Posted 24 августа 2016,, 15:11

Published 24 августа 2016,, 15:11

Modified 31 марта, 02:08

Updated 31 марта, 02:08

Кому нужен «бесплатный» гектар

24 августа 2016, 15:11
Александр Желенин
Проект раздачи сельскохозяйственных угодий на Дальнем Востоке не даст видимых результатов сразу по нескольким причинам.

На днях министр по развитию Дальнего Востока Александр Галушка сообщил давно ожидавшуюся новость — настал момент, когда любой россиянин может совершенно бесплатно получить в пользование гектар земли на Дальнем Востоке. Обещают даже передать эту землю в собственность тем, кто за пять лет ее освоит. На первый взгляд, выглядит привлекательно. Однако на деле этот проект, скорее всего, не даст никаких видимых результатов. Не рванут туда россияне миллионами.

Есть ряд причин, делающих эту идею бессмысленной. В первую очередь, в силу того, что за сто с лишним лет в России произошли кардинальные социально-экономические и демографические изменения.

Конечно, тем, кто хотя бы в общих чертах знает о земельной реформе Петра Столыпина, проводившейся в начале ХХ века, заявления нынешних российских руководителей о дальневосточном гектаре сразу ее напомнили. Не случайно, естественно. Президент Владимир Путин, как известно, большой поклонник этого реформатора, который прославился не только борьбой с отжившей общиной, тормозившей развитие капитализма в российской деревне того времени, и организацией переселения крестьян в Сибирь, но и жестоким подавлением их восстаний, «столыпинскими галстуками».

Напомню, тогда правительство, возглавляемое Столыпиным, тоже всячески пропагандировало идею освоения крестьянами земель на Востоке. Правда, немного ближе к европейской части России — в Сибири.

Чем руководствовались российские правители начала ХХ века, предлагая крестьянам переселяться за Урал? В то время в европейской части России, где, как и сейчас, была сосредоточена основная масса населения, остро не хватало сельскохозяйственной земли. Большинство крестьян, составлявших 77% населения страны, были малоземельными. Это произошло потому, что большая часть земли после отмены крепостного права в 1861 году, оставалась в руках помещиков. Крестьян после реформы обязали выкупать землю на кабальных условиях, которые устанавливали сами их бывшие хозяева.

Крестьянская реформа 1861 года, да и в значительной степени столыпинская земельная реформа 1906 года, проводились преимущественно в интересах помещиков. Главной их задачей было так реформировать сельское хозяйство, чтобы не затронуть собственность бывших крепостников. Учитывая, что крестьяне, как было отмечено, составляли тогда подавляющее большинство населения страны, а сельхозпроизводство велось в то время по большей части крайне отсталыми экстенсивными методами (деревянная соха, которой русский крестьянин пахал, как минимум, тысячу лет до этого, вплоть до начала ХХ века продолжала оставаться одним из основных инструментов), подобное «реформаторство» не могло не привести к острой нехватке сельхозугодий для тех, кто реально работал на земле.

В результате средний земельный надел на одного мужика (женщины в расчет не принимались) с 1860 года по 1900 год сократился с 4,8 до 2,6 десятин. Это при том, что в руках дворян-помещиков, составлявших по переписи 1897 года 1,5% населения империи, было сосредоточено больше половины пригодных для сельского хозяйства земель.

Подобное положение вызвало обнищание крестьян и рост социального напряжения в деревне. Взрыв произошел в 1905 году — начавшаяся первая русская революция сопровождалась массовыми крестьянскими выступлениями. Правительство вновь, как и в 1861 году, оказалось зажато между интересами помещиков и крестьян. Одним из решений проблемы малоземелья крестьянства Столыпину виделось переселение части мужиков из европейской России в Сибирь.

Для тех крестьян, кто решался на это, полагалась ссуда в 150 рублей на обустройство на новом месте. Сумма не ахти какая (огрублено это составляло тогда примерно полугодовую зарплату квалифицированного рабочего), но хоть что-то…

Заметим, что современное российское правительство, на этот раз решившее заняться историческими реконструкциями в экономике, никому никаких «подъемных» не обещает, широким жестом предлагая желающим осваивать дальневосточную целину за свои кровные.

Между тем, в начале XX века из 96 млн крестьян Российской империи за Уралом решили попытать счастье 3 млн человек (то есть чуть больше 3% от их общего числа). Вернулись обратно около 530 тысяч.

Сегодня счет энтузиастов, готовых бросить насиженные места и ринуться за тысячи километров, в лучшем случае пойдет на тысячи. Для примера. По программе переселения соотечественников, которая как раз предусматривает «подъемные», в Россию за 9 лет переехало около 500 тыс. человек. Причем эта цифра была бы существенно меньше, если бы не события последних двух лет на Украине.

Еще одна важная причина. В современной России на проект «дальневосточного гектара» нет общественного запроса. Ну нет в нашей стране ста миллионов крестьян, мечтающих, как их предки век назад, о «землице». И появиться им неоткуда. По переписи 2010 года, из 143 млн населения России 105 млн человек (почти 74% населения) — горожане. Причем, в большинстве, не в первом, а во втором, третьем, четвертом поколениях. Заманить их возделывать землю в районе Тихого океана, заставить радикально поменять привычный комфортный образ жизни, не получится.

Это в 70-80 годы XX века небольшая часть столичной (по преимуществу) интеллигенции разводила маниловщину — лежа на диване в хорошо отапливаемых городских квартирах мечтала переехать в «домик к деревне», где «коровки, коровки»…

Да, в начале 1990-х годов, в связи с крушением советской экономики, содержавшей эту интеллигенцию, и отчасти под влиянием соответствующей телевизионной пропаганды, некоторые из ее представителей попытались реализовать эти пасторальные мечты. Перепись населения 2002 года показала, что численность городского населения России, по сравнению с позднесоветскими временами, немного сократилась. Впрочем, всего на один процент: с 74% до 73%. Соответственно, на тот же процент увеличилось число сельских жителей.

Тут ничего удивительного. Для эпох перемен сокращение численности горожан, исход их в деревню, вообще достаточно типичное явление. Однако меньше чем через десять лет, к 2010 году, дореформенное соотношение городских и сельских жителей в России вернулось к тому, каким оно было на момент последней советской переписи населения 1989 года, вновь составив, 74% и 26% горожан и селян соответственно.

Важен еще один момент. Если в начале XX века понятия «сельское население» и «крестьянство» были практически идентичны (например, тогда из 85% сельских жителей России 77% были крестьянами), то сегодня в большинстве случаев это не одно и то же. Так, по данным Всероссийской переписи 2010 года, в российской деревне проживало 37,5 млн человек (26% населения). В то же время, по данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2006 года, число тех, кто занимался производством сельскохозяйственной продукции (как хозяев фермерских хозяйств, так и их наемных работников) в общей сложности составляло 3,1 млн. человек (чуть больше 2% населения страны против 77% крестьян в начале XX века).

Причем из этих 3,1 миллиона собственно крестьянами, точнее, фермерами, деревенскими предпринимателями, на 2006 год были не многим более 300 тыс. человек. Остальные 2,8 млн — это сельские пролетарии, наемные работники, трудящиеся в крупных, средних и малых сельхозпредприятиях. Если вычесть эти 3,1 миллиона сельхозпроизводителей из 37,5 миллионов селян, получим 34,4 млн — это в основном многочисленные бюджетники, учителя, медики, сельские чиновники, пенсионеры. То есть те, кто в массе вряд ли бросится осваивать дальневосточный гектар. Хотя бы в силу того, что у них на это нет денег.

Но и это не самое главное. За последнюю четверть века в России не было хоть сколько-нибудь заметных случаев крестьянских бунтов или хотя бы мало-мальских протестов с требованием земли. По очень простой причине — таких настроений в народе вообще нет. Большинство тех, кто хотел заниматься сельским хозяйством, землю уже получили (другое дело, что из этого вышло).

Еще в 1990-е годы мне пришлось общаться с несколькими крестьянами на востоке Рязанской области. Один рассказывал, что у него три гектара земли, коровы, овцы, птица. «Мне в совхозе говорят: бери еще землю! А зачем она мне? Я и с этой еле управляюсь», — говорил он довольно мрачно. Жена другого фермера, вздыхая, рассказывала мне, что готова бросить их с мужем большое и вроде бы благополучное хозяйство. По ее словам, она с удовольствием обходилась бы в городе молоком из пакетов, лишь бы не жить в том режиме, в котором им приходится: вставать на утреннюю дойку в 4 утра, ложиться в 12 ночи. И так всегда, без праздников и выходных.

На самом деле, сегодня в сельском хозяйстве России происходят те же процессы, что и в других странах. Большинство мелких фермеров, как и положено в рыночной системе, проигрывают крупным высокомеханизированным хозяйствам, которые имеют большие финансовые возможности и производят более дешевую продукцию.

Так что главная проблема не в земле. Если чего и хотят немногочисленные современные крестьяне, так это высоких закупочных цен, понижения процентных ставок на лизинг машин и техники, да усиления господдержки. Собственно, почти это же самое, по идее, должно было бы обеспечить государство и тем, кто готов ехать поднимать дальневосточную целину. Если бы оно, конечно, ставило такую задачу всерьез.

Александр Желенин