Впереди — год разгадок

Давайте не будем притворяться и изображать всезнание по поводу того, что произошло в мире в уходящем 2016-м.

Кто-нибудь может, к примеру, объяснить, что будет означать Brexit? Не в теоретическом, а в практическом смысле? Даже его инициаторы не очень-то разговорчивы. Полгода назад британский народ, вопреки предсказаниям большинства политических экспертов и даже многих астрологов, которые ошибаются гораздо реже, постановил выйти из Евросоюза.

Казалось бы, вот она — революция. Может быть, и так. Но если и да, то отложенная в долгий ящик. На сегодня сколько-нибудь вразумительных решений относительно осуществления Brexit нет, и с ними явно не торопятся. Не то чтобы пар ушел в свисток, об этом говорить рано, но страстного желания круто изменить британскую жизнь не чувствуется ни в тамошних низах, ни в верхах.

Однако тянуть до бесконечности все же не получится, и в наступающем 2017-м Brexit обретет наконец хоть какие-то предварительные контуры. Может быть, он даже не состоится, пусть это и маловероятно. Возможно, окажется «мягким», то есть символическим. Не совсем исключен и «жесткий» Brexit, сопровождаемый решениями и в самом деле революционными. Довольно скоро узнаем. Снова и снова откладывать ответы на эти вопросы больше не удастся.

Как не удастся уклониться и от ответа на еще более грандиозный вопрос: рухнет ли старый евросоюзовский руководящий класс или пока нет? В 2017-м предстоят выборы во Франции, Германии, Нидерландах, а возможно еще и в Италии с Испанией. Всюду на подъеме аниистеблишментарные силы, условно именуемые популистскими, — националистические (включая, кстати, левую их разновидность), евроскептические и изоляционистские.

Традиционное европейское начальство, начиная смутно догадываться, что его власть не вечна, пытается маневрировать, но идеологическая окостенелость и нетворческий дух как были при нем, так и остаются. В 2016-м устои старой Европы тряслись, но не падали. В следующем году испытание будет более суровым.

Не только на Западе, но и во всем мире стал совершенно очевиден сдвиг в сторону realpolitik, предписывающей каждой державе всеми наличными силами отстаивать только собственные интересы, не обращая внимания на чужие. И в этом смысле 2016-й оказался совершенно не похожим ни на один год из семидесяти, прошедших после Второй мировой войны. Но в 2017-м предстоят следующие шаги, более важные — realpolitik материализуется в конкретные действия главных игроков на глобальной арене, и можно будет оценить масштабы и глубину ее ренессанса. Что сейчас происходит в мире — корректировка сложившихся правил или тектонический сдвиг, старые правила просто отменяющий?

Взять, например, Сирию и Ирак. Обе эти страны давно уже стали международно-правовыми химерами. Воюющие между собой группировки и структуры даже и не называют себя иракцами или сирийцами. Местная клиентура, которой обзавелись участвующие в войне внешние державы, все меньше связывает себя с двумя распавшимися государствами. 2016-й, помимо всевозможных кровопролитий, отмечен растущим стремлением держав-покровительниц разделить тамошние территории между собой. Пока что — на зоны влияния. Не отменяя формально некоего абстрактного сирийского суверенитета.

Эта логика с самого начала была очевидна для Анкары и, видимо, для Тегерана. В течение 2016-го к ней пришла и Москва, которая до этого категорически отметала желание Турции заполучить кусок Сирии, а теперь решила, что в этом что-то есть.

И вот уже рассказывают о неком почти готовом и даже почти вступившем в силу то ли российско-турецком, то ли российско-турецко-иранском плане раздела Сирии на зоны. Ясно, впрочем, что этот раздел вряд ли окажется долговечным, если не учтет державных потребностей также и Саудовской Аравии, и Соединенных Штатов, которые тоже ведь далеко не полностью ушли из этих краев. В 2017-м станет видно, выйдет из этого что-нибудь или нет.

Но в случае удачи (для местных игроков конечно, а не для России, потому что нашей стране тамошняя война не нужна ни в какой из своих версий) получится вполне себе история в стиле XIX века, когда «концерт великих держав» решал чужие судьбы. С той разницей, что большинство этих решал сейчас — как раз те, кто в позапрошлом веке сами были объектами разделов и чужих попечений.

Отмечу, что это тот случай, когда realpolitik хотя бы теоретически может привести к более человечным результатам, чем политика политкорректных шаблонов, которая на практике вылилась там в бесконечную резню под бесконечную же болтовню о свободе, правах, демократии и вообще обо всем хорошем, чего в тех краях нет и очень нескоро будет.

Однако на других своих возможных направлениях — там, где, так сказать, есть что терять, — realpolitik выглядит штукой куда более рискованной.

Вот мы и дошли до Трампа, единодушно признаваемого главным сюрпризом-2016. Не претендуя сейчас на то, чтобы разбирать все последствия его избрания, коснусь только международных ожиданий на 2017 год, когда Трампу, хочет он того или нет, придется продемонстрировать человечеству свой реаль-политический потенциал. Сузим наш угол рассмотрения еще раз и взглянем только на российский участок этой новой политики.

В последние дни хор наших пропагандистов славит Томаса Грэма, предполагаемого (хотя и без полной уверенности) посла в Москве, заранее преподносимого в качестве человека, бескорыстно влюбленного в наш режим. Да к тому же еще и готового сформулировать для своего потенциального патрона Трампа новый курс в отношении России.

В качестве краткого очерка этой новой политики наши аналитики, будь они провластными или нет, штудируют сейчас августовскую статью Грэма «Действия России: первопричины», опубликованную в издании для экспертов The National Interest. Ее находят глубокой, откровенной и полной идей.

Признаюсь, что я потерпел полное поражение, пытаясь найти в этом сочинении хоть что-то конкретное.

Да, это восхваление realpolitik и призыв обратиться к великодержавному опыту XIX века, но только не прибегая к войнам. Правда, как обойтись без войн, которые составляли самую суть этой политики, Грэм не объясняет.

И да, Грэм подробнейшим образом излагает исторически сложившиеся российские политические приоритеты. Излагает верно, но для нас вся эта премудрость — азы, хотя для простодушной американской аудитории The National Interest, возможно, и выглядит откровением.

В любом случае, не у каждого же есть время на чтение изящной политической словесности. Хочется понять — а что этот специалист советует предпринять своему руководству? Советы примерно такие: «Политику сдерживания (т.е. ту, которая проводилась во время холодной войны, — С. Ш.) в отношении России нельзя считать продуктивной. Но и стремиться к политике, основанной на поиске оснований для сотрудничества (т.е. к такой, которую осуществлял ранний Обама, — С. Ш.), нам тоже не следует. Скорее, нам нужна политика, которая продвигает американские национальные интересы. Безусловно, это означает, что в рамках нашей политики мы будем сочетать конкуренцию и сотрудничество, противодействие и компромиссы…»

Вы поняли, какие реальные действия и решения потенциальный посланец Трампа имеет в виду? Я — нет. Возможно, Томас Грэм и знает, чего хочет, но не выдает.

Впрочем, один конкретный рецепт с трудом удалось найти: «В Северо-Восточной и Центральной Азии Россия может быть важным игроком в формировании гибких коалиций, которые мы могли бы использовать, чтобы направлять развитие Китая таким образом, чтобы оно происходило не в ущерб основным американским интересам».

В переводе с дипломатического языка это означает, что в интересах США хорошо бы столкнуть Путина с председателем Си. Сдержим улыбку. В таких случаях говорят: запасемся попкорном и станем следить, как эта революционная идея будет осуществляться в 2017-м.

Перечислять другие загадки, заданные событиями 2016 года, незачем. Они и так на слуху. Допускаю, что в 2017-м новых загадок будет меньше. Зато одна за другой начнут появляться разгадки, понравятся они нам или нет.

Сергей Шелин