Музей на Делегатской готов затмить Лондон

Культура, как известно, – довольно конфликтная среда. Вот и из Всероссийского музея декоративно-прикладного искусства просочились сведения о внутренней борьбе, взволновав неравнодушные круги ценителей. О ситуации рассказывает новый руководитель – исполняющая обязанности директора Елена Титова.

- Елена Викторовна, насколько можно понять, на сегодняшний день Музей декоративно-прикладного искусства не слишком активно посещаем. Скажу честно, я о нем услышал впервые, хотя часто бываю в этом районе. Как так сложилось, на ваш взгляд?

- У музея очень странная судьба. Созданный 30 лет назад и сформировавший замечательную коллекцию, он абсолютно недооценен. Хотя фонд у нас бесценный: это и народное творчество – замечательные образцы из Кустарного музея, Морозовской коллекции, которая полностью хранится в нашем музее – и весь ХХ век. Это и уникальные первые экземпляры разработок промышленного дизайна легкой промышленности, и фарфоровая коллекция из авторских разработок – первых образцов для серий.

То есть то, чего нет ни у кого. Музей был для этого создан: «прислеживать» за течением времени, а создавался-то он в период расцвета советской цивилизации, когда у нас были и заводы-гиганты, и художники – властители дум.

Но в постсоветские годы у всех нас «были другие проблемы». Администрация музея очень тревожилась: такой уж у нас ценный и соблазнительный особняк на Делегатской улице, 3. Памятник архитектуры, усадьба Остерманов-Толстых, впоследствии семинария, а в ранние советские годы - Дом делегатов. Корпус, где сейчас главный вход в наш музей, – это бывшая пристройка для Совета министров РСФСР, из которой российские министры уехали в Белый дом. А времена, как вы помните, были лихие.

- А как насчет 2000-х годов?

- Я пришла в музей пять лет назад, когда предыдущая администрация «пыталась взять музей штурмом». Директором была Маргарита Баржанова – человек крайне энергичный, с опытом работы в Государственной Думе, с двумя образованиями включая Дипломатическую академию, с очень четким пониманием, чего хочет. Но в музейную среду она пыталась вмешаться очень резко, на грани грубости. Коллектив никак не мог эти методы поддержать, где-то по объективным причинам, потому что Бажанова – очень жесткий руководитель. Где-то – по субъективным, потому что до нее в музее была, в общем, присущая этой среде расслабленность и нежелание слышать о трудовой дисциплине.

Жесткость не любят не только подчиненные, но и вышестоящие начальники. И Баржанова была уволена по 278-й статье, без объяснения причин. Поскольку я поддерживала ее цели и задачи, но не принцип руководства, все это время я оставалась первым замом и неким буфером между нею и коллективом. И почти три месяца была исполняющей обязанности директора.

Тогда, к сожалению, еще не было четкого плана действий. И Министерство культуры РФ назначило директором Александра Сысоенко – крепкого руководителя, который сумел без особых трудов и сомнений руководить выставочной работой, поскольку это его профиль. И оставил в покое коллектив, поскольку пришел со своей командой. Ни научной особенной работы, ни каких-то продвижений не шло, но от кризисного менеджера это и не требуется. Некая стабилизация за счет внешних сил.

Все неплохо на самом деле. Но я говорила Сысоенко, что нужно срочно концепцию дорабатывать и делать таким образом, чтобы это был совершенно другой уровень. С чем он, в общем, соглашался.

Представляла же идею в министерстве я – поскольку я в нее вложила свои силы и ресурсы - проинформировав об этом директора. Ситуация, может быть, спорная. Но поскольку моя основная задача – не политес соблюдать, а сделать прорыв – я считаю, что это правильно. И даже то, что произошло – слив информации и шумиха в прессе, очень неприятные для нас с коллективом – по крайней, мере, привлекло к нам внимание. Принципы работы озвучены – не знаю, поняты ли.

- Что вы, как новый руководитель, собираетесь делать?

- Исходя из задачи, чтобы музей все-таки был узнаваем – нужен имиджевый прорыв. Нужен мощный пиар, чем никто для нас никогда не занимался, маркетологические исследования и ряд мероприятий по повышению узнаваемости и привлечению внимания к выставочным проектам. Попытки утвердить концепцию развития музея предпринимались с 2009 года несколько раз. Был опрошен коллектив, и специалистами «Экокультуры» разработан большой концептуальный план в виде целого тома. Но тогда это нам не утвердили под предлогом того, что под серьезные изменения нужны серьезные средства, а их не было.

И я взялась за бизнес-план. Стала продумывать, как можно подписаться под некоторыми менеджерскими обязательствами, и, не увеличивая финансовую нагрузку на государство, все-таки сделать музей другим, вывести на другой уровень и приблизить к европейским образцам.

- Ваши оппоненты вас обвиняют в том, что при составлении бизнес-плана «коллектив как раз опрошен не был»…

- Это серьезная финансовая модель: как проводить имиджевые мероприятия и при этом планомерно вести выставочную работу, работу по реставрации фондов и самого здания. Поскольку документ был сложен и определял некоторые моменты рискованного финансирования, представлять его музейным научным сотрудникам было преждевременно: они бы в нем не разобрались. Я привлекла группу специалистов-разработчиков. Считаю, что это очень удачно срослось, и если мы доработаем документ, выслушаем экспертное мнение и утвердим наконец план развития, все очень быстро начнет меняться.

- В какую сторону?

- Лавры Музея Виктории и Альберта в Лондоне не дают нам покоя – принципы формирования коллекций у нас очень похожи. Это возможность формирования нескольких коллекций. Прежде всего, будет Музей моды – у нас великолепные тканевые и костюмные составляющие. И галерея фарфора ХХ века – в трех залах. Кстати, в октябре к нам приедет Латвийский национальный художественный музей с коллекцией агитационного фарфора, который, я надеюсь, выстроит даже некоторые очереди у входа в музей. Это редкая история – латышский агитфарфор 1925-40 гг.

Экспозиция не может существовать без зрителя, которому объяснено все современным языком. Я надеюсь собрать экспертный совет и пригласить туда таких журналистов, как Наталья Барбье, и художников уровня Бориса Мессерера. Мне очень важно мнение таких кураторов выставок, как Наталья Золотова. И таких архитекторов, как Евгений Асс и Сергей Скуратов. И музей интересен и кураторам, и журналистам, и архитекторам.

Возобновляются проекты в альянсе с журналом «Мезонин». К нам вернется Неделя декора, Неделя садов, праздник сервировки стола. Я предполагаю провести мероприятия фестивального толка, связанные с использованием музейной площадки (имею ввиду этот чудный парк, который, конечно, может быть приспособлен под различные массовые мероприятия). Парк искусств – и то, что можно сделать достаточно быстро и интересно.

- Насколько можно понять, оппонентов пугают такие названия, как «Музей дизайна» и «Музей еды»…

- Да, вероятно, сыграло роль то, что я использовала как рабочее название «Национальный музей дизайна». Научные сотрудники – люди скрупулезного склада, и, видимо, такую вольность не могли понять и простить. Назвать дизайном декоративно-прикладное искусство! Но я считаю, что нынешнее название музея крайне неуклюжее – у нас коллекция связана с дизайном, и это слово должно быть представлено в названии.

Что касается «Музея еды» – есть и такой проект. Когда произошел слив информации, и в СМИ появились фотографии проекта нашего бюджета с сухими формулировками – вероятно, это название выглядело неудачным.

Но, в принципе, можно сделать Музей трапезы. И вот с этим связан некий инвестиционный проект. Большой корпус нашей усадьбы, который сейчас руинирован, и на который выделяются деньги только на укрепление, чтобы он не разваливался, – возможно, будет интересен инвесторам. Они получат возможность использовать часть помещений – что всех страшно напугало - как ресторан!

Но основную часть помещений они отдают музею в отреставрированном виде, чтобы мы там разместили экспозицию, связанную с трапезой. Никакого ресторана просто так на наших развалинах организовать невозможно. Это не самоцель. В то же время, надо немедленно открыть музейное кафе. У нас его никогда не было, но сейчас без него обойтись нельзя: мы теряем туристические группы, которые в наше время не едут туда, где нельзя кофе попить. Это минимальный музейный стандарт: магазин и кафе.

- Перспективы заработка есть?

- Да, средства в музей должны быть привлечены достаточно серьезные. Министерство культуры в предварительных консультациях подтвердило мои опасения, что финансирование будет скудное. Нужно уметь зарабатывать самим. У нас еще много неиспользованных возможностей, которые могут принести музею «внебюджет» (прежде всего это, кстати, скажется на зарплатах работников).

Я уже год работаю в комитете государственно-частного партнерства «Деловой России». Кстати, в нашем музее два года назад уже был съезд меценатов. В бизнес-сообществе есть потребность благотворить в области культуры, как и в горячих болевых областях. Состоятельные люди считают это важным. И я надеюсь, что после ряда мероприятий, которые выведут музей на другой уровень узнаваемости, работа по «фандрайзингу» будет удаваться.

- Грозят ли сотрудникам какие-то кары, сокращение штата?

- У нас получился конфликт недопонимания. Некоей тактической вольности, которую я допустила для ускорения процесса. Сейчас предстоит работа с коллективом – я надеюсь, что они успокоятся и поймут, что самое сильное, что им будет грозить – это очень интенсивная работа по их профилю. Работа научная, изыскательская, представление выставочных программ с тем, чтобы администрация получала снизу интересные проекты.

Может быть, нам не очень нужен «специалист по связям с государственными организациями», а нужен просто пиарщик крепкий. Ну, а что касается научных сотрудников – это же абсолютно уникальные люди. Если все будет хорошо - может, и расширение штата потребоваться.

- Еще один, дополнительный вопрос: в вашем здании, ведь, кроме вас, расположен еще один музей под странным названием «Обретая свободу».

- История эта вообще очень странная, приносящая нам очень много сложностей. Когда-то, перед приездом в Москву Генри Киссинджера, потребовалось для чего-то срочно освободить площади Музея Калинина на Воздвиженке – это филиал Музея революции, особняк. Государство у нас лихое – взяли и в три дня переместили их к нам. Выселив нас с площади в 1300 кв. метров и полностью разрушив сложившуюся постоянную экспозицию.

Жизнь музея пошла наперекосяк. Существует чудовищное логистическое нарушение: парадный вход перестал быть нашим. Нам туда входить некуда: там кусок не наш на втором этаже, третий этаж – хранение. А наша вся экспозиция была переведена в правое крыло. Посетители должны бочком заворачивать в правое крыло во двор.

«Обретая свободу» долго сидели вообще без экспозиции, поскольку с Воздвиженки они привезли огромное количество бюстов Ленина-Сталина-Калинина и пр. Года два назад они все-таки сделали экспозицию, посвященную интерьеру, от крестьянской избы до чешских гарнитуров.

Но ситуация вредна обоим музеям. Посетители не доходят до нас и не идут к ним. Решить может только учредитель - Минкульт РФ.

Беседовал Леонид Смирнов