Posted 9 июля 2015,, 09:40

Published 9 июля 2015,, 09:40

Modified 31 марта, 07:16

Updated 31 марта, 07:16

Кто завершит эпоху Путина

9 июля 2015, 09:40
Дмитрий Травин
Система растит сегодня своих могильщиков – людей, родившихся в 1990-х или чуть раньше, научившихся цинизму у старших товарищей, но не имеющих возможности реализовать свои амбиции.

Ранее я писал о том, что молодежь со временем откажется от поддержки нынешней системы. Этот тезис требует особого прояснения вопроса о поколениях.

Сейчас в России их четыре.

Самое старшее – шестидесятники, люди, вошедшие в активный возраст после смерти Сталина (иногда чуть раньше) и подхватившие идеи хрущевской оттепели. По большей части, они внутренне свободны: им не пришлось приспосабливаться к годам сталинского террора, юлить, лгать, предавать, писать доносы на соседей и сослуживцев. Шестидесятники с юных лет прониклись мыслью, что существовавшую в те годы систему можно исправить. Можно построить социализм с человеческим лицом, т.е. справедливое общество без пороков тоталитаризма - с одной стороны, и без пороков капитализма – с другой. Однако беда данного поколения состояла в том, что социализм с человеческим лицом оказался утопией. Михаил Горбачев и его команда попытались создать такое общество, но лишь развалили старую экономику, не создав работоспособной новой.

На смену шестидесятникам пришли семидесятники – поколение, сформировавшееся после 1968 г. (т.е. после подавления Пражской весны, когда всякие надежды на «оттепель» развеялись), но до начала Перестройки. Это люди 1950-х – 1960-х гг. рождения. Основная масса семидесятников никаких иллюзий с детства не испытывала. Им представлялось, что брежневский застой будет длиться вечно, а потому нужно не мечтать о социализме с человеческим лицом, а приспосабливаться к существующей системе - «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».

Идея о необходимости приспосабливаться неожиданно сработала, когда Горбачев объявил Перестройку и условия существования резко изменились. В эти годы шестидесятники строили воздушные замки, рассыпавшиеся прямо на глазах, а семидесятники приватизировали имущество и тихой сапой прорывались к власти, чтобы в конечном счете приватизировать всю страну. И это им удалось. Сегодня как страной, так и бизнесом правят именно семидесятники.

Однако им в спину уже дышит новое поколение, которое можно назвать «детьми Перестройки». Это люди, появившиеся на свет с начала 1970-х по вторую половину 1980-х и сформировавшиеся во времена Горбачева и Ельцина, а также в раннюю путинскую эпоху. Во многом они похожи на семидесятников. «Дети Перестройки» – прагматики, не склонные мечтать о светлом будущем. Как потому, что идей светлого будущего со времен "оттепели" наши интеллектуальные круги вообще не производили, так и потому, что как раз на глазах «детей Перестройки» горбачевская команда мечтателей превратилась в неудачников.

Однако «детей Перестройки» от семидесятников отделяет одна важная особенность. Семидесятники с молодости стремились лишь к скромным успехам, возможным в рамках системы брежневской геронтократии. Им представлялось, что нужно будет всю жизнь медленно взбираться на гору успеха, чтобы годам к шестидесяти пожать, наконец, плоды своих трудов. Когда же геронтократическая система внезапно рухнула и возник большой спрос на прагматизм семидесятников, открывшиеся возможности для них стали неожиданностью. А «дети Перестройки», напротив, взрослели в ситуации, когда рушились все старые правила и мир казался созданным специально для них. Подставляй карманы – туда посыплются доллары и власть.

Семидесятники росли на переломе эпох. Они были прагматичны, и это позволяло хорошо приспосабливаться к новым условиям жизни, однако юность, проведенная в старой системе, увы, не всех наделила умениями, востребованными рынком. В отличие от них энергичные «дети Перестройки» могли «с младых ногтей» обучаться именно тому, что можно хорошо продать – экономике, менеджменту, юриспруденции, языкам, психологии… В политической сфере они были безразличны к идеологиям вчерашнего дня, зато хорошо осваивали политтехнологии, т.е. умение ловить голоса избирателей на любые лозунги и приманки, которые пользуются спросом. Для них открывались места в парламентах, в бизнесе, на госслужбе, в церкви. И хотя до сей поры «дети Перестройки» не занимают высших должностей, проигрывая рано стартовавшим семидесятникам, их позиции на среднем уровне иерархии неоспоримы. Еще шаг-другой - и Россия упадет к их ногам.

Я не случайно сказал выше, что к данному поколению можно отнести как тех, кто сформировался при Горбачеве с Ельциным, так и тех, кто вырос при раннем Путине. Объединяющей поколенческой чертой является не приверженность демократии, рынку или какому-нибудь «изму» с человеческим лицом, а стремление к успеху, который сопровождал входящую в жизнь молодежь примерно на протяжении 20 лет. С конца 1980-х, когда появились кооперативы, банки, СП и НТТМ, с помощью которых можно было быстро делать деньги, до конца нулевых, когда грянул мощный экономический кризис.

В ельцинскую эпоху экономика падала, однако хлебные места для «детей Перестройки» открывались одно за другим, поскольку старики выбывали из гонки. В путинскую эпоху на старых хлебных местах уже вроде бы расселись ушлые ребята, но экономика поначалу так быстро росла, что стали появляться новые вакансии. И в этом смысле для «детей Перестройки» не было разницы между «лихими девяностыми» и «благословенными нулевыми».

Совсем другой стала ситуация за последние семь лет. Экономика вошла в новый кризис, который, скорее всего, завершится не подъемом, а депрессией. Соответственно, можно констатировать, что впервые за долгое время социальные лифты перестают работать. Или, точнее, начинают напоминать лифты брежневских времен. Молодежь должна будет ждать, пока уйдут на пенсию или в мир иной старшие товарищи, чтобы занять их места. Быстрое продвижение закрыто, поскольку, с одной стороны, экономика не растет, а с другой – в условиях стагнации старики способны долго сидеть на своих местах.

Именно поэтому ныне можно констатировать формирование нового поколения, которое мы назовем «generation Пу», поскольку его представители не знают иной жизни, кроме как при Путине, и долго еще, по всей видимости, не узнают. В отличие от шестидесятников, им не о чем мечтать, в отличие от «детей Перестройки» - не к чему стремиться, но, на манер семидесятников, они должны уныло приспосабливаться к неэффективной экономико-политической системе, постепенно становящейся геронтократической.

«Generation Пу» не за что любить ни самого Путина, ни все им созданное. «Дети Перестройки», рассевшиеся на освободившиеся от стариков места, в какой-то степени, наверное, сохранят благодарность нынешней системе, как сохраняли благодарность сталинской системе молодые люди, занявшие в конце 1930-х гг. места миллионов репрессированных. Но «generation Пу» больше похоже на семидесятников, которые пионерами клялись быть готовыми к борьбе за дело коммунистической партии, однако потом плюнули на это дело с высокой колокольни и боролись по большей части за деньги, карьеру и материальные блага.

Система растит сегодня своих могильщиков – людей, родившихся в 1990-х (или чуть раньше), научившихся цинизму у старших товарищей, но не имеющих возможности реализовать свои амбиции. В дальнейшем это поколение будет пополняться людьми нулевых годов рождения и т.д. Все они столкнутся с отсутствием социальных лифтов и будут постоянно думать о том, что для нормальной жизни нужны иные правила игры (или, как говорят, ученые, иные институты). Когда правление семидесятников завершится, «дети Перестройки», возможно, еще будут мечтать о новом вожде, но «generation Пу» предпочтет радикально менять систему. Не потому, что оно стремится к демократии или является бескомпромиссным борцом за свободу (ничего подобного нет), а потому, что только коренной пересмотр правил игры позволит ему, наконец, обрести свое. Потеснить засидевшихся «детей Перестройки» можно будет только демократизируя политическую систему. И когда борцы за наследство нынешних обитателей Кремля начнут апеллировать к народу, склоняя людей на свою сторону, «generation Пу» внезапно окажется поколением европейского выбора. Примерно таким же, каким в Восточной Европе оказалось поколение «бархатных революций» 1989 г.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге