Posted 23 июля 2016,, 05:50

Published 23 июля 2016,, 05:50

Modified 31 января, 11:11

Updated 31 января, 11:11

Три дня в «тылу врага»

23 июля 2016, 05:50
Дмитрий Травин
Попав на Украину, понимаешь: здесь формируется новая национальная идентичность. И ключевую роль в этом процессе сыграла Россия.

Формально у России с Украиной — безвизовый режим. Однако, прилетев в аэропорт «Борисполь», я стал жалеть о старых добрых визах, получив которые ты точно знаешь, что тебя пропустят за кордон. Украинские политики уже заявляли о намерении ввести для россиян жесткую пропускную систему. Но, видимо, их останавливает желание сохранить для граждан Украины возможность трудиться в России — поскольку ясно, что ответ Москвы на введение виз будет симметричным.

В итоге сейчас въезд на Украину выглядит так.

Подаю паспорт в окошко пограничного контроля:

— Вы первый раз в Украине?

— Первый, — отвечаю я, поскольку нет смысла вспоминать о пеших походах по Карпатам и о студенческой конференции в Киеве советских времен.

— Необходимо пройти собеседование.

Внезапно возникший рядом человек в камуфляже приглашает пройти с ним. Жду минут десять возле небольшой комнатки. Люди в форме снуют туда-сюда. Особенно часто — девушка со стрижкой под Надежду Савченко.

Появляется начальник с погонами и вежливо сообщает, что надо еще подождать. Наконец, приходит сотрудница для собеседования. Задает ряд стандартных вопросов: цель визита, где буду жить, когда обратно, есть ли билет на родину. Дальше начинает выяснять детали: что за конференция, кто организатор, каковы там мои функции. Фотографируют, берут отпечатки пальцев.

Интересно, если бы я приехал не на дискуссию, организованную солидным научным центром, а просто явился без приглашения — взглянуть на мать городов русских, побродить по Майдану, — меня отправили бы восвояси? Ответа на этот вопрос не знаю, но, судя по тому, что Киев в разгар туристического сезона абсолютно пуст, желающих пересекать российско-украинскую границу находится немного. Гражданам ЕС это сделать, конечно, гораздо проще, однако они много раз слышали, что Россия ведет против Украины войну, и вряд ли хотят ехать «на фронт». Мы-то знаем, где Киев и где Донбасс, а вот потенциальный европейский турист вряд ли задумывается о подобных тонкостях.

На самом деле Киев спокоен и благолепен — как Днепр при тихой погоде. И сам Днепр чуден все так же, как при Гоголе. Признаки социально-политической нестабильности отсутствуют. Три дня я гулял по украинской столице и даже съездил в Чернигов. Отель, еда и транспорт стоили дешево. Страдал только от запредельной жары, но для многих питерцев, измученных бесконечными дождями, яркое солнце тоже, наверное, было бы позитивным фактором.

Что, на мой взгляд, изменилось в Киеве со времен Гоголя, так это иерархия ценностей. София и Лавра по-прежнему хороши, но появился новый мемориал — совершенно уникальный и в наибольшей степени представляющий ныне лицо Украины. Это — улица Героев Небесной сотни, хранящая память о пролитой два года назад крови. Причем значение этого мемориала абсолютно не зависит от того, как конкретно мы относимся к украинской революции. Примерно так же значение фресок и мозаик XI века в Святой Софии не зависит от того, являемся ли мы нынче по-настоящему верующими христианами.

Улица Героев Небесной сотни — это народный мемориал, создававшийся самыми разными людьми. По всей видимости, друзьями и родственниками тех, кто погиб. Роль официоза здесь минимальна. Есть, конечно, яркий слоган «Слава Украине — Героям слава», есть мраморные плиты с именами. Но общую картину формирует, в первую очередь, множество фотографий — живых лиц тех, кто пришел на Майдан в надежде выстроить будущее, но не дожил, увы, даже до настоящего.

Фото стоят вдоль улицы в нишах, сделанных из тротуарного кирпичика, который, по всей видимости, был в дни Майдана тем самым булыжником, что является орудием пролетариата. Другие портреты вывешены на деревьях — простые листки, слегка прикрытые полиэтиленовой пленкой. Рядом на таких же бумажках — стихи в память погибших. Здесь же — кресты, свечи, жовто-блакитные флаги, самодельные щиты, которыми Майдан прикрывался в дни противостояния. Вот уж поистине «никто не забыт и ничто не забыто».

Улица Героев Небесной сотни — символический элемент формирования украинского народа. Ошибаются люди, полагающие, что такого народа нет и что все, ныне происходящее на Украине, есть лишь происки злобных заокеанских сил. Но ошибаются и те, кто полагает, будто любой народ существует испокон веков и ему надо лишь добиться в какой-то момент независимости от имперской власти. Истина находится где-то посредине. Как сказал в XIX веке один крупный итальянский мыслитель вскоре после объединения своей страны, «Италию мы создали, теперь нам надо создать итальянцев».

У многих украинцев национальное самосознание формировалось долгие годы, но многие другие плелись в хвосте этого процесса, относясь к нему сравнительно безразлично. Украина, как и Италия, конструировалась из разных частей с различной исторической судьбой. Жители одних регионов не мыслили себя без незалежной Украины. Другие могли спокойно жить в СССР, сохраняя свою украинскую идентичность. Третьи чувствовали себя скорее русскими, чем украинцами. Такая аморфная масса может долго существовать где-то между империей и нацией, посвящая каждодневные думы в первую очередь добыче хлеба насущного. Ускорение государственного и национального строительства происходит часто в том случае, когда появляется внешний враг, и человек должен определиться, по какую сторону баррикад он находится.

Процесс формирования нации на Украине резко активизировался под воздействием крымской и донбасской историй. Безразличных стало значительно меньше. Общество сплачивается и превращается в народ. Когда-нибудь историки, как это ни парадоксально, отметят ключевую роль Путина, принявшего решение противопоставить Россию киевским властям и тем самым стимулировавшего украинское общество сплотиться вокруг этих властей и вокруг таких трагических национальных символов, как Небесная сотня или Голодомор.

На улицах Киева часто звучит русская речь. Многие носят русские фамилии, поскольку корнями прорастают не из украинской земли. Общество чтит такие страницы нашей общей истории, как Великая отечественная война. Характерна картина, виденная мною в Чернигове: на центральной аллее города снесены бюсты революционеров (Фрунзе, Щорса и др.), но бережно сохранены памятники двум героям Второй мировой.

На этом традиционном фоне четко прорисовывается новая идентичность — украинская. Характерно, что монумент героям войны стоит в Киеве над Днепром бок о бок с музеем Голодомора. И они, по сути, дополняют друг друга, рассказывая о двух близких по времени трагедиях в истории одного народа.

Формально национальная история должна выстраиваться с самого начала, и в свое время советским людям объясняли, что Богдан Хмельницкий воссоединил Украину с Россией, а дальше наше братство, мол, все укреплялось и укреплялось. Сегодня на Украине логика иная. Народы оказались жестко разделены, и под нынешние реалии формируется иная история. Ключевыми фигурами в ней являются гетман Петр Сагайдачный, воевавший с Москвой при царе Михаиле Романове, гетман Иван Мазепа, «изменивший» Петру, гетман Пилип Орлик, которого украинцы считают автором первой в Европе конституции, профессор Михаил Грушевский, научно обосновывавший особость украинцев в ряду славян. И, наконец, националист Степан Бандера, боровшийся за эту особость на практике. Каждый из перечисленных исторических деятелей увековечен либо памятником, либо улицей, либо и тем, и другим.

С подобной историей можно соглашаться или нет. Но востребованность ее будет зависеть не от того, что решат ученые. Науку в таких вопросах обычно не спрашивают. Важнее то, захочет ли народ считать своей «сепаратистскую» историю от Сагайдачного до Бандеры или «имперскую» историю от Богдана Хмельницкого до Леонида Брежнева.

Наша внешнеполитическая активность последних лет снизила для украинцев ценность имперской памяти и повысила ценность сепаратистского мифа. Не буду делать выводов, хорошо это или плохо. Важно, что такой поворот сам по себе уже стал историческим фактом, и с этим теперь придется считаться всем.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге