Москва - третий Рим?

Две тысячи лет назад, в 14 году н.э., умер первый римский император - Октавиан Август. О том, что случилось при одном из его ближайших преемников, Нероне, подробно поведал в «Анналах» историк Корнелий Тацит.

Парадокс в том, что рассказанное Тацитом поразительным образом перекликается с тем, что происходит сейчас в нашей стране, которой правит национальный лидер, также пришедший на смену основателю нынешней государственности, весьма напоминающей по своему устройству классическую империю. И в этих исторических аллюзиях и сходствах – весьма много поучительного.

Уже в первых главах Тацит рассказывает историю о том, как Нерон (де-юре – принцепс, т.е., «первый среди равных», де-факто - император) был «жестоко» обманут. Один человек рассказал Нерону о несметных богатствах в некой пещере. Принцепс, не убедившись как следует в том, говорит ли этот человек правду, немедленно снарядил поисковый отряд. «Основываясь на этих вздорных надеждах, Нерон день ото дня становился все расточительнее; истощались скопленные казною средства, как будто уже были в его руках такие сокровища, которых хватит на многие годы безудержных трат. В расчете на те же сокровища он стал широко раздавать подарки, и ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства».

Думаю, вы уже догадались, с какой актуальной темой перекликается этот сюжет. Полагая, вероятно, что и сама нефть, и нефтяная конъюнктура – «вечны и бесконечны», наша власть разбрасывается миллиардами. И в итоге оставляет будущим поколениям лишь горькие воспоминания о былой роскоши, к тому же распределявшейся крайне несправедливо…

Нерон также известен тем, что приказал построить себе дворец невероятных размеров - «Золотой дом», расходы на который не поддаются даже примерному учету. Точно такими же «инвестиционными забавами», как известно, увлекаются и нынешние российские олигархи и высшие сановники…

Или взять пресловутую страсть Нерона к состязаниям по пению и красноречию. Хотя сам Нерон не обладал этими талантами (более того, был ужасен на сцене), он умел добиться бурных оваций толпы.«Можно было подумать, - свидетельствует Тацит, - что она охвачена ликованием; впрочем, эти люди, равнодушные к общественному бесчестью, пожалуй, и в самом деле искренно ликовали». Безвкусные и бездарные зрелища, которыми кормят через телевизор сегодня наших сограждан, едва ли уступают нероновским постановкам…

Впрочем, не только в готовности обывателей рукоплескать царственному артисту было дело. Объявлять о своих «стилистических разногласиях» с властью в Риме было не менее чревато, чем в России: «...еще опаснее было не явиться на зрелище, так как множество соглядатаев явно, а еще большее их число — скрытно запоминали имена и лица входящих, их дружественное или неприязненное настроение. По их донесениям мелкий люд немедленно осуждали на казни, а знатных впоследствии настигала затаенная на первых порах ненависть принцепса».

Значительная часть книги посвящена рассказам о репрессиях, которым Нерон подвергал тех, кого боялся. Вот одно из типичных описаний: «Нерон направил сенату речь, в которой настаивал на отстранении их обоих (Гая Кассия и Луция Ветера) от государственных дел, и обвинял Кассия в том, что среди изображений предков он окружает почитанием и статую Гая Кассия (одного из убийц Юлия Цезаря) с начертанной на ней надписью: «Вождю партии». Ведь это — зародыш гражданской войны и призыв изменить дому Цезарей. Но для разжигания междоусобия Кассий не только возвеличивает память ненавистного имени, он также сделал своим сообщником Луция Силана, юношу знатного рода с честолюбивыми стремлениями, чтобы выставить его знаменем переворота».

Нерон опасался, что упоминания о Кассии оживят в памяти народа диктатуру Цезаря, и что в итоге вновь возникнет заговор. Если посмотреть на то, как ревниво сегодня в Кремле относятся к «правильной» расстановке акцентов в российском прошлом, то впору предположить, что и нынешней российской власти очень хочется, чтобы из истории извлекались лишь примеры строго лояльного и «патриотического» поведения.

А вот как выглядит римский «басманно-хамовнический» суд. Тацит описывает гибель Луций Ветера, его тещи Секстии и дочери Поллитты: «Повод к свирепому преследованию подал его вольноотпущенник Фортунат, который, расхитив имущество патрона, обратился к его обвинению… Многие убеждали Ветера отказать значительную часть своего состояния Цезарю (Нерону) и тем самым сохранить остальное за внуками. Но он отверг эти советы, не желая напоследок запятнать раболепием жизнь, прожитую как подобает свободному… После этого в одном и том же покое, одним и тем же ножом они вскрывают себе вены… Обвинение против них было выдвинуто после их похорон, и сенат определил совершить казнь над ними по обычаю предков, но Нерон выступил с интерцессией и разрешил осужденным избрать смерть по своему усмотрению. Таким издевательствам подверглись люди, уже истребленные».

Стоит добавить, что «римского всадника Публия Галла за то, что он был близок к Фению Руфу и не чужд Ветеру, лишили воды и огня. Обвинителю-вольноотпущеннику в награду за оказанные услуги жалуется место в театре среди отведенных для гонцов при народных трибунах». Короче говоря, с одной стороны - наказание за близость к «преступникам», а с другой - награда за доносительство. Как все это близко и знакомо…

Иные лишились жизни потому, что «слишком много знали»: «В течение нескольких дней погибли один за другим Анней Мела, Аниций Цериал, Руфрий Криспин и Гай Петроний, Мела и Криспин — римские всадники в сенаторском достоинстве». Петрония Нерон подозревал в знании о преступлениях принцепса. «Даже в завещании в отличие от большинства осужденных он (Петроний) не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону»…

Несмотря на все преступления, которые творили сначала Октавиан Август, а затем Тиберий, Калигула и Нерон, формально они не были правителями империи. Институт принципата совмещал в себе черты монархии и республики. Правители были не единоличными властителями, но как бы первыми среди равных. Номинально республика не отменялась. Она была «восстановлена» после хаоса гражданских войн.

Но зачем надо было маскировать империю под республику? Дело в том, что даже при ощутимом давлении на народ власть должна была восприниматься как легитимная. А таковой в ту пору считалась в Риме власть выборная (как, кстати, и в России). Впрочем, эти демократические декорации отнюдь не мешали принцепсам пускаться в такие тяжкие, что чтение еще одной поучительной книги – «Истории двенадцати цезарей» Светония - леденит кровь в жилах едва ли не больше, чем самый жесткий триллер.

Одним словом, если допустить, что Кремль и вправду взял курс на воплощение пророчества «Москва – третий Рим», то ему это уже во многом удалось. Однако стоит помнить: хотя какое-то время Римская империя была самой могучей и победоносной, но кончилось все, как известно, разложением и коррупцией в центре и мятежами в провинциях. Переломить ставшую ржавой и тонкой вертикаль римской власти пришедшим варварам оказалось довольно легко…

Иван Травин, студент СПбГУ