Общество насилия

Представление о российском обществе, как обществе насилия — одно из самых важных представлений, которое я приобрел и осмыслил в начале своей взрослой жизни. Позднее я убедился в том, что дело вовсе не в неравноправии мужчин и женщин, и мужчины так же становятся жертвами множества видов насильственных и калечащих практик. В этом отношении хэштег уходящей недели никакими новыми знаниями не обогатил.

Да, изнасилование/сексуальное домогательство — обыденная часть российских сексуальных практик (причем далеко не только изнасилование мужчиной женщины), а избиение, насилие как таковое — бытовых. Да, совершенно ожидаемо куча народу посчитала привлечение внимания к этому делу антироссийской диверсией и попыткой подорвать скрепы и праздник любви и верности (вообще, сама формулировка «праздник любви и верности» имеет на мой вкус откровенно издевательское звучание, ну да ладно).

Полагаю, тут вопрос в архаике как таковой. Боль в традиционном обществе — это важнейший источник опыта и основание для перехода на «иную ступень» развития. Вспомните разнообразные ритуалы, шрамы, татуировки, инициации и все вот это прочее, что отделяет людей более высоких уровней от людей более низких в племенах, описанных антропологами, и обществах, описанных историками.

Российское общество при всей своей сложной, в общем-то, организации — это общество «традиционное». Боль и страх в нем порождают важнейшие и, как считает значительное большинство, крайне необходимые энергии. Унижение — и то, как ты на него реагируешь, — основа представления о лояльности и иерархии, в конечном счете о месте человека в обществе.

Тут я даже не изнасилованных или избитых в семье своих знакомых вспомню или традицию снохачества, а одного губернатора, который как-то расчувствовался в легком подпитии и рассказал мне, как стал губернатором: «Я и деньги платил, и обещали мне, и документы много раз готовил, а они надо мной издевались просто. И смотрели, как я себя поведу. Если бы хоть раз вид показал, что недоволен, хоть раз не улыбнулся, когда кидали, и не поблагодарил за унижение — хрен бы мне чего дали. А я все стерпел — они сказали: «системный».

Сталинизм — это мы помним — имел в качестве вишенки на репрессивном тортике особую любовь к детям. «Член семьи врага народа», публичное унижение для «не очень виноватых родственников» и спецдетдома-фабрики смерти для детей провинившихся сильно. Думаю, это было, возможно, сознательное, а возможно, и неосознанное стремление дойти в насилии над человеком до самого дна, причинить такую боль, чтобы чертям в аду тошно стало. Многое можно стерпеть, но не мысль о том, что параллельно с тобой умирает от голода и мучений твой маленький ребенок, или что ребенок постарше публично тебя проклял и от тебя отказался.

Вопрос, который ставит насилие, включая сексуальное насилие, в нашем традиционном обществе — это вопрос не об удовольствии, это вопрос о власти. Это касается большинства «частных» историй — и большой общей истории. Истории под хэштегом недели — это большой антропологический документ, ожидаемо вызывающий агрессию у значительной части общества, причисляющей себя к «хранителям истинного духа/традиции», а не «начало пути к изменениям».

За храбрость и протест спасибо. Но приведет это только к кристаллизации сознания коллективного «насильника», а не к «облегчению» для коллективной жертвы.

Глеб Кузнецов

Прочитать оригинал поста Глеба Кузнецова с комментариями читателей его блога можно здесь.