Россияне хотят победить

Россияне хотят победить. Не все, разумеется, но это желание буквально витает в воздухе, незаметно пропитывая собой нашу жизнь, выплескиваясь с экранов телевизоров и звуча в пьяных разговорах на кухне. Европейцам это даром не надо, американцы уверены, что и так давно всех победили, что думают китайцы — мне не понять, а вот нам нужна одна победа, «одна на всех, мы за ценой не постоим», как в песне пелось. Причем какая это должна быть победа, в чем именно и над кем конкретно — никто толком не понимает, хотя и чувствует подспудно, что без нее и жизнь не мила. Отсюда и «культ победы», превративший праздник 9-го мая в костюмированный шабаш, и длинный список геополитических авантюр, и похоронившая репутацию отечественного спорта «мельдониада», и войны с соседями — Грузией и Украиной, и сложные отношения с США. Последнее, кстати, особенно показательно, потому что помогает прояснить истоки «победного» зуда и демонстрирует его иррациональную природу.

США для «патриотов» — враг номер один, хотя именно эта страна была нашим самым сильным союзникам в двух мировых войнах, ее специалисты провели после революции индустриализацию СССР и она же помогала нам гуманитарной помощью, когда СССР приказал долго жить.

Ну, а как же базы НАТО?! А ПРО! Они хотят нас завоевать и уничтожить! Захватить наши недра и милые сердцу березки! Я когда слышу такое, всегда спрашиваю: а что будет, если они нас завоюют? Вот представьте себе, что страшное случилось. И?

Завезут в Сибирь негров, чтобы они качали нашу нефть вместо местного населения? Так это в разы дороже выйдет, а мы и так все наши полезные ископаемые готовы принести на блюдечке любому, кто заплатит три копейки.

Жить сюда понаедут, променяв мягкий климат, прекрасные дороги и неизгаженную природу на красоты средней полосы России? С трудом верится, не ломятся почему-то в Россию-матушку заморские эмигранты.

Разгонят наше родное правительство, поставят оккупационную администрацию и сами всем тут управлять начнут, как в побежденной Германии или Японии? Ой, ужас-то какой! Смотрю на немцев, и сердце кровью за бедняжек обливается — ВВП по номиналу в два раза выше нашего, жизнь на 13 лет длинее, а средняя зарплата больше в 5 раз.

Не деньги главное! — возражают мне. — Мы народ особый, не можем жить на коленях, в нас генетически тяга к свободе заложена! Точно? Это, случайно, не тогда она в нас залегла, когда после 300 лет татаро-монгольского ига большая часть населения России на 200 лет стала крепостными, то есть рабами?

Загадочна русская душа, не понять ее тебе, гниде либеральной, тлетворным влиянием Запада отравленной, — гордо отвечают тогда патриоты и удаляются в закат, удовлетворенные своим явным интеллектуальным превосходством надо мной.

А я — что? Человек простой. Телевизор не смотрю, методички свежие идеологически выверенные мне никто не шлет, поэтому когда мне что-то непонятно, я думать начинаю. Вредная привычка, знаю, но тут уж ничего не поделаешь.

А когда о чем-нибудь думаешь, сразу возникает масса вопросов:

— Откуда взялась эта странная установка на соперничество вместо сотрудничества?

— Могла ли она быть привнесена в российское общество искусственно?

— Можно ли в принципе влиять на ценности огромного количества людей?

Как это ни странно, на все эти вопросы есть простые ответы, но обо всем по порядку. Начать придется издалека.

Берегите хлеб

Мне до сих пор трудно выбрасывать хлеб, и поэтому я ощущаю дискомфорт, если остается надкушенный кусок, который как-то некомильфо положить обратно в хлебницу. Съесть его уже не с чем или просто не хочется, потому что он не очень свежий или не очень вкусный, выбрасывать — рука не поднимается.

Нет, хлеб я, разумеется, все равно выбрасываю, но при этом чувствую, что делаю что-то неправильное, неэтичное. При этом вылить суп, выбросить картошку или отправить в мусорное ведро макароны я могу без тени угрызений совести. Последнее особенно интересно, потому что макароны сделаны из той же самой муки, что и хлеб. Иностранцы же выбрасывают хлеб без проблем: «я за него заплатил и имею право делать с ним все, что захочу».

Очевидно, что пиетет по отношению к хлебу иррационален: съедаем мы его в год примерно 40 кг, что по объему в разы меньше, чем овощей, и заметно меньше, чем круп, картошки и молочных продуктов. Хлеб сейчас точно не основной продукт нашего рациона. В затратах на питание он и вовсе теряется, не дотягивая и до 10% от общей суммы. Полезного в хлебе тоже мало (сплошные углеводы), и чем меньше мы его едим, тем, в общем-то, лучше. В последнее время потребление хлеба падает примерно на 2% в год — люди стараются питаться правильно.

Откуда же у меня (и у миллионов россиян) такое отношение к хлебу? А нас с детства учили, что «хлеб — всему голова», «хлеб — наше богатство», «берегите хлеб» и все в таком же духе.

Некоторым особо упоротые бабульки даже внушали, что выбрасывать хлеб — это грех. Я читал Библию, помню заповеди — там нет ничего про это. Хлеб в Библии выращивают, продают, едят — просто так и запивая вином, — творят с ним чудеса, Иисус сравнивает себя с хлебом («Я хлеб живый, сшедший с небес»), но нигде не сказано, что нельзя выбросить в ведро черствый батон!

С голодом отношение к хлебу тоже не связано: никто из моей семьи вплоть до прапрабабушек и прапрадедушек не голодал, их не коснулся Голодомор, они не попадали в блокадный Ленинград, никто из них не нищенствовал. В любом случае, если бы дело было в голоде, то тогда было бы логично беречь еду вообще, а не исключительно хлеб. Но почему-то никто не говорил: «яйца — наше богатство», «греча — всему голова», «берегите мясо». Речь шла только о хлебе.

Тогда, может быть, отношение к хлебу это и есть те самые пресловутые духовные скрепы, память поколений, мудрость предков и национальная идея одновременно? Да как бы не так, не обольщайтесь.

Опущенная целина

В послевоенные годы в СССР с продовольствием было не ахти, но тут все понятно — восстановление разрушенного войной хозяйства требует времени и колоссальных усилий.

В начале 50-х началась масштабная программа по освоению целины и залежных земель. На нее уходило до 20% всех вложений СССР в сельское хозяйство и почти все новые трактора и комбайны. На целину отправляли в сезонные командировки механизаторов, а на время летних каникул — и студентов.

Благодаря этому, в первые годы целина давала от трети до половины всего производимого в СССР хлеба. В 1954 году СССР собрал 85,5 млн тонн зерна (в том числе 27,1 млн тонн на целине), а в 1960 году уже 125 млн тонн (58,7 млн тонн на целине). Проблема питания была решена!

Правда, как оказалось, ненадолго. Нарушение экологического равновесия и эрозия почв привели к появлению пыльных бурь. Из-за авралов и штурмовщины никто не озаботился высадкой полос из древесных насаждений, адаптированных к климату сортов зерновых тоже не было, поэтому в неурожайные годы на целине не могли собрать даже посевной фонд, все грандиозные вложения в инфраструктуру — дороги, зернохранилища, жилье и ремонтные базы — оказались напрасными, а зерно приходилось закупать за границей.

Ситуация усугублялась перекосами в ценообразовании. К 1989 в Испании видеомагнитофон стоил столько же, сколько 300 батонов хлеба. В Москве, продав видеомагнитофон, можно было купить 24 тыс батонов хлеба. Иными словами, в Москве хлеб стоил в 80 раз дешевле, чем в Испании, если взять за единицу для сравнения видеомагнитофон.

К этому моменту колхозники уже давно смекнули, что кормить на домашнем подворье свиней ароматным, свежеиспеченным хлебом с румяной корочкой выгоднее и проще, чем ворованным из колхоза комбикормом, купить который легально было невозможно из-за постоянного дефицита.

Расходы на импорт зерна быстро росли: если в 1967 году на закупку зерна было затрачено 50,2 тонны золота, то в 1972 году — уже 458,2 тонны.

В довершение всего СССР пережил девять сильных неурожаев (1969, 1972, 1974, 1975, 1979, 1980, 1981, 1982, 1984 гг.) один другого хуже. Все было очень плохо в 1975, а с 1979 по 1982 неурожаи следовали один за другим. В 1981 году результат оказался настолько катастрофичным, что впервые после смерти Сталина Минстат не опубликовал данные о производстве зерна.

Плановая экономика, авралы, очковтирательство, экстенсивное развитие сельского хозяйства и нестабильные климатические условия сделали свое дело — импорт зерна в СССР достиг головокружительных значений.

Чем на это ответили коммунисты? Тем, что они умели лучше всего: агитацией. Если с экономикой и сельским хозяйством не получается, если производство зерна не растет, значит, нужно снизить его потребление.

В ход пошли плакаты, в каждой столовой висели растяжки, о хлебе писали поэмы и снимали мультфильмы (я знаю как минимум «Слово о хлебе» 1971 и «Берегите хлеб» 1982), из каждой газеты, из каждого утюга звучали призывы беречь хлеб, под этим лозунгом проводились какие-то дурацкие конкурсы.

Насколько это снизило реальное потребление хлеба, сказать сложно, но бесследно усилия пропагандистов не пропали, это точно. Отношение к хлебу, как к чему-то особенному, прочно внедрилось в массовое сознание на уровне ценностей — без осмысления и критики, как аксиома, не требующая доказательств.

Нет у революции конца

Обеспечение населения продовольствием — это, конечно, важно, но были у коммунистов дела и посерьезнее. Например, с самого начала перед ними стоял вопрос состоятельности всей их идеологии.

Еще в 1847 году Энгельс в своей работе «Принципы коммунизма» на вопрос «Может ли революция произойти в одной какой-нибудь стране?» дал четкий и недвусмысленный ответ: «Нет. Крупная промышленность уже тем, что она создала мировой рынок, так связала между собой все народы земного шара, в особенности цивилизованные народы, что каждый из них зависит от того, что происходит у другого. […] Поэтому коммунистическая революция будет не только национальной, но произойдет одновременно во всех цивилизованных странах, то есть, по крайней мере, в Англии, Америке, Франции и Германии. […] Она есть всемирная революция и будет поэтому иметь всемирную арену».

Вот только победила революция не в Германии и не в Англии, а в России — фактически, на периферии цивилизованного мира — и никак не хотела идти дальше.

Троцкий открыто сомневался — не поторопились ли большевики взять власть, Ленин надеялся, что «возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира». Сталин подвел черту: «развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах».

Блок в своей поэме «Двенадцать» сократил все их рассуждения до гениально лаконичного «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем».

И они начали раздувать. Как могли (а могли они очень многое), используя всю мощь пропаганды, помноженную на отсутствие иммунитета к ней у населения.

В их распоряжении была ничем не ограниченная власть — они могли строить зиккураты на главной площади еще совсем недавно православной страны, они могли расстреливать тысячами тех, кто имел наглость им возразить, они могли переписывать историю и школьные учебники, к их услугам были поэты, писатели, художники и режиссеры, облекавшие коммунистическую идеологию в совершенные, величественные и безусловно привлекательные формы.

Человечество не знает более грандиозного по масштабу и длительности PR-проекта. Не все получилось, как задумывалось. Разумное, доброе и вечное приживалось с трудом, люди как-то не спешили превращаться в строителей коммунизма без страха и упрека.

Зато гонка вооружений, поддержка любой обезьяны, пытающейся сделать революцию, и противостояние со всем цивилизованным миром почти никому не казались сумасшествием. Мы делали ровно то же, что и Ким Чен Ын сейчас, разве что были больше размером и получалось у нас чуть лучше.

Максимальных же успехов пропаганде удалось достичь там, где дело касалось самых темных человеческих инстинктов — страха и ненависти. Ненавидеть «империализм» и «капитализм» слишком сложно для толпы — это абстрактные и довольно сложные понятия. Гораздо проще бояться и ненавидеть конкретных людей — «проклятых буржуев» и определенные страны. Это мы с удовольствием и делали.

СССР в конце концов не выдержал противостояния со всем миром, а заложенная им идеология — осталась, как необезвреженная мина.

Что-то со временем стерлось и потускнело — мало кто сейчас думает о том, чтобы построить во всем мире именно коммунизм и плохо понимает, почему капиталисты — это зло. А что-то — ненависть и желание во что бы то ни стало показать всем «кузькину мать» — осталось.

Ситуация усугубляется тем, что руководят страной и транслируют свои идеи сверху вниз не просто бывшие коммунисты, а сотрудники спецслужб с их профессиональной паранойей и любовью к теориям заговоров.

Пора на похороны

Я понимаю, почему Ельцин, бывший член ЦК КПСС, не мог даже задуматься о люстрации. Почему в 1991 году нельзя было похоронить Ленина. Почему чучело Сталина все время пытаются достать из чулана, и почему мы до сих пор находимся в плену представлений о мире, созданных 100 лет назад группой опасных безумцев. Все понимаю.

Но из-за всего этого мы сейчас просто сублимируем давно протухшую идею коммунистического интернационала в «русский мир» и рвемся на войну, на которую, кроме нас, никто не пришел.

Пора с этим заканчивать. Вытаскивать из себя, как занозы, чужие и чуждые нормальной жизни стереотипы. Выбор у нас невелик: либо мы навсегда похороним их, либо они — нас.

Вадим Жартун

Прочитать оригинал поста Вадима Жартуна с комментариями читателей его блога можно здесь.