Posted 26 апреля 2011,, 11:52

Published 26 апреля 2011,, 11:52

Modified 1 февраля, 07:54

Updated 1 февраля, 07:54

Инклюзия: кто во что горазд

26 апреля 2011, 11:52
Год назад Москва приняла первый в стране закон «Об образовании лиц с ограниченными возможностями здоровья». Если обобщить размышления экспертов об особенностях внедрения инклюзии в массовые школы, под чертой по-прежнему останется три проблемы: адаптивная, содержательная и психологическая.

Год назад Москва приняла первый в стране закон «Об образовании лиц с ограниченными возможностями здоровья». Если обобщить размышления экспертов об особенностях внедрения инклюзии в массовые школы, под чертой по-прежнему останется три проблемы: адаптивная, содержательная и психологическая.

Ограниченный доступ к массовой экзотике

В столице, по данным городского ресурсного центра по развитию интегрированного (инклюзивного) образования, на инклюзивную практику перешли 95 общеобразовательных школ. При таком несущественном, по меркам мегаполиса, количественном охвате должно бы, казалось, подтянуться качество. Но эксперты сомневаются и в том, и в другом.

«Любые численные показатели в этом отношении сегодня будут неточными. Критерии расплывчаты, каждый округ трактует инклюзию по-своему. Бывает, школа считает себя инклюзивной при единственном открытом коррекционном классе», - комментирует статистику директор центра психолого-педагогической реабилитации и коррекции «Тверской» Марина Семенович.

Школа для всех – какой она все-таки должна быть? Как минимум - оборудованной. Речь не только о пандусах, поручнях, просторных санузлах, указателях по Брайлю, информационных табло или, скажем, особой системе оповещения о переменах. Безбарьерным должен стать процесс обучения.

Электронные лупы, специализированное компьютерное ПО с голосовым синтезатором, интерактивные доски, подключенные к ПК учеников, клавиатуры с крупными клавишами и разделителями, которые не дают пальцам соскальзывать. Такие технологии, к примеру, необходимы для урока в классе слабовидящих детей. В коррекционных школах они есть. А в массовых?

По словам педагога начальных классов школы №518 Екатерины Романовой, в предыдущем ее инклюзивном выпуске особые образовательные потребности испытывали 7 из 25 малышей. У одной из учениц Екатерины была врожденная глаукома, а это суженное (иногда до нескольких букв) поле зрения и постоянные головные боли, вызванные глазным давлением.

Но «специального оборудования не было», - признается Романова, делая акцент на том, что ребенок «ходит с очень большими очками». «Использовались определенные лупы, где это было необходимо, - рассказывает она. - В кабинете была определенная планка выделена, определенная магнитная доска. У нее частенько бывали головные боли - она брала дополнительный день на отдых».

Педагог-психолог школы-интерната IV вида (для слабовидящих) №2 и одновременно инклюзивного детского сада №500 Павел Суворов, которого «Росбалт» попросил прокомментировать ситуацию, прежде напомнил историю: «специальные школы были созданы для того, чтобы в одном месте сконцентрировать как можно больше реабилитационных ресурсов. Это экономически целесообразно. Те же электронные лупы – это же очень дорогие устройства, которые не каждая школа может себе позволить, но которые просто необходимы для обучения слабовидящих».

«Мы не против, мы, наоборот, за то, чтобы все дети учились в обычной школе, - подчеркивает Суворов. – Вопрос в том, готова ли обычная школа принимать всех детей».

По закону – должна быть. По факту, сами понимаете, - сложно. С финансированием, которое в 2011-м стало подушевым, с федеральным законодательством, не говоря уже о подзаконных актах. На уровне страны инклюзивная форма обучения существует пока только как определение в проекте закона «Об образовании». «И определение – хорошо, - иронизирует уполномоченный по правам ребенка в Москве Евгений Бунимович. - Но важнее, если будут прописаны механизмы, а главное – обязательства, иначе это все красивые слова».

«Государственное образовательное учреждение не вправе отказать лицам с ограниченными возможностями здоровья в приеме на обучение в связи с наличием у них таких ограничений» (п.2, ст.14 столичного закона «Об образовании…») - красиво, по-европейски, но не работает. Нормативное финансирование на детей-инвалидов необходимо увеличивать. Об этом говорит лужковский закон, о том же, но уже от себя, недавно заявлял действующий мэр Сергей Собянин. В департаменте образования Москвы подтверждают: новая схема, действительно, прорабатывается.

Не ровен час (дело, как обычно, только за механизмами), директора старой закалки проникнутся новыми веяниями и распахнут двери адаптированных входных групп. Или не распахнут?

«Финансирование на обучение ребенка с проблемой здоровья должно идти по нормативу выше – это ясно, - говорит Бунимович. - Но дело в том, что даже если этих детей будет пять или десять, все равно они не окупят затраты, которые придется в такой ситуации сделать школе».

Как быть? По словам омбудсмена, вице-мэр города по образованию и здравоохранению предлагает, в частности, перейти на точечные бюджетные вливания в дело создания безбарьерных школ.

Суть, как поясняет Евгений Бунимович, в том, чтобы «по факту посмотреть, какие дети куда запишутся», и средства распределять, соответственно, ориентируясь на конкретные потребности учеников, а не по методу аэросева. «Подготовить школу сразу и к одному виду инвалидности, и к третьему, и к четвертому – это теория», - продолжает собеседник агентства. - Можно, конечно, построить одну такую школу, но чтобы в каждом районе – трудно себе это представить».

Заявительный же принцип финансирования, полагает Бунимович, «для начала системной работы может быть разумным». «Я не случайно говорю «системной», - подчеркивает он, - потому что ведь работа по инклюзии в Москве велась давно, но она отчасти все-таки велась на уровне эксперимента. А сейчас мы наблюдаем другой этап - переход к массовости. В том смысле, что инклюзивные школы перестают быть экзотикой».

Индивидуальный реквизит

В качестве примера отлаженной системы инклюзии эксперты часто приводят английскую модель. При рождении ребенка со сложностями на малыша заводится индивидуальная карта, которая отличается от нашей индивидуальной программы реабилитации (ИПР) тем, что, как уточняет педагог Центра ранней помощи детям с синдромом Дауна «Даунсайд Ап» Лола Преображенская, «по ней работают не только медицинские учреждения, но и педагогические».

«У родителей есть особая книга, куда на протяжении всей жизни ребенка записываются рекомендации самых разных специалистов – в том числе и программа обучения, составленная в службе ранней помощи по итогам диагностики, - продолжает эксперт. – С этой книгой (она, по сути, становится второй медкартой) родитель переходит из службы в службу. Ее же приносит в школу. Согласно показаниям, которые там есть, составляется индивидуальный план и под этот индивидуальный план запрашивается государственное финансирование».

И вот малыш уже сидит в классе со сверстниками без особых образовательных потребностей, учится вместе с ними, но по адаптированной программе. В классе – два педагога, «общий» (определим его так) тьютор и тьютор, закрепленный за школьником с инвалидностью. Если тема урока – вычитание, вычитать будут все, но одни – 17 из 125, а другие – единицу из трех. При этом оценки им поставят с учетом индивидуальных возможностей.

Для московских учеников с инвалидностью ни индивидуальных программ, ни системы оценок по большому счету не предусмотрено. «В это сейчас упирается очень многое», - считает Мария Перфильева, руководитель программ по образованию региональной общественной организации инвалидов «Перспектива».

Школа, по ее словам, «не понимает, как оценивать таких детей. Кроме того, в московском законе «Об образовании лиц с ограниченными возможностями» не заложены стандарты для инклюзивной формы обучения». Индивидуальная программа, на необходимости которой настаивает документ, на практике нередко сводится к упрощению общей (за счет, скажем, сокращения количества часов). А это «совсем не то, что нужно ученику с особыми образовательными потребностями».

Так, в коррекционных школах дети с ослабленным зрением учатся полных 12 лет. «Между шестым и седьмым классом, - рассказывает педагог-психолог Павел Суворов, - мы вынуждены растягивать программу из-за серьезной нагрузки на зрительный аппарат, которую дают физика, химия, геометрия и география с контурными картами и всеми вытекающими отсюда последствиями. Именно в этом возрасте в основном у детей теряется зрение в массовых школах. Не говоря уже о тех, у кого оно изначально не было 100-процентным».

Это не значит, что инклюзия как форма не имеет права на существование. Просто, как любую другую форму, ее нужно оттачивать – методично, скрупулезно, поэтапно. С чего начинать? Директор центра психолого-педагогической реабилитации и коррекции «Тверской» Марина Семенович советует обратить внимание на ИПР. По ее опыту, она «сейчас стала абсолютно формальной».

Индивидуальная программа, как ни странно, часто складывается из самых общих рекомендаций. «Например, там может быть прописано психолого-педагогическое сопровождение, а кто и как его должен организовывать и проводить – не прописано», - говорит Семенович. С заключениями психолого-медико-педагогической комиссии ИПР «соотносится слабо». Если у администрации хватит ресурсов, чтобы их воплотить, ребенок сможет учиться, не хватит - ИПР подспорьем не послужит.

В результате городская установка на массовую инклюзию превращается в особый вид самодеятельности, при которой чересчур дорогое оборудование приходится заменять доступным реквизитом, а на роль специально обученных ассистентов назначать родителей или энтузиастов из общественных организаций. Тьютор должен быть - так говорит закон. Но денег на тьюторов зачастую не хватает. И как в этом случае действовать школе, закон уже почему-то не поясняет.

Некоторых особенности раздражают

Все озвученными экспертами «но», как сами они надеются, исключит новый федеральный закон «Об образовании»: для уточнения механизмов инклюзии была создана отдельная рабочая группа.

Одновременно активизировались практики. По словам Марины Семенович, инклюзивные школы начали советоваться с «коррекционщиками», чего раньше ни за теми, ни за другими не замечалось. Специалисты-дефектологи проводят мастер-классы и стажировки. Наладить связь помогают окружные ресурсные центры по поддержке инклюзивного образования.

Чтобы родителям было проще определиться с формой обучения, на базе специализированных школ открываются диагностические группы для малышей. А педагоги, привыкшие работать в массовых классах, в обязательном порядке повышают квалификацию. Более того, как подчеркивает московский омбудсмен Евгений Бунимович, эта позиция сегодня учитывается при оценке готовности школ.

«Гораздо сложнее, - добавляет он, - все, что связано с морально-психологическими категориями. Во-первых, потому, что родители детей с обычным здоровьем не всегда готовы к такому совместному обучению, многие противятся и к нам обращаются, кстати, в связи с этим». Согласно исследованиям аппарата Уполномоченного, взрослые реагируют на инклюзию куда враждебнее детей. Здесь, уверен Бунимович, «нужна очень серьезная, широкая, большая работа по убеждению, пропаганде».

Но убеждать и пропагандировать, как добавляют в общественных организациях, придется не только мам и пап. Мягко говоря, странные представления об инклюзивном образовании сложились у директоров некоторых школ.

«Они нам иногда звонят и просят посоветовать детей-инвалидов, но таких, чтобы они были умные, красивые и не раздражали окружающих, - рассказывает руководитель программ по образованию «Перспективы» Мария Перфильева. – Понимаете, дело не только в безбарьерности. Мы можем превратить школу в картинку. Но не факт, что ее коллектив от этого станет более подготовленным к работе с нашими детьми».

Тут – ни в коем случае не в защиту сметливых московских управленцев – стоить оговориться, что даже в Англии «абсолютно всех детей» в инклюзивные классы не берут. Как отмечает Лола Преображенская, педагог «Даунсайд Ап», ребята со множественной структурой дефекта там, как правило, учатся в специализированных школах. Московский же закон позволяет мамам и папам самостоятельно выбирать и форму обучения, и место. В ряде случаев возникают проблемы.

«Родители детей с особенностями здоровья не всегда адекватно оценивают, что может их ребенок, а чего – нет, - сожалеет Евгений Бунимович. - Конечно, есть психолого-медико-педагогическая комиссия, которая должна предоставить рекомендации, но выбор все-таки за родителями». И в этом выборе, по мнению омбудсмена, не следует опираться на «собственные амбиции», нужно «действительно понимать, что на самом деле будет для ребенка лучше».

Дарья Миронова