Жизнь как страшный сон

Еще в далекой молодости обнаружил, что наделен способностью, которая мне тогда и долго потом казалась редкостной: одномоментно находиться в реальной ситуации, подробно проживать ее, «всеми фибрами» переживая изнутри – и отстраненно наблюдать эту ситуацию и себя в ней. Причем, чем более насыщенными, драматичными и сюрреалистичными бывали сюжеты, тем более явственным становилось «расслоение». Сегодня, мне кажется, многие обречены на него. Реальность стала таким сюром и настолько явным бредом – ну или бред стал настолько явью, что решительно провоцирует подобное раздвоение личности, будь она дважды трезва, трижды вменяема и четырежды адекватна. Для такой ведь личности затруднительно обитать внутри сюрного бреда – и не рефлексировать, что это он; невозможно, иначе говоря, не смотреть – хотя бы время от времени – со стороны на эту ирреальность и себя внутри нее.

Можно разве назвать реальным мир, в котором дружно оживают и обживаются самые мрачные утопии, сдохшие в своих прежних инкарнациях, в которых они были непримиримыми врагами: национал-социализм немецкого пошиба и большевистский коммунизм? Да в котором они еще братаются с христианством, охотно идущим навстречу? В котором воплощаются в жизнь литературные антиутопии (к примеру, Сорокина и Пелевина)? В котором уже не до анекдотов, поскольку одним большим анекдотом – в жанре черного юмора – становится сама жизнь? В которой лидер государства, занимающего одну седьмую часть мировой суши, то ныряет в глубины морские за греческими амфорами, то, свезши в столицу государства толпы провинциалов, призывает их насмерть биться с ее жителями, вопия «Умрем же под Москвой!», то взмывает в небесную высь во главе журавлиной стаи с нацепленным птичьим носом?

Разве можно назвать реальным существование, в котором исчезает, стирается грань между реальностью и ночным кошмаром; в котором потеряло смысл понятие абсурда, поскольку сама реальность у нас на глазах становится одной большой нелепицей, бессмыслицей; в котором она лишилась всякого иммунитета к бешенству больных на всю голову и ко всем «нехорошим» болезням – вот и сама «стукнулась головой», и заболела всеми неприличными болезнями, какие есть, отчего в ней теперь большие шансы на удачу у любого поползновения устроить жизнь по законам взбесившейся сказки.

Возможно разве наяву при свете дня, чтобы ряженые казаки в XXI веке в мирное время патрулировали главную улицу столицы, а в средних чтобы школах светской по конституции страны затеяли устройство «молельных комнат»? А суд чтобы светского государства в вынесении обвинительных приговоров опирался на решения средневекового Собора? Чтоб верховный законодательный орган России собирался узаконить жертвоприношения – вплоть до человеческих? И уже узаконил трактовки измены Родине покруче оных у Иоанна Грозного – даже у Сталина?

Жириновский – талантливый шут гороховый, двадцать лет назад изобретший троллинг и многие годы бывший монополистом на его поле, – теперь спрятался в кусты и там отдыхает, завистливо глядя, как без видимых усилий и малейшего сопротивления воплощаются в жизнь каждый морок, всякие разнузданные фантазии любого энтузиаста-мракобеса – что властного, что его шестерок. Жириновский, постмодернист старой закваски, прикалывался – круче некуда, как ему казалось, но, оказывается, можно на полном серьезе при полном отсутствии чувства юмора нести чудовищную ахинею, обращенную к придуркам без страха и упрека – и чудище по имени Ахинея оживет, даже если несущий ее на самом деле в нее не верит.

Вполне логично – в рамках этой пьесы абсурда, постановки, где все шиворот навыворот, – что отстойно-параноидальные фундаменталистские порывы нашей Родины приводят к своей прямой противоположности: авангардистско-шизофреническим улетам всего от всего, тотальным всего разрывам. Что там фундаменты (корни, почва)! – вся реальность, приплясывая, обращается в струящийся мираж, клубящийся призрак; все именем Христа новомодные затеи удушливо воняют серой; вся жизнь астральным, покидающим ее телом воспаряется над ее охладевающим трупом, вкруг которого победоносно гарцует синкретическая нежить, которой пока не придумано имя.

Интересно, конечно, было бы дать имя жутко продвинутой инновативной бесовщине. Но куда интересней, как пока еще живым выжить среди нежити? Только ведь часть нашего существа взирает на происходящее со стороны – другая часть обречена переживать страшный сон, проживая в нем.

Семен Файбисович

Прочитать оригинал поста Семена Фабисовича с комментариями читателей его блога можно здесь.