Главный вопрос к криптовалютам

Пока в России обсуждают перипетии президентской кампании, спекулянты на финансовых рынках с особым интересом следят за перспективами так называемых «криптовалют», главная из которых — биткоин — в последние дни не слишком радовал инвесторов, снизившись почти на треть со своих рекордных значений. «Аналитики» среагировали стремительно: если 18 декабря Bloomberg рисовал перспективы подорожания биткоина до $1 млн (правда, не прямо немедленно, а к 2028 году), то уже 25 декабря Morgan Stanley утверждала, что более разумная его оценка стремится к нулю. Сразу скажу: я в такой мере не понимаю сущность этих новых «эфиров», что не могу и не хочу поддерживать ни ту, ни другую сторону, однако в то же время не могу не поделиться одним рассуждением, которого я пока по отношению к «криптовалютам» как-то не встречал.

Когда говорят о «стоимости» биткоина, приводят несколько аргументов. Говорится прежде всего о его якобы «редкости»: период основного прироста числа «монет» уже остался позади. Утверждается, что по мере развития «майнинга» основой ценой биткоина станет стоимость той энергии, которая реально затрачивается на его «добычу». Есть и другие доводы. Пессимисты отвечают на это, что валюта до тех пор не оправдывает самого этого названия, пока не имеет широкого применения в расчетах — и пока такого не происходит, биткоин остается спекулятивным активом, вообще не имеющим какой бы то ни было внутренней ценности (в отличие, например, от бондов, акций, а также любых производных от них финансовых инструментов). Однако, повторю, вообще не обсуждается наиболее значимый, как мне кажется, момент.

Если уж об этой новой сущности говорят как о «криптовалюте», стоит вспомнить о природе денег (я не говорю о металлических деньгах, к которым вообще «вопросов нет»). А природа эта такова, что с их возникновения бумажные деньги являются долговыми расписками, и не более того. Расписками либо коммерческих, либо государственных банков. Что написано на долларовой купюре? «This note is a legal tender for all debts, public and private». Ключевых моментов два. Во-первых, «for all debts», и, во-вторых, последовательность слов «public and private». Иначе говоря: чтобы бумага стала деньгами, она должна приниматься для погашения долгов — но что намного важнее, прежде всего долгов государству, а уже потом частным лицам. Сегодня каждый человек в мире так или иначе что-то должен государствам — налоги, пошлины, пени, штрафы, и т. д. Выражая готовность принимать в оплату бумагу, государство превращает ее в валюту. Собственно говоря, именно поэтому негосударственных денег пока так и не возникало. Более того — чем больше долгов номинировано в той или иной валюте, тем она… более устойчива. Почему в период кризиса 2008 г., который — напомню — начался в США, самым активным образом дорожала именно американская (!) валюта? Ответ прост: потому что в ней было сделано по всему миру столько долгов, что банки и частные лица скупали ее, чтобы иметь возможность погасить свои обязательства. Экономика США шла вниз, а доллар вверх. Почему рубль рухнул в 1998 и 2014 гг.? Прежде всего потому, что большая часть долга как российских компаний, так и государства была номинирована не в рублях (даже сейчас, когда мы давно встали с колен и вообще чуть ли не витаем в облаках, более трети (!) платежей в российский бюджет — экспортные и импортные пошлины — устанавливаются (!) в долларовом и евро-эквиваленте).

Отсюда и возникает главный вопрос к «криптовалютам»: если они претендуют на то, чтобы быть currencies, есть ли хоть одна категория debts, в отношении которых они выступают гарантированным платежным средством? И поскольку такой категории не существует, валютами я бы их называть не стал. Пока в мире не возникнет рынка долгов, которые номинированы в биткоинах и могут погашаться биткоинами — причем такого, чей объем сопоставим с объемом оборачиваемых монет — перспективы туманны. В США совокупная денежная масса М2 лишь в 2,5 раза превышает сумму платежей в федеральный и региональные бюджеты (а сумма наличных долларов, «бродящих» и в Америке, и за ее пределами, составляет не более 30% ежегодных доходов одного только федерального бюджета США). В отличие от правительств, «эмитенты» «криптовалют» не предъявляют (и не могут предъявить) на них никакого спроса — и это самое большое отличие их от реальных денежных средств.

Совершенно очевидно, что новая система предоставляет огромные возможности приватности и дает шанс осуществлять проводки, которые не позволит провести ни одна банковская сеть. Несомненно, рынок «монет» представляет собой гигантское казино, и никто не может оценить степень людского безумия — и, соответственно, пределы роста котировок. Но, исходя из сказанного, ясно только одно: ни масштаб, ни направления колебаний курсов этого «нечто» оценить невозможно.

Владислав Иноземцев

Прочитать оригинал поста Владислава Иноземцева можно на сайте «Эхо Москвы».