Posted 6 августа 2015,, 20:17

Published 6 августа 2015,, 20:17

Modified 31 марта, 06:52

Updated 31 марта, 06:52

Россия между архаизмом и тоталитаризмом

6 августа 2015, 20:17
Философ Александр Ахиезер еще в начале 1990-х прогнозировал крах либерального проекта в России. Свое убеждение он основывал на том, что в России сложились два субэтноса: европеизированное меньшинство и архаичное русское большинство.

Великий русский философ Александр Ахиезер ещё в начале 1990-х прогнозировал крах либерального проекта в России. Своё убеждение он основывал на том, что в России сложились два субэтноса: европеизированное меньшинство и архаичное русское большинство. Власть вторых приводит к хаосу и локализму, а первых – к тоталитаризму, единственно способному удержать государство и цивилизационные основы.

Основная мысль Александра Ахиезера – в России сложились два субэтноса: европеизированное меньшинство и архаичное русское большинство (с догосударственным сознанием). Этот раскол окончательно закрепился в конце XVIII века с дарованием Екатериной II вольностей дворянству. С тех пор траектории развития и жизни этих двух субэтносов только расходились. При этом европеизированное меньшинство могло быть каким угодно сословием: дворянским в XVIII и XIX веках, интеллигентским в начале ХХ века или чекистско-креативным в начале XXI века – от этого суть раскола не менялась.

В своей работе «Россия как большое общество» (журнал «Вопросы философии», №1, 1993) Ахиезер пишет об этом дуализме российского общества.

Славянофилы первыми обратили внимание на стремление основной части народа сохранить и укрепить образ жизни, основанный на ценностях локальных сообществ – сельских территориальных общин. Модель мира крестьян включала в себя представление о царе-тотеме, о сакральной точке, несущей высшую правду-справедливость. Царь выступает одновременно и как заботливый отец: «Каждый за себя, один царь за всех». Подобная модель не оставляла места для государственного аппарата, чиновников: в лучшем случае «начальство» могло восприниматься в качестве «царских слуг», т.е. находить свое нравственное оправдание не в самоценности своей полезной, необходимой деятельности, но лишь как некая эманация царской правды. Но поскольку общество в целом «не дотянуло» до адекватной интерпретации деятельности государственного аппарата, открывались безграничные возможности рассматривать деятельность чиновников как фактор сугубо дискомфортный.

Нравственная зависимость государства от царя в глазах народа означала, что падение авторитета царя привело бы к потере государством нравственного основания, к возврату господства догосударственных представлений.

Это объясняет, почему с момента возникновения государственности и до 1917 года русское общество в целом не слишком продвинулось в осознании самоценности государства. Например, исследования, охватившие в 1852 году значительные районы, о том, «какие понятия имеют крестьяне о свободе», показывают, что они считают необходимым добиваться следующего: государственное управление заменяется общественным крестьянским управлением на мирских сходах, рассматривающих гражданские и уголовные дела. Требования включали также уравнение между бедными и богатыми крестьянами, отказ от податей и повинностей.

Правильность такой трактовки крестьянских представлений подтверждается не только многочисленными источниками, но и всей практикой крестьянских движений в стране, в частности, отсутствием в них политического элемента. Крестьянские бунты всегда были связаны с местными проблемами, со стремлением освободиться от давления местных властей, от налогов, государственных обязанностей.

Может показаться, что в начале ХХ века, когда от имени крестьян появились декларации, поддерживающие Думу, Учредительное собрание, произошли сдвиги. Однако это была не более чем попытка найти новый тотем, новое начальство, так как старое стало «совсем никудышным».

Например, на определённом этапе крестьянство считало, что «Дума всё может». Но разгон Думы, а затем и Учредительного собрания выявил полнейшее равнодушие крестьян к судьбе подобных институтов. В соответствии со своей моделью мира крестьяне стремились либо к ликвидации начальства, отождествлявшегося с богачами (реальными или потенциальными нарушителями уравнительности), либо пыталось сменить начальство «никудышное» на «доброе». Данному критерию отвечали те, кто вписывался в массовый архаический миф.

В архаической интерпретации власти крайне важен механизм отказа от тотема. Превращение царя в антитотем было исторически связано с тем, что монархия пыталась встать на путь новшеств как в церковной, так и в хозяйственной жизни, – на путь модернизации и либерализма. В этом крестьянство увидело отказ царя от своей основной функции – «всех равнять», от защиты справедливости, т.е. уравнительности, от защиты общинных форм жизни. Всё это привело к нравственному отказу от царя: сначала в форме «царь – подменённый», «царь – антихрист», а затем – в лозунге «долой самодержавие». Очевидно, отказ от тотема – следствие его неэффективности, когда он явно перестает поддерживать исторически привычную, комфортную систему ценностей.

Большевики пытались маневрировать между этими двумя субэтносами, подавляя то один, то другой, и пытаясь вырастить новую общность советских людей, которая сочетала бы в себе эти две составляющие. Однако 70 лет такого эксперимента закончились поражением попытки синтетического прогрессорства.

Сегодня этот процесс протекает между атомизацией, локализмом (т.е. стремлением локальных сообществ к разрушению административных интеграторов в условиях крайней слабости культурных интеграторов) и тоталитаризмом, подавляющим всё, что можно подавить. Общество постоянно находит некоторую меру между этими крайностями. Особенность России заключается в том, что стране, особенно после вступления на путь модернизации, с трудом удавалось находить устойчивое равновесие между оппозициями.

Август 1991 года, возможно, несколько условная дата, означающая, что период истории, начавшийся в 1917 году, завершился распадом большого общества, крахом государственности в исторически сложившейся форме, когда выявилось полное банкротство господствующей политики социального воспроизводства, организации и идеологии. Естественным результатом этого банкротства было общее упрощение, распад Системы.

Однако процесс распада из-за мощи локализма, слабости культурных интеграторов продолжается, и Россия оказывается перед угрозой дальнейшего распада на захолустные и враждующие «бантустаны». Опыт истории России при всей его неоднозначности не слишком благоприятен для либерального проекта в его современном виде».

После 2011 года российская власть, очевидно, сделала перекос в сторону архаичного большинства, обладающего догосударственным сознанием. Отсюда – ситуация самоорганизующегося хаоса, где население живёт в состоянии перманентной войны всех со всеми, а власть – это разновидность магии.

Прочитать оригинал поста в блоге Толкователя можно здесь.