Забытые образы

Новые слова, которые появляются в языке, перестали описывать какие-то правильные и нужные вещи. Вместо этого – сплошное мракобесие.

Самый очевидный пример: еще недавно слово «волонтер» было чуть ли не главным символом гражданского общества. Волонтеры Крымска, волонтеры «Лизы Алерт» и так далее. А теперь на смену «волонтеру» пришло слово «ополченец». И смысл у него вроде такой же – тоже ведь доброволец, но при этом другой. Не мирный человек, идущий на помощь, а боевик с автоматом. Не люблю конспирологические версии, но уж слишком очевидно, что слово это навязано через провластные СМИ и вытеснило из общественного сознания «волонтеров».

А вот другой пример новояза: «санкционка» и «запрещенка», привет камамберным кострам. Я еще помню, как появлялись у нас в активном обиходе названия новых продуктов, как постепенно мы узнавали всякие экзотические штуки, от кумквата до йогурта (в СССР его толком не знали, словари даже предлагали ударять «йогУрт»).

А теперь – все, только «санкционка», причем звучащая намеренно презрительно, вроде как «миллион – лимон» после революции. Не надо нам ваших камамберов, запрещенки поганой.

Посмотрите новости по ТВ – иногда ради понимания, чего от нас хочет власть, это стоит делать. Там снова появилось слово «военщина». То, над чем смеялся весь поздний СССР, что, казалось бы, было уже давно и прочно забыто – вот оно, снова с нами здесь. Пока, правда, военщина только американская, ну ничего, и израильская подоспеет.

Про «хунту» я и вовсе молчу.

То есть подумайте: в языке почти не появляются новые слова. Вместо этого на свет вытаскиваются образы времен холодной войны. И это притом, что Россия, по уверениям пропагандистов, ее совсем не хочет.

А если что-то новое и возникает, то описывает оно только запреты и войну. Этим, видимо, и запомнится середина десятых годов. Язык, как и бог, шельму метит.

Дмитрий Гудков

Прочитать оригинал поста Дмитрия Гудкова с комментариями читателей его блога можно здесь.