев был отлично с ним знаком, общался, в гости заходил и даже предупредил Оболенского, что сообщил императору о готовящемся заговоре, думая тем самым остановить соседа. Не остановил.

Почему мы продолжаем чтить тех, кто, возможно и будучи одержимым высокими идеями, губил тысячи людей, но игнорируем память тех, кто преодолевая яростные нападки справа и слева, пресс традиций и мнений, буквально волоком тащил общественную лодку вперед? Почему у нас висит мемориальная доска Евгению Оболенскому и нет памятной доски Якову Ростовцеву?

Кто-то скажет: да какая разница, до того ли в сегодняшней России! Вот и известный лингвист Михаил Горбаневский, комментируя предложение нового министра культуры Владимира Мединского убрать имена террористов из топонимики Москвы, заявил: "Как политик Мединский не понимает того, что понимают топонимисты и филологи. В устной речи название затирается, как монетка, и функции исторического памятника в нужной мере уже не несет". Видимо, как лингвист Горбаневский не понимает того, что понимают психологи: топонимы, как и памятники, - это не ориентиры в пространстве, это прежде всего знаки власти. Именно поэтому любые захватчики прежде всего начинают с переименования городов и улиц и снесения памятников. Чьи метки стоят в пространстве, тому принадлежит и пространство умов. А пространство умов - это все. Это наши представления о плохом и хорошем, злом и добром, подлом и честном. Из этого прорастает вся сеть общественного устройства. Недаром взрывали Храм Христа Спасителя и снимали гербы с крыш всех исторических зданий Петербурга.

Мединский абсолютно прав, сравнивая Желябова, Халтурина и Войкова с ваххабитами Хаттабом и Удудговым. Разве что, например, Войков действовал масштабнее. До революции бросал бомбы, затем, став высокопоставленным "красным чиновником", проводил политику террора и репрессий против предпринимателей и крестьян. Один из инициаторов убийства Николая II, его жены, четырех дочерей и сына. Организовал провокацию с якобы заговором монархистов, используя которую настаивал на убийстве всей семьи Романовых. Хлопотал о серной кислоте, чтобы верней стереть следы убийства... В конце концов, был застрелен на перроне вокзала в Варшаве русским эмигрантом Ковердой. В качестве мести большевистское правительство без суда казнило в Москве в ночь с 9 на 10 июня 1927 года 20 представителей знати бывшей Российской империи, не имевших никакого отношения к убийству Войкова и даже не знавших о его существовании.

Несмотря на все это, "память о добрых делах" этого человека остается запечатленной в многочисленных названиях. Всего в России, Беларуси и Украине, по данным Фонда «Возвращение», существует как минимум 131 улица имени Войкова.

Думаю, Владимир Мединский не зря ставит вопрос о необходимости отказаться от почитания этого исторического наследия. Оно тянет нас назад, в кровавую пучину.

Пора нам обратить свой взор на тех государственных деятелей, кто упорно и настойчиво продвигал реформаторские идеи, искал консенсус интересов в непростом общественном ландшафте. Нам остро нужны позитивные модели поведения. Настоящие герои - упорные последовательные реформаторы, а вовсе не ослепленные ненавистью фанатики-бомбометатели, раскручивавшие спираль общественной нетерпимости.

Татьяна Чеснокова

Перейти на страницу автора.