В центре тайфуна

Мне часто, когда я смотрю на Россию, приходит на ум один образ: центр тайфуна. Все ревет и рушится, вокруг гибель и разрушение, но тут, в центре, в самом «глазке», покой и благолепие. Над нашим воздушным шариком безоблачное небо и светит солнышко. То, что его сейчас шваркнет об стену — говорят только агенты госдепа. Мы не замечаем, что шар несет с бешеной скоростью — ведь здесь и сейчас он в покое.

Раньше родственники приезжали часто — ну там абрикоска–черешенка, шелковицу никогда не видели. Ну и мы — эрмитажи там всякие, музей восточных искусств, понимаешь. Какая в пень разница, где народам–братьям хранить скифское золото и коллекцию Ханенко. Можно и не у нас. В 91-м казалось — один народ, так наверное и было. Хотя сейчас и сомневаюсь. Помню, в 91-м все рвались в Москву на баррикады. Потом у нас слямзили деньги со сберкнижек. А в 93-м в Москве танки били по парламенту. Чуть позже я из номера гостиницы «Украина» смотрела на этот сюр. Это было странно, но все еще похоже — те же мрачные серые люди, злые, не привыкшие здороваться с продавцами в магазинах и не улыбающиеся незнакомцам в гостинице.

Потом мы обменяли паспорта и с удивлением обнаружили отсутствующую графу «национальность». Гражданин Украины. Все.

В 1994-м у нас прошли выборы президента. Проиграв на выборах, Кравчук покинул офис и уступил место Кучме. Многие напряглись. Это потом он скажет: «место сидения определяет точку зрения» и напишет книгу «Украина не Россия», а пришел он как «интегратор». Все эти СНГ, они стольким нервы попортили.

В 94-м танки вошли в Чечню. По свински так, на Новый год, под оливье. Тогда еще был НТВ. И мы еще не отрастили носорожью кожу на сердце. Родители, пережившие войну, сидели перед телевизором и мама говорила: «Что же они творят. Ну ладно, мы это пережили, так на нас же немцы перли. И все равно мы никогда не смогли избавиться от этого чувства опасности. Сколько людей с нарушенной психикой. В трамвае говорили о скандалистах — не трогайте его, он контуженный. А здесь свои же... Что же они будут потом делать с этими детьми...» Да, родители знали то, чего не знали мы — с войны вернуться невозможно.

Чем занимались мы в это время? Насколько я помню — строительством государства и бизнесом. Сказать, что время тяжелое — так а когда оно было легким. Банкиров постреливали, но в основном народ учился договариваться. Все–таки договороспособность — более выигрышная стратегия. Наверное, в это время у нас создавались первые крупные капиталы. У вас, думаю, тоже.

Москва в это время напоминала эвакопункт. Толпы беженцев вкупе с указом Ельцина о свободной торговле на улицах придавали городу неповторимый колорит.

Мамина родственница засобиралась было в гости, но сын не пустил: «Мама, ты с ума сошла, там со дня на день начнется гражданская война» — так она написала в письме. И уехала в Сочи. Ну, Сочи так Сочи. Со дня конфликта с Абхазией прошло пару лет, так что думаю, Сочи ей понравился. Нам трудно было понять логику людей из страны, где война уже идет.

Шли тяжелые трудовые будни, мы начали воровать газ, о чем родственница уведомила нас в письме. Также ее сильно занимала судьба черноморского флота и Севастополь — исконно святая русская земля, политая кровью предков. Мама недоумевала: «ну хоть бы написала как дела... как дети устроились...». Все попытки объяснить в письмах, что за газ мы платим, что потешный флот, который легко блокируется на Босфоре, лучше держать в мирном Новороссийске, что у нас все нормально с головой, разбивались о твердую убежденность, что в Украине хлеб по карточкам, но если в магазине попросишь хлеба на русском — то тебя линчуют. Телевизор ведь никогда не врет. На все попытки вразумить родственница отвечала: «Ну зачем вы врете? Вот у вас во Львове... Ведь вам же этого не показывают». В чем она была права — у нас и правда ЭТОГО не показывали. Тогда же подруга рассказала мне, как к ней приехала тетя из Москвы. Привезла гостинец — батончик сникерс. «На, хоть попробуй, какой он на вкус». Мы обсуждали наших московских теть, задумчиво пережевывая сникерс. Через пару дней тетя подруги попала в гастроном — и у нее приключился когнитивный диссонанс: «Так что же ВЫ НЕ СКАЗАЛИ, что у вас все нормально!». Домой она уехала, как положено — груженая деликатесами.

А потом мы начали выезжать за рубеж. Выучили главный вопрос туриста «Where'r you from?». Диалоги были стандартны: «Украина — А где это? — эксСССР — А! Раша!» Для справки, СНГ — SIS никто не знает до сих пор. В 1997-м в отеле в Испании мне сказали извиняющимся голосом: «Мы знаем, что вы плохо уживаетесь с рашн. Переночуйте, пожалуйста, в этом крыле. Завтра освободятся номера, и мы сможем переселить вас в другой корпус. Мы удивились и отказались. Чего чемоданы таскать, в самом деле. Мы в принципе не проводим много времени в отеле. Ну, что вам сказать... Все уже сказано многочисленными роликами на ютьюбе. Так в число моих приоритетов на отдыхе попал еще один — но рашн.

В 98-м мы полетели в Москву. Ага, перед кризисом. Прилетели во Внуково. Новое веяние — зеленый корридор. Спросили, куда выходить. «Вы из Украины? Зеленый, зеленый...». «Ух ты, — подумали мы, значит, все–таки есть родственные чувства. Братья–славяне». И вышли. «Гостеприимство» объяснилось на обратном пути. «У каво больша читыриста доларав — миняют на рубли. А наада былааа дикрарираваать». — «Да где ж вы раньше были, почему не предупредили, почему всех направляли в зеленый коридор?». Вся толпа несется в обменный пункт, менять честно заработанное и законно ввезенное, чтоб вывезти назад. Фиг вам. Продуманная система «ниппель». Вся толпа мчит назад к таможенному контролю. «Что делать?». — «А чё вы хахлы все носитесь... папробуйте са мной дагаварица». И вся очередь ничего не стесняясь договаривается с таможней. Не один, не два — ВСЯ ОЧЕРЕДЬ. За небольшую мзду таможня плюет на закон о запрете на вывоз валюты.

Ну, про такси во Внуково вы и сами все знаете. Поселились в «России». С видом на Кремль. Сходили в Иллюзион. Вернулись. Звонит "девочка". Отказываемся. Перезванивает через полчаса. Отказываемся. Перезванивает. Объясняю, что я не одна. Получаю ответ «Ну так давайте втроем». Кладу трубку. Перезванивает. После звонка в три ночи — звоню администратору. Прошу не соединять звонки или отключить телефон. «Ой, мы не можем». «Или вы вырубаете звонки, или я звоню ельцину–шмельцину, послу, ООН, спортлото, но ваш хорошо налаженный бизнес переживет неприятные моменты». Больше не звонили. Нет, я не хочу сказать, что в Киеве не звонят. Звонят. Но не имеют мозг клиента в три часа ночи после десяти просьб не беспокоить. И все это под завывания в телевизоре об уникальной русской духовности. Ну просто ни у кого такой духовности нет. Это миссия России — сохранение духовности в мире, погрязшем... не помню... в чем–то нехорошем.

Слегка невыспавшись идем шататься по городу. Прорва бутиков с невдуренными ценами. Центр на Манежной — «хрустальный дворец» из оконного стекла. Я не поверила своим глазам — пролет в три этажа, примитивная арматура и обычное оконное стекло. Спрашиваю продавца, не бьется ли. «Да тут уже несколько раз нечаянно выносили, обычное стекло». Бред. Линяем. На выходе обсуждаем: «Хорошо, что в Москве нет террористов. Оконное стекло хуже бритвы».

fornarina

Прочитать оригинал поста блогера fornarina в коллективном блоге politota.d3.ru можно здесь.