Почему в 1918-м держава распалась на время, а сейчас — навсегда

Сто лет назад, а если точнее — примерно в середине 1918-го, казалось, что Российская империя сошла со сцены. Брестский мир, продиктованный Германией, отделил от нее Украину, Прибалтику и прочие юго-западные и северо-западные земли, а Польша была занята немцами еще до революции. Отпали Урал, Сибирь, Закавказье и стратегически важные южнорусские области.

Ленинское правительство, которое бежало в Москву из Петрограда, ставшего пограничным городом, с трудом удерживало только Центральную Россию. Ситуация выглядела так, что кто бы ни победил в Гражданской войне, о реставрации прежних имперских границ нечего и мечтать. Но два с половиной года спустя усилиями большевиков империя возродилась почти в прежних пределах.

Почему это удалось тогда и не получается сейчас?

Несмотря на сверхусилия и решимость заплатить высочайшую цену, включая ссору с внешним миром, на всех землях, заново взятых Москвой под контроль в 1992-м — 2015-м, живут сейчас не больше 7—8 млн человек. По сравнению с тем, чего некогда быстро и радикально добились большевики, это совсем немного. Пробуксовывает, а пожалуй, и просто терпит неудачу проект поэтапного поглощения Белоруссии и Казахстана. В посткрымские годы они скорее отдалились от России, чем приблизились.

Ответ — в неповторимом стечении обстоятельств, сложившихся в первую половину XX века на наших имперских землях и вокруг них.

Прошлое столетие было эпохой распада всех исторически сложившихся мировых империй. На полвека развалился Китай. Многоплеменная Османская держава сжалась до размеров турецкого национального государства. Первая мировая покончила с Австро-Венгрией, а Вторая — сначала с Японской, а потом, с небольшим временным лагом, и с империями-победительницами, Британской, Французской и Нидерландской.

Из них всех возродилась только Китайская держава, которая на всех исторических поворотах воспринималась подавляющим большинством своих жителей как одно целое. И особым, как всегда, путем пошла наша империя, которая сумела радикально перезагрузиться, прожить под новым именем семьдесят лет, а потом все-таки разделить судьбу остальных имперских объединений. Хотя метрополия не готова осмыслить этот свершившийся факт даже и сегодня.

Вернемся на сто лет назад. Если бы большевики открыто или хотя бы тайно ставили перед собой задачу реставрировать старую империю, у них бы ничего не вышло. Одна из главных причин поражения белых как раз и заключалась в том, что они стремились восстановить прежнюю державу и были слишком честны, чтобы притвориться, будто всерьез признают независимость Финляндии, Эстонии, Украины, Грузии и прочих.

Большевикам же это признание ничего не стоило. Национальное самоопределение было одним из их лозунгов. А вот белые вожди Востока (Колчак), Юга (Деникин) и Севера (Юденич) просто не могли переступить через принцип единой и неделимой державы даже тогда, когда ссора с новыми национальными режимами была для них самоубийственной.

Более или менее внятно они признавали только независимость Польши, которой еще в начале Первой мировой была обещана автономия. Что же до Финляндии и Прибалтики, то, даже пытаясь использовать их в качестве плацдарма и вербуя в свои союзники, белые уклонялись от недвусмысленного признания независимости этих новообразованных стран.

Удивительно ли, к примеру, что эстонцы так плохо и неискренне помогали Юденичу штурмовать Петроград? Ведь они почти не сомневались, что, победив Троцкого, он возьмется за них.

И уж тем более, Деникин не мог согласиться с независимостью Украины. Дальше расплывчатых и, кажется, неискренних обещаний некоей скромной автономии дело у него не шло.

Роковая обращенность белых в прошлое проявлялась на руссконаселенных землях — в отказе признать раздел между крестьянами помещичьих владений, а во всех прочих краях — в неприятии их попыток создать национальные государства.

Что же до большевиков, то в тоталитарных умах национальная государственность и имперская централизация прекрасно уживались. Они не сомневались, что «независимые» советские республики, которые создавались на всех нерусских землях, станут безоговорочно подчиняться московскому центру. Ведь партийная вертикаль была одна на всех.

Притом сами по себе границы прежней Российской империи не имели для них особого значения. Когда в 1919-м образовалась Венгерская советская республика, ее режим пытался пробить дорогу на восток и соединиться с большевиками, которые готовились двинуться навстречу. Это слияние не состоялось лишь по не зависящим от сторон обстоятельствам.

А в 1920-м, в разгар Польского похода, Красная армия не только везла с собой заранее заготовленное польское народное правительство, но и намеревалась идти все дальше и дальше: «И к битве упоительной /Лавиною стремительной -/ Даешь Варшаву, дай Берлин!»

Реставрация большевиками империи шла стихийно и удалась только с третьей попытки.

В начале 1918-го они с частичным успехом пытались насадить советские республики в Финляндии, балтийских странах и Украине. Не надо трактовать это как иноземное нашествие. В этих краях левые, пусть и не всегда ортодоксально большевистского толка, были достаточно сильны и в целом способны вести внутренние гражданские войны, что и делали.

Конец этому красному наступлению весной 1918-го положил Брестский мир. Земли, на которые претендовали красные, вошли в зону влияния Германии. Победоносные немцы перечеркнули большевистские имперские поползновения.

Но осенью 1918-го Германия капитулировала перед Антантой. Брестский мир был денонсирован, и Красная армия снова двинулась по знакомым дорогам. Однако на этот раз путь преградило Белое движение, которое в 1919-м достигло своего расцвета. Правда, кратковременного.

Первым, летом 1919-го, большевиками был разбит Александр Колчак. На тех уральских и сибирских землях, которые он занимал, развернуть свою архаичную национальную политику он не имел возможности, но социальные его мероприятия были настолько неадекватны, что даже местные эсеры и меньшевики перекинулись на большевистскую сторону.

Но главный удар по большевикам был нанесен с Юга России войсками Антона Деникина. Возможно, он сумел бы их свергнуть, если бы правильно сгруппировал силы. Но Деникин пошел на Москву через Украину. Украинские общественные силы были слишком раздроблены, чтобы создать собственный устойчивый режим. Однако дать бой имперским и помещичьим реставраторам там смогли.

Западный фланг Деникина увяз в боях с беспощадными крестьянскими повстанцами Нестора Махно. Большевикам удалось до поры сделать их союзниками, а деникинцы, потеряв время и дав большевикам время собрать силы, осенью 1919-го покатились от Москвы обратно на Юг. И той же осенью Юденич, лишенный тыла в Прибалтике, был разбит на подступах к Петрограду.

Третий этап державной реставрации начался в 1920-м. После разгрома Деникина у белых осталась лишь небольшая территория на юге. Но поднялась восстановленная Польша, сразу обнаружив собственные имперские поползновения. По плану Юзефа Пилсудского, Украина и Белоруссия должны были стать автономными государствами в орбите Варшавы. Весной 1920-го польские войска даже ненадолго заняли Киев.

Новый глава белых, Петр Врангель, был среди них первым и единственным, кто пытался осмыслить послереволюционные социальные и национальные реалии. Видимо, он был готов строить Россию как национальное государство, признав отпадение прежних провинций и заключив антибольшевистский альянс с Польшей. Но историческое время было уже упущено. Пилсудский, хоть и отразил в августе 1920-го наступление красных, решил не идти на Москву в союзе с белыми, в которых видел преемников тех, с кем боролся всю жизнь. Москва заключила мир с Варшавой, уступив кое-какие земли, но большую часть Украины удержала за собой.

Примерно тогда же она признала и независимость балтийских государств, поскольку ни сил, ни желания насаждать там советские режимы уже не было. Оставалось еще Закавказье с тремя эфемерными странами, которые там возникли. Их довольно легко поглотили. Последней, в начале 1921-го, пала Грузия.

Большевики не заготавливали заранее географической карты того государства, которое планировали создать. Их первоначальные аппетиты были мировыми. А в реальности они просто стремились расширить свои владения как можно дальше и останавливались лишь там, где встречали неодолимый отпор. И сама собой получилась старая империя, хотя и с некоторыми потерями. Но ее идеологическое оформление стало принципиально другим.

Провозглашенный чуть позже СССР был объединением суверенных государств. На бумаге, конечно. Но, во-первых, это все же было ответом на вызов антиимперского XX века. Империя уже не решалась даже и назвать себя таковой. А скреплявший ее дух мирового коммунизма неизбежно должен был выветриться. Созданные большевиками и невозможные в старой империи квазигосударственные институты советских республик устояли во всех внутрисоюзных переворотах и волна за волной наполнялись местными выходцами, для которых советско-партийное единство значило все меньше. По мере дряхления центральной власти, их готовность действовать по собственной логике росла.

И эта логика после двух-трех поколений совместной жизни привела к распаду все социалистические федерации — не только Советский Союз, но и Югославию, и Чехословакию. На этот раз — к необратимому. Потому что у Москвы нет и не будет объединительных идей прежней мощи. И международные расклады даже в нынешнее смутное время совсем не так зыбки и удобны для манипулирования, как сто лет назад.

Сергей Шелин