"Общая черта нашей политики — шизофрения"

На фоне замаячившей надежды сблизиться с Европой Россия запрещает украинскую еду, поднимает тарифы на работу дальнобойщиков и рассматривает дефицитный бюджет с многомиллиардными расходами на армию. Директор консалтинговой компании Nova Team, экономист, блогер Вадим Жартун рассказал корреспонденту «Росбалта», есть ли шанс на смену экономического курса в России в связи с последними терактами и что ждет страну в будущем: подъем, ад или тусклые будни.

- Вы как-то писали о том, что новостей в принципе нет, есть только шум: рубль упал, нефть подешевела, инвестиции сократились - это очевидно, как восход солнца, и не несет никаких изменений. Только по-настоящему важная новость может внести перелом. Теракты на борту российского самолета и во Франции могут быть переломным моментом? Сближение с Западом может изменить экономическую ситуацию в стране?

- У нас есть генеральная линия, заданная природой существующей власти, а есть тактические действия. Они могут от этой линии отклоняться. Например, Олимпиада. Поставили задачу улучшить отношения с Западом. Улучшив, сделали шаг вперед. И тут же сделали два назад на Украине. Ситуацию с терактами могут использовать, чтобы сделать один или несколько шагов вперед, но принципиально ничего не изменится: теракты — это та реальность, в которой мы живем уже давно, рациональные политики не склонны переоценивать их роль. К примеру, в терактах гибнет на порядок меньше людей, чем в ДТП. Сейчас я не вижу действий, которые показали бы, что что-то меняется: ни с одной стороны, ни с другой.

- Но ведь не просто так президент Франции Франсуа Олланд хочет создать антитеррористическую коалицию и летит на переговоры в Вашингтон и Москву.

- Олланд сейчас находится в очень странном положении: многие обвиняют его в чрезмерно мягкой политике по отношению к мигрантам. Поэтому он хочет прикрыть собственные тылы: дескать, вот он я, я готов к решительным действиям. Я вижу в этом больше популизма, чем реальных шагов. Возможно, на встрече обменяются информацией, потом чуть-чуть больше побомбят Сирию. В целом это не меняет ситуацию: я очень сильно сомневаюсь, что Олланд может уйти от договоренностей, которые были приняты в рамках диалога Евросоюза и США. Для него они принципиально важнее, чем сотрудничество с Россией.

- Чего нам ожидать от российских политиков после терактов - ужесточения законов, увеличения военного бюджета?

- Обычно это происходит так: кто-то заработает какое-то количество денег на очередных мерах по повышению безопасности - поставят больше металлоискателей, будут искать террористов в Интернете. Для нас это выльется в дополнительные сложности при международных полетах: очереди в аэропортах станут длиннее и приставать к нам будут чуть-чуть больше. Всем понятно, что польза от тех же металлоискателей нулевая: они пищат на четырех людей из пяти. Значит, четырех из пяти нужно останавливать и досматривать, но это невозможно в метро или на вокзалах. Эти рамки - декорация. Не думаю, что кого-то из потенциальных террористов они могут остановить. Теракты могут использовать и как повод, чтобы провести несколько законодательных актов «двойного назначения». Легко представляю, как применяют возможность блокировки счетов физических и юридических лиц во внесудебном порядке по подозрению в пособничестве терроризму. Понятно, что использовать этот инструмент можно по-разному: не только искать и выявлять террористов, но и при желании бороться с оппозицией.

- У России есть шанс на сближение с Западом. РФ сообщила, что готова реструктурировать долг Украины, сделав рассрочку выплаты на три года (по $1 млрд в 2016-2018 годах). И тут же Кремль объявил о запрете на поставку продуктов из Украины. Это вещи взаимоисключающие друг друга. Как такое объяснить?

- Россия в течение длительного времени делала заявления, что на реструктуризацию долга не готова, что не пойдет навстречу Украине. Потом внезапно решение изменилось. Произошло это ровно по одной причине: реструктурированный долг под западные гарантии — это гораздо лучше альтернативы, которую предложила Украина, а она предложила дефолт.

Что касается продуктов питания, то торговый оборот с Украиной падает два года подряд темпом больше 50% в год. Текущий объем торговли - это крохи от того, что было раньше. То есть санкции не настолько существенны, как могло бы показаться.

Другой вопрос, что конкретно мы экспортируем из Украины. Мы находимся в одном географическом поясе: сезон сбора урожая закончен. Большую часть того, что они могли привезти, они уже привезли. У Украины были неплохие позиции по мясу, но если о санкциях мы стали говорить только сейчас, то торговые войны никто не прекращал и раньше. Время от времени наш любимый Россельхознадзор вводил локальные запреты, говорил: «Караул, украинское сало страшно вредное, а давайте его запретим». Никто от этого не умирал: ни мы, ни Украина. Есть только одна ложка дегтя. К Новому году всегда растут цены на сельхозпродукцию, история с Украиной этот рост еще немножко подтолкнет. К тому же Украина нам экспортировала не пармезан и хамон, а простые продукты, которые потребляли среднестатистические граждане.

Я думаю, что 20% населения, живущим за чертой бедности, это не прибавит ни оптимизма, ни радости в жизни. Но мы совершаем этот символический жест и запрещаем еду именно тогда, когда можем сблизиться с Западом. Общая черта нашей политики — шизофрения. Когда мы одновременно думаем одно, вместе с этим думаем противоположное, а делаем третье. При этом Украина всегда находилась в области символического для российской власти. К примеру, Майдан — это символ того, чего наша власть сейчас боится больше всего и с чем активно борется. Вся политика у нас построена на идеологемах, прагматизма в ней очень мало.

- Вы сказали об ответе общества государству. Вас удивила серия протестов дальнобойщиков по поводу введения системы «Платон»?

- Это было ожидаемо. У нас есть общая неудовлетворенность ситуацией в стране: мы все чувствуем, что уровень жизни понизился. Кто ездил за границу, теперь не может этого позволить. Кто хотел приобрести новый телевизор, теперь не сможет его купить. Кто-то начал покупать продукты поскромнее. Перенести это недовольство в политическую плоскость нельзя: у нас действует достаточно жесткий запрет на политические акции протеста. Зато можно протестовать против отдельных вещей, в том числе экономических. Можно показывать доброму царю, как в конкретных случаях людей притесняют плохие бояре. При этом профессиональных водителей в стране около 9 млн. Это одна из самых больших профессиональных групп. Понятное дело, что среди них найдутся люди, которые выскажут свою позицию.

- Бизнес-омбудсмен Борис Титов и несколько депутатов Госдумы просят отложить введение сбора с большегрузов. Есть ли шанс, что дальнобойщикам удастся добиться отмены системы "Платон" вообще? Если нет, то пострадают ли от этого россияне?

- Власть снова сделает шаг назад и два вперед. Стоит ожидать частичных послаблений. Возможно, будет снижен размер оплаты, возможно, отсрочат выплату штрафов. В будущем это будет компенсировано. При этом во многих товарах логистическая составляющая находится на уровне 70%. Дополнительные издержки, связанные с транспортировкой, мы почувствуем на своем кармане. Цены вырастут. В период пертурбаций, когда часть дальнобойщиков протестует, а часть не закупила приборы контроля, у нас могут встать какие-то перевозки. В течение недель или месяцев мы столкнемся с перебоями поставок товаров в торговые точки: убытки понесут торговые сети, где-то мы увидим небольшой дефицит, где-то повысятся цены.

Еще один негативный момент - в очередной раз идет перераспределение части ВВП в сторону государства. Госрасходы у нас достаточно специфические: мы тратим серьезную часть на оборону, много на пенсии, часть просто разворовывается. Все это демультиплицирует наш ВВП: вместо того, чтобы деньги обращались внутри и приносили добавленную стоимость, их изымают, после чего они пропадают. С учетом того, что у нас отрицательные показатели роста ВВП, зачем это делать, я не понимаю.

Когда послабления будут отыграны, новых протестов, скорее всего, не будет. Если нам повышают налоги, мы не протестуем, а просто перестаем их платить, поэтому дальнобойщики будут искать схемы обхода новых налогов. В том числе и легальные варианты, когда имеющийся автопарк будет заменяться на транспорт грузоподъемностью меньше 12 тонн.

- Вы затронули тему бюджета, который сейчас рассматривает Госдума. Что вас больше всего напрягает в документе?

- Этот бюджет не решает ни одной из проблем, которые стоят перед страной. Мы никоим образом не пытаемся простимулировать рост ВВП, не решаем демографические проблемы, не боремся со структурными перекосами в экономике, хотя у нас, кроме нефтегазовой отрасли, почти ничего не работает. Все силы направлены на выдуманную проблему: отсутствие у России достойного места на мировой арене. Мы хотим быть сверхдержавой, но почему-то не выходит. Весь бюджет рассчитан на то, чтобы хотя бы произвести такое впечатление.

- Если бы эти слова говорили депутаты, их поддержали бы люди?

- Давайте четко отдавать себе отчет в том, что 90% населения не знает и в принципе не интересуется, есть ли бюджет, какие в нем имеются статьи и какое влияние они могут оказать на экономику. Те 10%, которые знают и интересуются, хватаются за голову. Остальным наплевать. Не думаю, что даже теоретически возможна общественная дискуссия по поводу бюджета. Если бы была возможность широкого освещения связанных с ним проблем в СМИ, то людям можно было бы объяснить, что нам нужно выбрать, чего мы хотим: «более лучше» бомбить Сирию или построить побольше больниц.

Сейчас в сознании людей цели страны существуют отдельно от их стоимости, желания – от возможностей. Если спросить людей: «Вы хотите, чтобы Россия была великой державой? Вы согласны, что Россия должна защищать национальные интересы? Вы согласны, что мы должны бороться с мировым терроризмом?» Вам ответят: «Конечно, согласны». Правда, никто не задумывается, чего нам это стоит.

- Вы говорили, что бюджет на 2016 год может стать последним - в таком виде документ уже принимать не будут. Почему?

- Бюджет — это продукт сложного баланса интересов между различными отраслями, ведомствами и социальных группами. Подразумевается, что все 144 млн человек через своих представителей договорились, что будут тратить общие деньги на определенные цели. Но сейчас большая часть населения из этого процесса выключена. Распределение средств происходит в узком кругу, волюнтаристски, никто ни с кем не договаривается. Если у меня нет никаких обязательств и договоренностей, но есть контроль над бюджетом, я могу его поменять в любой момент. Поэтому при исчерпании резервов в условиях нарастающего кризиса мы быстро перейдем в режим ручного управления. Даже если следующий бюджет будет принят, на его параметры скоро всем будет плевать. Деньгами будут затыкаться дырки по принципу «где горит, туда и бросим». Бюджет как консенсус, как баланс, как стратегия будет отсутствовать. Сейчас хотя бы есть возможность более или менее вписываться в параметры принятого бюджета, при исчерпании резервов такой роскоши у нас уже не будет.

- При этом бывший министр финансов Алексей Кудрин заявил, что рост российской экономики возможен уже во втором и третьем квартале 2016 года.

- У нас есть три тренда. Первый - стагнация экономики из-за общих структурных проблем — перекоса в сторону «нефтянки», проблем малого и среднего бизнеса. Второй - падение цен на нефть. Третий - противостояние с Западом и разного рода санкции. Чтобы был рост, что-то из этого должно улучшиться.

С нас собираются снимать санкции? Евросоюз планирует их продлить. У нас меняется экономика и бизнесу становится легче и приятнее работать? Наоборот, мы говорим, что налоги на малый и средний бизнес увеличиваются, а дальнобойщиков мы гнобим с помощью тарифов. Все надежды связаны с нефтью? По долгосрочному тридцатилетнему тренду цена нефти снизится. Возможны ее отскоки, если удачно побомбят Сирию, например, но глобально она продолжит падать. Все ждут, что и Иран сыграет определенную роль (возвращение Ирана на нефтяной рынок ожидается в 2016 году — прим. "Росбалт"), хотя большая часть этого влияния уже отыграна в котировках. Где здесь виден рост, я не понимаю.

- Если теракты кардинально на российскую экономику не повлияли, стоит ли ждать другой переломной новости?

- Есть прогнозы оптимистические, что скоро все станет лучше, мы оттолкнулись ото дна. Есть прогнозы апокалиптические, что страна развалится и начнется ад. И те, и другие редко оправдываются. С другой стороны, у нас столько нового и интересного произошло за этот год.

К следующему году будет еще интереснее: мы плавно подходим к очередному рекорду десятилетия по количеству закрытых банков. В прошлом году мы поставили рекорд — 95 штук. В этом году мы абсолютно точно его побьем, нам осталось закрыть всего два банка. Это же не просто цифра. Это показатель здоровья банковской системы, которая должна кредитовать бизнес и помогать ему развиваться. При этом сейчас ставки по кредитам выглядят чрезмерными и в большинстве случаев оказываются запретительными. Но проблема даже не в том, что дорого брать. Проблема в том, что кредиты не дают. И наши банки дышат, дышат, дышат на ладан.

В цепочке экономических связей много звеньев, которым сейчас плохо, но которые все еще держатся. Если одно из них лопнет, начнется цепная реакция, и все начнет сыпаться с фейерверками, массовыми увольнениями, криками «верните наши вклады». Достаточно потерять несколько банков из первой сотни, чтобы в банковском секторе стало жарко.

Возвращаясь к прогнозам: чаще всего правильным оказывается очень средний сценарий, тусклый и неинтересный. В данном случае таким сереньким сценарием является медленная стагнация темпами от минус 3-4% ВВП и выход в течение нескольких лет на показатель минус 1%. Боюсь, что такая ситуация может длиться годами, если не появятся новые тренды.

Например, если дальнобойщики немного увлекутся, тогда что-то может измениться быстрее. Что касается макроэкономических прогнозов, то нужно понимать, что 80% нашей экономики выстроено вокруг топливно-энергетического комплекса и крупных предприятий, которые живут сами по себе, а остальные в лучшем случае их обслуживают. Если для них инфляция равна 13%, то для простых граждан можно смело говорить об инфляции в 50% и выше. Инфляция потребительской корзины в этом году будет за 50%, в следующем году это продолжится, причем, возможно, ускоряющимися темпами по мере исчерпания резервов. ВВП будет продолжать плавно падать. Если не будет новых шоков, то падение со временем немного замедлится, потому что экономика привыкает к тому, что происходит.

Беседовал Петр Трунков