Posted 8 декабря 2015,, 11:14

Published 8 декабря 2015,, 11:14

Modified 31 января, 08:19

Updated 31 января, 08:19

«Китай – сила экономическая, а не цивилизационная»

8 декабря 2015, 11:14
О том, как Россия может обеспечить соблюдение своих интересов в центральноазиатском регионе, рассказал руководитель Лаборатории региональных исследований Института исследований развивающихся рынков школы «Сколково» Дмитрий Онтоев.

О том, насколько совместимы ЕАЭС и Экономический пояс Шелкового пути и каким образом Россия может обеспечить соблюдение своих интересов в центральноазиатском регионе, в интервью «Росбалту» рассказал руководитель Лаборатории региональных исследований Института исследований развивающихся рынков школы «Сколково» Дмитрий Онтоев.

- В уходящем году Си Цзиньпин и Владимир Путин подписали совместное заявление о сотрудничестве по сопряжению строительства Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП) и Евразийского экономического союза(ЕАЭС). На ваш взгляд, это сопряжение в принципе возможно?

- Сопряжение как таковое возможно, но необходимо принимать во внимание два фактора. Первый – политическим субъектом по этому соглашению выступила Россия, а политическим объектом стало объединение из пяти независимых государств. Соответственно, здесь есть некая правовая коллизия, которую до сих пор пытаются разрешить.

Второй фактор – разные подходы партнеров по ЕАЭС к китайской инициативе ЭПШП. Позиция России заключается в том, что ЭПШП – это один из факторов углубления и усиления интеграции в рамках ЕАЭС. Ряд других наших партнеров по этой организации полагают, что ЭПШП и ЕАЭС – принципиально разные вещи. ЭПШП – это общая концепция, ЕАЭС – торговое объединение, единое экономическое пространство. Поэтому, по мнению ряда наших партнеров, они несопрягаемы.

На мой взгляд, ЕАЭС и ЭПШП формируют огромный рынок: со стороны ЭПШП - за счет инвестиционных проектов и программ, со стороны ЕАЭС - благодаря установлению единых правил игры. Соответственно, вопрос заключается в том, что вкладывать в понятие сопряжения. Я полагаю, что для китайских партнеров сопряжение – это, скорее, политические заявления о дружбе и партнерстве. Для членов ЕАЭС сопряжение должно включать в себя формирование единых норм и правил по отношению к инвесторам из Китая. Такой подход предполагает углубление интеграции за счет китайского вектора.

- То есть позиция России состоит в том, что при развитии ЭПШП сотрудничество должно вестись в рамках ЕАЭС, особенно в регионе Центральной Азии. Но готов ли Пекин к такому сценарию, или он все-таки будет действовать по привычной для себя схеме и делать ставку в первую очередь на двусторонние отношения?

- Сама по себе формулировка сопряжения появилась после того, как Пекин стал предлагать меморандумы о строительстве Шелкового пути как нашим партнерам из стран ЕАЭС, так и самой России. Некоторые страны, например, Белоруссия и Казахстан, эти меморандумы подписали, Россия – нет. Но Москва заявила, что готова работать с ЭПШП. В итоге Китай сам выдвинул формулировку «сопряжения» строительства ЕАЭС и ЭПШП.

Двусторонний формат, разумеется, гораздо проще для Китая. Китайцы могут быть очень вежливыми переговорщиками, но как только у них появляется "контрольный пакет", они становятся гораздо более жесткими. Многосторонний формат, на котором настаивает Россия, хорош тем, что Россия и другие страны ЕАЭС формируют единое поле игры для Китая. Соответственно, если будут согласованы нормы и технические регламенты Китая и ЕАЭС (а они у нас объективно более качественные - и в сфере трудового законодательства, и экологического, и т.д.), то Китай сразу же получает доступ на рынок из 180 млн человек. То есть многосторонняя интеграция выгоднее и для нас, и для наших китайских партнеров. Хотя бы потому, что она упрощает ситуацию.

- В Китае готовы к такому развитию событий? И можно ли сказать, что сопряжение строительства ЭПШП и ЕАЭС хоть как-то начало действовать?

- Я думаю, в противном случае китайцы не подписывали бы этот меморандум. Уже сейчас большая часть китайских проектов приходит в Россию не под лозунгом укрепления двусторонних отношений, а под лозунгом сопряжения ЕАЭС и ЭПШП. Здесь можно привести пример высокоскоростной магистрали «Москва - Казань», в которую вкладываются наши китайские партнеры, или же приграничных инфраструктурных проектов. Все они сегодня реализуются под эгидой сопряжения ЕАЭС-ЭПШП.

- Китай сейчас делает особую ставу на Центральную Азию, и ЭПШП – один из основных инструментов для достижения целей Пекина. В то же время Россия привыкла считать центральноазиатский регион сферой своего влияния. С этой точки зрения может ли рассматриваться ЭПШП как вызов нашим интересам?

- Могу сказать, что до того, как была согласована формулировка о сопряжении ЕАЭС и ЭПШП, в российском экспертном сообществе существовала очень серьезная напряженность в отношении Китая. Действительно, сейчас Китай – один из основных экономических партнеров стран Центральной Азии. Но я бы не сводил фактор России в регионе к каким-то минимальным значениям, несмотря на то, что все меньшее количество людей учит русский язык и все большее – китайский. Все-таки именно Россия остается главным окном глобализации для большинства стран Центральной Азии, а русский язык – основным языком этой глобализации. Ведь будь ты казахом, туркменом, белорусом, американцем, русским или, допустим, египтянином, для китайца ты все равно будешь некитайцем. Соответственно, попытка интегрироваться в китайское общество гораздо сложнее, чем в российское, а через него – во весь мир.

Так что можно сказать, что Китай – это сила экономическая, но не цивилизационная. Страны Центральной Азии исторически опасались Китая и усиления его могущества. Принято считать, что китайская «мягкая сила» - это инвестиции: чем больше китайцы вкладывают, тем больше их любят. Но при встречах с экспертами и представителями общественности стран региона я замечаю, что чем более влиятельным становится Китай, тем больше его опасаются. Например, чем больше китайские корпорации вкладывают в нефтяную отрасль Казахстана, тем больше активная казахская молодежь опасается доминирующей роли Китая. Поэтому сейчас перед китайской «мягкой силой» стоит, наверное, принципиально новая и парадоксальная задача: как, продолжая вкладывать деньги, суметь убедить партнеров, что это не навредит интересам страны, в которую идут инвестиции. Китайцы раньше с такой дилеммой не сталкивались.

- В экономическом отношении наша страна соперничать с Китаем сегодня не в состоянии. На ваш взгляд, на чем должна сосредоточиться российская политика и на пространстве ЕАЭС, и в тех государствах, которые в союз не входят, чтобы обеспечить сохранность своих интересов?

- Я бы не стал категорически утверждать, что в экономическом плане мы соревноваться с Китаем не можем. Ведь экономика – это не только объем долларов, рублей или юаней, которые вкладываются в развитие той или иной страны. Россия может выступать защитником интересов миноритариев (не в политическом плане, а в сфере бизнеса). Например, в Азиатском банке инфраструктурных инвестиций у России почти 6% голосов. Больше только у Индии и Китая. В то же время, у Казахстана едва набирается 0,75% голосов. При реализации какого-либо проекта Россия может консолидировать вокруг себя позиции миноритариев и повлиять на решения банка.

Кроме того, Центральная Азия, особенно в свете последних событий, - это крайне опасный регион для инвестиций с точки зрения политических, экономических и военных рисков. И ОДКБ, в которой главной силой является Россия, может выступать гарантом именно физической безопасности любых инвестиций в этот регион. Более того, одной из важнейших задач для России является как раз усиление своего цивилизационного влияния – через культуру, образование, в конце концов, через СМИ.

Беседовала Татьяна Хрулева

Материал подготовлен в рамках совместного проекта с Фондом поддержки публичной дипломатии им. Горчакова