Анекдот с бородой

О времена! Питерский депутат Милонов требует от министра культуры Мединского не пускать в Россию победителя (победительницу) «Евровидения» Кончиту Вурст - бородатую женщину, которая поет. К гласу парламентария присоединяется хор единороссов с известной партией «Славься, славься русский народ». Геи в знак протеста и солидарности отращивают бороды, православные в знак протеста против солидарности – бреют. В Москве группа бородачей (мужчин и женщин) подает заявку на бородатое шествие 27 мая.

Словом, все как всегда в последние лет десять в отношении знаков пограничной культуры (а стабильность – показатель мастерства).

Мне на этом карнавале любопытнее всего Милонов. В образованном кругу над ним принято хихикать как над коверным - но это смех не по адресу. Милоновские эскапады сродни чарли-чаплиновским («так елозит по экрану с реверансами, как спьяну, старый клоун в котелке и, как трезвый, прячет рану под жилеткой из пике»), хотя, в отличие от Чарльза Спенсера Чаплина, Милонов не всегда понимает их содержание. При этом Милонов нередко, хотя и невольно, бывает очень точен.

Милонов точен, например, в своем обращении именно к нынешнему министру культуры, хотя запрет на въезд накладывают ФСБ, ФСО, ФМС, судьи, силовики. Но поющие джентльмены в юбках, как и дамы с усами из жженой пробки, - это как раз по части культуры. Еще с тех пор, как непременной частью балагана на Марсовом поле был показ бабы с бородой (к культуре имел отношение именно показ, поскольку борода имела отношение к природе, к гирсутизму).

Культура вообще есть эксперимент над природой и естеством, доходящий до издевательства и надругательства. Вот почему в опере всегда писали мужские партии для женщин, и контральто до сих пор влезают в костюмчик Леля в «Снегурочке», а также деревенского пастушка в «Пиковой даме». Вот почему в цене и сонм итальянских кастратов во главе с Фаринелли, и берущих женский диапазон контртеноров во главе с Курмангалиевым. А итальянская commedia dell'arte, где никогда не знаешь, за какой маской, под какими панталонами и кринолинами что именно обнаружится?.. А пекинская опера – исключительно мужского состава?!. А наше все, наш Пушкин, у которого кухарка Мавра в домике в Коломне обречена вечно бриться?!

Причем Пушкин и в жизни смешливо-доброжелательно относился к смещениям, неясным границам, перемененным ролям – взять хоть письмо государственнику и патриоту Вигелю («Но, Вигель, - пощади мой зад!»), хоть эпиграммку на Дондукова-Корсакова («В Академии наук заседает князь Дундук») с намеком на чувства того к министру народного просвещения, автору «самодержавия-православия-народности» Уварову. Но насмешки тут не больше, чем в другой эпиграмме – над грешной гетеросексуальной плотию митрополита Фотия.

Примерка иных костюмов, проба новых ролей, обман ожиданий, смех над естеством – все это вообще обычный инструментарий культуры, то есть того, то создает человек, в отличие от животного. Это важная вещь. Бердяев писал: «Так называемые противоестественные формы любви и полового соединения, приводящие к негодованию ограниченных моралистов, с высшей точки зрения нисколько не хуже, а иногда даже лучше так называемого естественного соединения. Ведь с религиозной точки зрения, да и с философской, вся природа противоестественна, ненормальна, испорчена. И послушание природе и ее законам необходимости не есть мерило добра… Естественных норм нет. Нормы всегда сверхъестественны».

Милонову, будь он более образован, следовало бы запрещать не Кончиту Вурст, а Бердяева – вот жест радикальный и серьезный! Но, наше счастье, Милонов есть то, что он есть.

Образованный человек, кстати, министру культуры писать бы не стал: у министра культуры в руках нет запретительного рычага. Его инструмент – не запрет, а поощрение, финансирование. Таким министром был Михаил Швыдкой, лукавый царедворец державинского типа, который мог проникновенно обманывать, но никогда не выходил в контроле за неестественным из своих естественных министерских границ. «Всякому безобразию есть свое приличие», - любил он цитировать Чехова. Швыдкой мог благосклонно выслушать вопль идиотов, но никогда не поддакивал, - и запрета от него мог ждать только идиот.

Это правило приличия было очень существенно для современной ему российской культуры. Суды над кураторами выставок прошли уже после Швыдкого-министра. Во всей истории с поющим трансвеститом Кончитой Вурст в парадигме Швыдкого было бы важно одно: хорошо ли это пение? Все остальное – обертона на основном тоне. Для культуры не значимы ни гомосексуальная идентичность Клауса Номи, ни гетеросексуальная – Александра Вертинского, равно выходивших на сцену в образе бесполого лунного Пьеро. Прилично – разбираться в том, что они сделали для сцены. Неприлично – запрещать их на основании того, что они делали в спальне.

Минкульт, выносящий либо поддерживающий запреты (а их все больше в отношении меньшинств, касайся они гендера либо языка, вроде обсценной лексики), – это министерство антикультуры. Это ведомство подавления, замораживания, неразвития - что-то, скорее, кладбищенское.

Поблагодарим Виталия Милонова, что он своим обращением к министру Мединскому внимание на эту министерскую метаморфозу обратил.

Дмитрий Губин

Перейти на страницу автора