Posted 20 июня 2009,, 11:49

Published 20 июня 2009,, 11:49

Modified 1 февраля, 02:35

Updated 1 февраля, 02:35

Иран: просчет аятоллы

20 июня 2009, 11:49
Верховный аятолла всегда поддерживал ту или иную кандидатуру президента и в итоге утверждал народного избранника, но прямого назначения не было. Удалив необходимый элемент демократии, Хаменеи и Ахмадинежад дестабилизировали страну.

Самые открытые в истории Исламской Республики Иран выборы президента окончились победой Ахмадинежада и массовыми демонстрациями, мгновенно перешедшими в столкновения с силовыми структурами. Во вторник 15 июня (через 3 дня после выборов) на улицах Тегерана было уже порядка двух миллионов протестующих.

Колоссальный отклик, который получила в народе попытка Мусави опротестовать результаты выборов, множеством российских аналитиков был расценен как начало очередной «цветной» революции. Действительно — вся внешняя атрибутика (зеленые ленточки, молодежь на улицах и т.д.) располагает именно к такому выводу, однако кризис, который переживает структура власти в стране, нельзя назвать революцией в полном смысле слова.

Прежде всего, сам Мусави не претендует на роль революционера. Будучи выразителем либеральных настроений, он фигурирует в политической системе Ирана как умеренный реформист и вовсе не стремится опрокинуть власть духовенства, как это ему приписывается западной прессой

В своих попытках повлиять на ситуацию в стране Мусави не только обращается к своим непосредственным избирателям. Он пишет открытое письмо религиозным авторитетам в Куме, подает петицию о пересмотре результатов выборов или вторичном их проведении в вышестоящие органы власти.

Сейчас на улицах столицы протестует больше студентов, чем во времена исламской революции тридцать лет назад. Тогда именно студенческие демонстрации позволили покойному ныне аятолле Хомейни свергнуть шахский режим и установить в стране исламскую республику. Мусави же не пытается использовать сложившуюся ситуацию для совершения переворота и постоянно призывает своих сторонников не участвовать в столкновениях с полицией и народным ополчением «Басидж», охраняющим режим. И это вовсе не проявление нерешительности с его стороны, а попытка действовать в рамках легитимных средств воздействия на власть.

Строго говоря, до начала арестов протестующих его нельзя было даже формально причислить к оппозиции в том расширенном смысле слова, который бытует в отечественной прессе. Реформизм Мусави предусмотрен системой, и в ходе предвыборной гонки причислять его к оппозиции на основании того, что он противостоит Ахмадинежаду, было бы так же странно, как называть нынешнего президента США Барака Обаму диссидентом у власти.

Безусловно, среди манифестантов присутствуют и радикальные реформисты, призывающие к полной замене существующего полутеократического режима на чисто светский, но сам Мусави не принадлежит к антиклерикалам. Если бы это было так, то Совет Надзора и рахбар Хаменеи (духовный лидер страны), вместе утверждающие участников президентской гонки, просто не допустили бы его до участия в выборах.

Почему же в таком случае его столь явно воспринимают не просто как альтернативу Ахмадинежаду, но и в целом как вестника значительно больших перемен, чем обещала его предвыборная агитация? Причина кроется в беспрецедентной открытости президентской гонки, в ходе которой были по западному образцу проведены публичные дебаты, а жена Мусави собирала стадионы в поддержку своего мужа. Все это было впервые, все это было столь «либерально», что противники консерваторов поверили в свою силу и правоту даже более чем в период президентства либерала с духовным саном Хатами. И тем катастрофичнее и невероятнее предстала победа Махмуда Ахмадинежада с колоссальным перевесом в 30% голосов.

Действительно, были все предпосылки для масштабной фальсификации выборов, на которые впервые за всю историю исламской республики пришло 85% населения страны, что само по себе достижение, если учитывать, насколько слабо развита инфраструктура в стране. Сообщается, что подсчет голосов велся в абсолютно закрытой обстановке. Иностранные наблюдатели к выборам допущены не были. Официальных экзит-поллов не проводилось, а на избирательных участках были зафиксированы многочисленные нарушения вплоть до отсутствия представителей местных силовых структур.

Не следует забывать и о том, что и без подтасовки переизбранный — по крайней мере, на данный момент — президент имеет в стране свой обширный постоянный электорат. Нагнетая напряженность вокруг иранской ядерной программы, Махмуд Ахмадинежад сумел использовать ухудшение экономической ситуации в стране в свою пользу, объясняя все напасти происками сионизма и империализма. Малообразованному консервативному сегменту шиитской уммы (мусульманской общины страны) нравится эта риторика, столь близкая антизападной пропаганде времен исламской революции, когда Иран чудовищным усилием смог-таки вырваться из сферы политического влияния США. Свою роль сыграл и духовный лидер страны рахбар Хаменеи, вполне неоднозначно продемонстрировав свою поддержку Ахмадинежаду еще на прошлых выборах. Тогда это склонило избирателей на сторону консервативного претендента на президентское кресло.

В этот раз природа сотрудничества Ахмадинежада и Хаменеи предстала перед населением не как моральная поддержка одного уровня власти другим, а как их прямое сотрудничество. Это позволило ряду опальных персоязычных СМИ, базирующихся в Европе, назвать нынешние выборы политическим переворотом, разрушающим демократические основы исламского режима. Чтобы понять серьезность этого обвинения, необходимо понимать механизм, который привел Махмуда Ахмадинежада к власти в прошлый раз.

Либерально-реформистское крыло оппозиционно консервативному, но не самому режиму. Президенты-либералы Рафсанджани (1989-1997) и Хатами (1997-2005), занимавшие пост до Ахмадинежада, были допущены к власти не в результате ослабления влияния всемогущего рахбара (именно духовный лидер — первое лицо в государстве, а не президент). Смысл их появления на политической арене состоял в выполнении вполне конкретных задач, после чего главные роли на политической арене снова должны были вернуться к консерваторам. И в этом смысле разницы между политическими фигурами Ахмадинежада и теми же Рафсанджани и Хатами нет — все они стали президентами с одобрения Хаменеи, имеющего среди своих фантастически широких полномочий и право утверждать нового главу исполнительной власти.

Однако никогда прежде не была столь очевидна связь между рахбаром и президентом, никогда столь откровенно режим не демонстрировал тенденцию к прямому назначению того или иного политика на пост президента вместо оказания всевозможной поддержки своему фавориту в процессе президентской гонки. Именно эту тонкую грань перешли в этот раз Хаменеи и Ахмадинежад.

С самого начала своего первого срока Ахмадинежад, с трудом победивший своего либерального оппонента Расфанджани только во втором туре выборов, принялся усердно оправдывать имидж консерватора из глубинки. Одиозным в его внешнеполитическом поведении было всё: от попыток отменить Холокост до обещаний стереть Израиль с карты мира, что звучало особенно сильно в контексте его заявлений о праве Ирана на обладание собственным ядерным оружием.

Может показаться странным, что клерикальное руководство страны, прочно удерживающее власть в своих руках с момента создания Исламской республики (1979), решило пойти на такую радикализацию политического курса. Особенно после достаточно плодотворного в плане реформ периода правления президентов Рафсанджани и Хатами.

Политики из числа прагматиков (то есть относящиеся к умеренному крылу), они последовательно и вместе с тем очень осторожно вывели Иран из глубокого кризиса, в котором страна оказалась после восьмилетней войны с Ираком и бездарной экономической политики их предшественников. Особенно решительные реформы в области модернизации режима провел Хатами – предшественник Ахмадинежада. При нем произошла заметная демократизация общественной жизни. Его усилиями страна вышла из экономической изоляции, а образ Ирана в глазах мирового сообщества изменился в лучшую сторону.

И именно после этих реформ, стабилизировавших экономическое положение страны и подготовивших почву для полноценного международного сотрудничества, рахбар выдвигает Ахмадинежада. Почему же это произошло?

За внешне резкой сменой политического курса стоит желание верхушки власти сохранить стабильность режима и сам режим в его исходном варианте. В рамках политики, проводимой Ахмадинежадом еще на посту мэра Тегерана, были ужесточены различные общественные нормы, в основном касающиеся правил одежды, наружной рекламы — иначе говоря, формальных проявлений исламской морали. Именно этого ожидала клерикальная верхушка и от Ахмадинежада-президента. Требовалось возрождение идеологии Хомейни периода революции.

Власти затеяли перезагрузку режима, что распространялось в равной степени на внутреннюю и внешнюю его стороны. Но, казалось бы, зачем рахбару вновь пускать страну по пути, который уже однажды привел ее в состояние экономического кризиса и международной блокады 80-х годов? Логично предположить, что власти не стали бы идти на этот шаг, не будь у них надежды на успех. А надежду на успех дала ядерная программа. Новый виток ее развития, пришедшийся на президентство Ахмадинежада, воспринимается режимом как дорога к региональному господству. Либералы же во главе исполнительной власти были лишь трамплином, средством достижения основной цели.

Однако столь пристальное внимание власти к внешнеполитическим вопросам не прошло для страны бесследно: уже за первые годы правления Ахмадинежада заметно ухудшилось экономическое положение государства. К середине 2006 года инфляция по официальным данным составила 13,4% (по неофициальным – от 30% до 50%). Безработица охватывала 11% процентов трудоспособного населения страны (среди молодежи, по неофициальным данным, до 25-30%). Более 40% находятся за чертой бедности.

Разумеется, в таких условиях одни лишь обещания и популистская риторика не могли успокоить население. За первые полтора года своего правления Ахмадинежад серьезно разочаровал и народ, и политических оппонентов, и даже часть своих сторонников. Весьма показательными были общенациональные выборы в Совет экспертов (один из важнейших органов в политической структуре Ирана) и выборы в муниципальные советы, прошедшие в декабре 2006 года. В ходе выборов в совет экспертов сторонники Рафсанджани, представляющие умеренные силы, получили в два раза больше мест, чем исламские радикалы. В муниципальных советах сторонники Ахмадинежада получили менее 20% мест. Очевидно, поддержки рахбара хватило лишь на выдвижение кандидатуры Ахмадинежада на пост президента в 2005 году.

На подходах к очередной президентской гонке стало ясно, что механизм, по которому клерикальная верхушка прежде успешно продвигала своих фаворитов, может не сработать. Хатами решает вернуться в высшие эшелоны власти и участвовать в выборах. Его шансы на победу настолько очевидны, что клерикалы вынуждают его покинуть гонку. Существующая власть сделала ставку на то, что Мусави, не обладающий в отличие от Хатами духовным саном, не сможет составить конкуренцию Ахмадинежаду, пользующемуся поддержкой рахбара — фигуры, к которой относятся с пиететом даже самые свободомыслящие мусульмане страны.

Однако степень недовольства консервативной политикой Ахмадинежада была, очевидно, недооценена. Именно поэтому в поддержку Мусави на улицы вышли демонстранты самых разных социальных групп — от безработной молодежи и шоферов, пострадавших из-за ведения квот на бензин, до университетской профессуры. Стихийный митинг, охвативший страну и длящийся уже пять суток днем и ночью, стал акцией протеста как такового. Теперь его смысл значительно шире изначальной попытки оказать поддержку кандидату, который олицетворял надежды страны на перемирие с Западом.

В свою очередь реакция режима на протест больше похожа на самозащиту, чем на попытку восстановить порядок на улицах, — по демонстрантам уже открывали огонь, разгромлены студенческие общежития, арестованы сочувствующие манифестантам представители силовых структур. Но главным последствием этих выборов стали вовсе не рекордные явка на участки и количество протестующих.

Вертикаль власти скомпрометировала себя, попытавшись удалить из системы те элементы демократии, которые делали Иран политически стабильным и благонадежным независимым государством. Близится пересчет голосов, но это уже не восстановит доверия к режиму со стороны образованной части населения.

Семен Шешенин, Александр Цвилёв