«Чистых культур не бывает»

Несмотря на давнее сосуществование ислама с другими культурами на территории разных стран, его современное развитие и, в частности, исламская архитектура, часто становится предметом жарких споров практически во всех мультикультурных обществах. Так, европейские страны могут признавать наличие мусульманских общин и их право на отправление культа, но при этом сопротивляются строительству крупных мечетей с высокими минаретами. Изобилие архитектурных религиозных символов является одним из объяснений, почему в Боснии и Герцеговине было разрушено так много памятников. О том, какую роль религиозная архитектура играет в современном обществе, и почему она может, как провоцировать конфликт, так и способствовать социальному восстановлению после него, в интервью «Росбалту» рассказала профессор Массачусетского технологического института, историк архитектуры Азра Акшамия.

- Ваши исследования посвящены тому, какое значение имеет архитектура для политических конфликтов. Как вам пришло в голову соединить такие далекие друг от друга понятия, как архитектура и конфликт?

- Моей главной мотивацией стали конфликты, которые происходили вокруг меня и которые сильно повлияли на мою жизнь. Главным конфликтом была и остается война в Боснии и Герцеговине, которая превратила мою семью в семью беженцев. В этом конфликте архитектура играла очень важную роль, потому что она была ориентиром для этнических чисток, геноцида и повторного освоения территории. В тот момент я, конечно, этого не осознавала, но размах разрушений и систематическое уничтожение определенных архитектурных комплексов со временем повлияли на мое стремление понять смысл произошедшего.

Долгие годы я жила в статусе беженца в различных странах – Австрии, Германии и сейчас в США. В этих странах я столкнулась с дискуссиями на тему того, насколько присутствие мусульманских мигрантов, с которыми я себя отождествляю, заметно остальному обществу.

Главный элемент видимости, конечно, – это религиозная архитектура. Как только в Европе или США возводится новая мечеть, эти дискуссии сразу возобновляются. Таким образом, мой научный интерес находился под влиянием тех историй, которые происходили и продолжают происходить со мной в жизни.

- В своих работах вы заявляете, что архитектура может стать своего рода посредником в конфликте. Как это возможно?

- Меня в первую очередь интересует так называемое «трансформирующее посредничество» (transformative mediation.). То есть, речь не идет о немедленном разрешении конфликта, но о том, что архитектура и искусство могут выполнять педагогические функции. Они могут подчеркивать различные точки зрения в отношении конфликта, давая, таким образом, сторонам возможность обозначить свои позиции, что может подтолкнуть стороны к поиску решения.

Так, в своей научной деятельности я стараюсь в первую очередь понять до конца всю сложность данного конфликта и затем с помощью гибридных форм дизайна произвести на свет такую работу, которая бы отражала все нюансы ситуации.

- Не могли ли бы вы привести пример?

- Конечно, например, я сделала Dirndlemosque dress. Dirndle - это традиционное австрийское платье, в моей интерпретации оно может трансформироваться в мечеть с молельным местом для трех людей.

Конечно, это очень странное сочетание, и для многих людей это соединение двух совершенно противоположных систем ценностей. Для них австрийские традиции, которые имеют очень сильные местные корни, как бы находятся в конфликте с культурой мигрантов, исповедующих ислам. И я через свою работу стараюсь показать, что даже самые противоположные системы могут вполне сосуществовать друг с другом.

История очень богата подобными примерами, и я знаю это на примере своего культурного наследия. В Боснии есть минареты, которые выглядят как церковные башни, потому что их строили христианские ремесленники, нанятые для строительства мечетей. В боснийских мечетях есть также готические окна, а в христианских церквях на Балканах можно встретить ковры, которые пришли из мусульманской традиции.

Архитектура и искусство отражают тот факт, что люди разной веры жили рядом друг с другом веками. И почти во всех конфликтах можно найти такой момент в истории территории, который может стать вдохновением для решения.

- Какую роль религиозная архитектура играет в современной Боснии?

- В Боснии есть мусульманское, католическое, православное и еврейское архитектурное наследие. Во многих боснийских городах на главной площади рядом стояли мечеть, две церкви и синагога, то есть не было деления на кварталы и все жили рядом друг с другом. И именно из-за этого, когда началась война, первые атаки были на места отправления культа, потому что они стояли на пути создания этнически чистых районов.

Во время войны уничтожение зданий носило систематический и, я бы даже сказала, садистский характер, и сейчас люди стараются заново отстраивать города. В зависимости от политического расклада и других факторов, они пытаются донести разные послания.

С одной стороны, люди пытаются прийти в себя после ужасов войны, вернуть в город нормальную жизнь и возводят новые здания на месте разрушенных. Сообщества пытаются снова наладить внутренние социальные связи.

С другой стороны, есть те, кто строит с целью спровоцировать других и пытаются донести послание вроде «вы хотели нас уничтожить, но у вас ничего не вышло: мы снова здесь». Эти люди пытаются через здания обозначить свою территорию. И, конечно, бывает, что людям не дают восстанавливать разрушенные здания, как это происходит с мечетями в восточной Боснии. Люди могут вернуться в свои дома, что прописано в мирных соглашениях, но им не дают снова построить мечети. Где-то не дают разрешение, а где-то вообще на месте мечети успели построить многоэтажное здание.

То есть, в совокупности получается сочетание социального оживления и роста национализма. И это очень большая проблема, потому что антагонизм сохраняется. И этот антагонизм не между народами, он между теми, кто хочет жить в многонациональной Боснии и те, кто хочет жить в этнически монолитной стране. Это была главная линия раскола и во время войны.

Но в результате войны возникла новая Босния – с иными политическими тенденциями и союзами, с другой демографией в результате этнических чисток и с другой архитектурой. Эта новая страна носит старое имя, что стало результатом компромисса в 1995 году. В тот момент все думали, что главное остановить насилие, заключить мирное соглашение, определить хоть как-нибудь границы и рабочие принципы, которые потом можно будет пересмотреть. Но последнего так никогда и не было сделано.

Поэтому в современной Боснии есть существенные внутренние политические, территориальные и иные противоречия. С одной стороны, это многонациональная страна, но с другой стороны во всех государственных документах жители Боснии должны идентифицировать свою этническую принадлежность. Ты должен написать, кто ты - серб, хорват или босняк. Но что делать в тех случаях, если ты из смешанной семьи? Что делать, если ты не хочешь идентифицировать себя ни с одной из этих групп и хочешь быть просто гражданином многонациональной Боснии?

- И, наверное, здесь должны вступить люди искусства?

- Да, это так. Именно здесь архитектура и искусство может дать людям то, чего не может дать политическое устройство страны. Люди искусства должны обратить внимание людей на то, что у Боснии давняя традиция мирного сосуществования, уважения к друг другу между различными народами и конфессиями. Понятно, что вернуться назад, как будто ничего не случилось, не получится. Но нужно признать, что у каждого есть свое право на вероисповедание, на свою культуру, на идентичность.

Хотела бы добавить, что архитектура, конечно, также может быть способом продолжения конфликта. Я уже говорила о том, что в восточной Боснии мусульманам очень сложно восстанавливать мечети. Кроме этого, есть также и соревнование за видимость, которая проявляется в строительстве гигантских церквей и мечетей, доминирующих над пейзажем и обозначающих этническое превосходство той или иной группы.

И есть такой аспект как гуманитарная помощь, которая поступает в Боснию для реставрационных целей. К сожалению, зачастую эта помощь также вносит свою лепту в консервацию и продолжение конфликта. Так, на восстановление мечетей большая часть средств приходит из мусульманских стран, таких как Саудовская Аравия.

Казалось бы, это хорошо, что у мусульман есть дополнительные средства, чтобы восстанавливать свои памятники. Но проблема в том, что вместе с пожертвованиями приходит и идеологическое влияние, в результате чего мусульманские общины становятся более консервативными. В них появляются новые интерпретации ислама, которые идут вразрез с местными традициями.

- Напоследок, не могли ли бы вы прокомментировать ситуацию в Европе, где исламская архитектура является исключительно источником трений и напряжения в обществе. Почему вопрос мечетей и минаретов стал таким острым?

- В Европе все это происходит на фоне роста анти-иммиграционной и антиисламской риторики, у которой есть свои экономические и социальные корни, а также на фоне того, что второе и третье поколение мусульманских мигрантов имеют средства для того, чтобы заявить о своем присутствии. У них есть деньги на строительство мечетей, они хотят, чтобы их присутствие было более заметным в общественной жизни, они не хотят больше отправлять культ в спортзалах или на квартирах, они хотят иметь помещения, в которых община могла бы встречаться.

И эта тенденция будет только усиливаться. Они хотят быть частью европейского общества, они знают, какие права им дает либеральная демократия и они будут ими пользоваться. Это как бы своего рода борьба, которая часто ведется через архитектуру.

Крайне правые европейские политики заявляют, что мечети противоречат местным традициям, и что им нет места в Европе. Конечно, это не так, у западной Европы богатое исламское наследие в архитектуре.

С другой стороны, европейские мусульмане рьяно настаивают на мечетях с куполами и минаретами, как будто это главные признаки исламской идентичности. Но если внимательно изучить историю, то становится понятно, что купол и минарет стали ассоциироваться с исламом лишь в период колонизации и эти маркеры были введены западноевропейскими странами. Затем эти формы плавно перекочевали в пост-колониальный период, но они никогда не были главными признаками ислама.

В своих работах я пытаюсь заявить, что желание иметь купола и минареты, так же как и желание их запретить лишь вредят исламской идентичности. Исламское архитектурное наследие гораздо богаче, и в мечетях по всему миру есть прекрасные элементы, которые можно было бы использовать в качестве источников вдохновения для дизайна современных мечетей в Европе.

Кроме того, гибридные формы всегда были отличительной чертой исламской архитектуры, а инновации всегда были результатом контактов с другими культурами. Чистых культур не бывает. Мусульмане могут принести что-то новое в Европу, но могут также найти источники вдохновения в местных традициях.

Беседовала Юлия Нетесова