"ТВ и Интернет никогда не заменят театр"

На вопросы читателей «Росбалта» отвечает театральный, музыкальный и кинопродюсер, режиссер, педагог — создатель фестиваля «Золотая Маска», Московского Пасхального фестиваля (совместно с Валерием Гергиевым), фестиваля современной пьесы «Новая драма», фестиваля Театра для детей «Большая Перемена», художественный руководитель Театрального Центра «Практика», арт-директор пермского театра «Сцена-Молот», учредитель кинокомпании Praktika Pictures и инициатор многих издательских проектов Эдуард Бояков.

Оксана: Как вы думаете, когда российские театры перестанут ставить Чехова на все лады? Почему они не говорят со зрителем о сегодняшнем дне, о нашем времени? Со времен Чехова много чего произошло, мир изменился. Конечно, классика бессмертна, но почему совсем немногие театры отваживаются ставить современные пьесы?

Э.Б.: Действительно, ситуация такая, как вы ее и описали: немногие российские театры отваживаются ставить современные пьесы, репертуар большинства государственных театров – бесконечные интерпретации классических текстов. Но дело совсем не в Чехове. Дело в том, что эти театры, о которых идет речь, и Чехова-то толком поставить не в состоянии, потому что боятся иметь дело с реальностью, боятся говорить о сегодняшнем дне. Спектакль по Чехову, как и по тексту любого другого классика, сегодня должен быть явлением современного искусства, а не апеллировать к тем школам и языкам, которые были созданы давно. Иначе мы получим музей, но музей и театр – это разные вещи. Поэтому вопрос нужно ставить по-другому: не когда российские театры перестанут ставить Чехова, а когда они начнут делать это при помощи современных средств. Кроме того, нужно изменить пропорции репертуара, чтобы соотношение современных и классических текстов было 50х50. Если посмотреть афишу Эдинбургского фестиваля, мы увидим, что в ней 80% - современная драматургия. Для России это слишком большой процент, в самый раз – 50%. Когда у нас получится прийти к равновесию, тогда и классические тексты станут более современными, и Чехов от этого только выиграет.

Оксана: Можно ли говорить о девальвации профессии актера/режиссера, поскольку они вынуждены постоянно развлекать публику?

Э.Б.: В наше время вообще происходит девальвация понятия «художник». Я сторонник теории моего любимого музыканта, философа и композитора Владимира Мартынова, который утверждает, что мы живем в такое время, когда подходит к концу целая эпоха. Эту эпоху можно охарактеризовать как homo estetikus. Она зародилась примерно 400 лет назад, когда только-только стали появляться профессии композитора, писателя, до этого времени это были другие человеческие практики. Сейчас эта эпоха заканчивается, и все очень сильно меняется. Меняется способ коммуницирования между автором, художником и зрителем. Меняется система институций языков. Приходит время новых языков, новых жанров и пространств, которые отличаются от предыдущих так же, как рок-музыка или электроника от классической музыки. В электронике нет необходимости самому все играть, а в рок-музыке нет необходимости знать ноты и записывать их. Зато есть необходимость драйва. И такая же парадигма наступает сегодня в театральном искусстве. Можно говорить о девальвации профессий актера и режиссера, но это не означает, что девальвируется искусство. Просто оно очень сильно меняется.

Наталья: Не кажется ли вам, что от постоянных экспериментов современный театр становится менее профессиональным? За выкрутасами скрывается элементарное отсутствие актерского мастерства и режиссерских идей?

Э.Б.: В предыдущем вопросе я уже говорил, что категории профессионализма сегодня рушатся. Быть профессионалом в театре сегодня для меня не комплимент. Профессионал - это просто хороший, профессиональный ремесленник. Он может поставить бродвейский мюзикл со 150 актерами, оркестром и шоу за шесть недель, и это будет очень мощно и ярко. Как хороший стейк. Для таких продуктов, да, профессионализм нужен. А для сталкинга, для поиска, для работы с пространствами, в которые до тебя еще никто не заходил – для этого профессионализм не нужен. Я не говорю о том, что профессионализм вообще не важен, просто в настоящее время это не единственная и не главная категория. Кроме профессионализма, нужна способность улавливать тонкие энергии, настроение, нужно умение искать, рисковать, сильно чувствовать. Это человеческие качества, но именно они и делают художника художником. Как говорит мой любимый поэт Елена Фанайлова, сегодня достаточно много людей, которые хорошо пишут, но не так много тех, кому есть, что сказать. Тем не менее, быть немного выпендрежником – тоже не помешает. Конечно, если под «выкрутасами» понимается чувство инновативного. В искусстве не должно быть повторений, нужно быть выпендрежником, чтобы сделать то, что до тебя еще никто не делал.

Белла: Скажите, пожалуйста, за чем, на ваш взгляд, будущее театра? Ведь время не стоит на месте, мир стремительно меняется и, соответственно, театр, тоже должен как-то меняться, чтобы оставаться актуальным.

Э.Б.: За театром, который может меняться в ногу со временем. Мы не знаем, какой будет наша жизнь через три-пять-десять лет или веков. Культурологические прогнозисты имеют свойство ошибаться. Мир меняют вещи непредсказуемые, творческие, взрывные. Никто не мог предсказать 11 сентября, а это - событие, которое перевернуло мир. Никто не мог предсказать экономический кризис, который жахнул так, что оказался самым сильным со времен Великой депрессии. При этом по-прежнему миллиарды долларов тратятся на консалтинговые операции, которые по идее должны предсказывать развитие событий. Мы не знаем, какое будет будущее искусства, но знаем, что останутся те театры и творческие организмы, которые будут меняться. Поэтому давайте думать не о будущем, а о настоящем, о том, что происходит здесь и сейчас. Тогда и с будущим все будет хорошо.

Сергей Иванов: Почему вы перестали заниматься "Золотой маской"?

Э.Б.: На это есть две причины. Во-первых, я понял, что либо должен стать заложником этого проекта, который придумал, любил и которым гордился, либо пуститься на поиски новых идей. Если бы я не бросил «Золотую Маску», я бы не построил театр «Практика», не снял бы кино – не сделал бы многих вещей. Хотя было непросто оставлять то, к чему ты прирос корнями. Однако я ни секунды не пожалел, что сделал это. Во-вторых, время ведь не стоит на месте, все вокруг меняется. Когда я придумывал фестиваль «Золотая Маска», время было очень резкое, нестабильное, революционное - менялась вся страна. В театре царил коллапс: гастролей не было, международных проектов не было. И я почувствовал, что будет круто в этой ситуации придумать большой театральный фестиваль. Потом, в 2000-х, наступило время унылой стабильности, вернулось советское имперское настроение. «Золотая маска» потеряла задор, она стала обслуживать империю, и мне стало не интересно. Я ушел и стал делать театр «Практика». И неизвестно, что сейчас значительнее: «Золотая маска» или театр «Практика».

Иваныч: Кто "завтра" российской театральной режиссуры?

Э.Б.: Это большой и больной вопрос. Если те, кто составляют наше театральное «завтра» нам известны, то с «послезавтра» ситуация катастрофическая. И виновата в этом бытующая театральная система, о которой я вынужден говорить уничижительно. Эта система - черт бы ее побрал! - оккупировала сферы, связанные с воспроизводством художественных практиков, то есть со школой. Доказательством тому служит то, что ни один из сегодняшних состоявшихся режиссеров не получал классического театрального образования. Вот в чем проблема: если что-то живое возникает, то только на стороне. Хотите узнать «завтра» российской театральной режиссуры – посмотрите список режиссеров, которые работают в театре «Сцена-Молот» и театре «Практика», прибавьте к ним Василия Бархатова, Андрея Могучего и Дмитрия Чернякова, одного из самых востребованных режиссеров музыкального театра в мире, который, к сожалению, ничего не ставит в драматическом театре. И все, можете закрыть список.

Петя: Как вы думаете, правильно допускать в XXI веке то, что в театрах (Мариинский театр и т.д.) худрук и директор театра одно лицо?

Э.Б.: Можно по-разному. Сегодня тип художественного лидера может совмещать в себе и художественный талант, и продюсерский. Самая творческая профессия сегодня – это профессия продюсера. Потому что все остальные - более зависимые, а значит, менее свободные и менее творческие. Сегодня продюсер создает образ, и он же находит средства для его воплощения. Что касается конкретно Мариинского театра, то Гергиев, с которым я шесть лет был в очень тесном творческом контакте, как раз совмещает в себе качества художника и продюсера: он выдающийся дирижер и эффективный руководитель театра.

Надежда: Как вы считаете, есть ли будущее у российского театра в плане удержания внимания публики в конкуренции с ТВ и Интернетом? Каким оно вам видится?

Э.Б.: Кто-то из великих сказал: если из Парижа депортировать 200 человек, то Париж превратится в дикую провинцию. Такая же ситуация с любым городом и, в общем-то, с любым временем. Что вы имеете в виду, когда говорите о конкуренции? Если количественные показатели, то, конечно, круче телевидения и интернета ничего нет. Автомобилей Volkswagen тоже продается несоизмеримо больше, чем Bentley. Но это не значит, что Bentley хуже. Просто они разные и для разных потребителей. Не может быть конкуренции между солнцем и гвоздем. Хотя и то, и другое в нашей жизни важно. Театр – одно из немногих искусств, способное, не являясь новым видом, передавать базовые качества сакрального. В первую очередь, благодаря своей нецифровой природе. Все остальные искусства (включая музыку, которая пала последней) дигитализируются. А театр – это искусство переживания, и только благодаря его живой природе, ничто его не заменит.

Служитель Иноса: Здравствуйте, я наткнулся на ссылку "Задай вопрос Эдуарду Боякову" и мне стало интересно - кто вы?

Э.Б.: Во-первых, я человек. Во-вторых, я мужчина. А в третьих, я считаю, что все остальные качества и характеристики очень относительны.

Ирина: Какой спектакль для детей вам понравился, зацепил, порадовал?

Э.Б.: Многие спектакли меня цепляют и радуют, хотя бы потому, что я делаю фестиваль театра для детей «Большая перемена». Театр – это выдающаяся воспитательная практика. Театр для ребенка может и должен стать первым опытом рефлексии: рассматривания себя через другого. Ключевое слово в театре – сопереживание. Оно должно прийти в жизнь человека вместе с театром. Можно, конечно, сопереживать и смерти, если кого-то убьют рядом. Но не дай бог. А смерти на сцене нужно учиться сопереживать. И когда горе придет в твою жизнь, у тебя будет больше сил справиться с ним и стать сильнее. Если называть конкретные спектакли, о чем вы просите, то это «МуМу» Льва Додина – спектакль, которому уже 15 лет. Это «Золушка» театра марионеток «Кукольный дом». Посмотрите афишу фестиваля «Большая перемена» - там очень много хороших спектаклей. Есть замечательные французские, латышские. Но лучший театр для детей - в Скандинавии и Голландии. Нам до их уровня еще далеко. Хотя немного похожая ситуация у нас была в 1970-80-е года, когда в детских театрах работали Товстоногов, Додин, Корогодский, Гинкас… В детских театрах тогда не было такого идеологического гнета, как везде. Хитрые режиссеры ныряли туда и под видом детского спектакля занимались междисциплинарным поиском, привносили современную хореографию. Такая картина сейчас в Голландии, только без учета цензуры. Там самые продвинутые режиссеры ставят спектакли для детей, потому что они понимают, что это важнейшая практика, которая заряжает их и на другие творческие проекты. Может быть, по этой причине я сейчас сам ставлю детский спектакль «Агата возвращается домой» – «сказку для взрослых от 7 лет».

no name: Какие российские театры вы считаете наиболее перспективными, а какие уже отжили свой век?

Э.Б.: Про отжившие свой век ничего говорить не буду, чтобы не провоцировать дискуссии об эвтаназии. А про перспективные… Проще обнаружить перспективных режиссеров и драматургов, чем театры. Сложно говорить о перспективе, когда средний возраст худрука московского театра – за 60 лет. Но я думаю, перспективны те театры, которые в своей модели реализуют идеи не только эстетического, и продюсерского поиска. Сегодня перспективны те театры, у которых нет труппы - как в «Практике» или «Центре современной драматургии и режиссуры» А. Казанцева и М. Рощина. Перспективны театры, которые не учреждены государством - как Театр.doc. Перспективны театры, рождающиеся как эксперимент, на который решается большой академический организм - как «Сцена-Молот» в Перми. Наконец, перспективны те театры, которые играют свои спектакли на неакадемических площадках - как участники проекта FABRIKA в Москве.

Владимир: Идет ли сейчас какой-нибудь спектакль в Москве, который обязательно стоит посмотреть? Если да, то какой и в каком театре?

Э.Б.: Совершенно точно, что нет ни одного спектакля, который я посоветовал бы посмотреть любому человеку. Как нет и ни одной книги, которую нужно обязательно прочитать. Все люди разные. Даже я сам - в разное время и разном возрасте. Есть спектакли, которые оказали на меня огромное воздействие несколько лет назад, но сегодня я бы уже не мог их воспринимать так же. Дело не в том, что они стали хуже, а в том, что я изменился. Поэтому я могу лишь советовать следить за работами каких-то режиссеров: например, Кама Гинкаса и Льва Додина. И, конечно, я рекомендую смотреть спектакли в театре «Практика»: их поставили режиссеры, которых я уважаю. Я не говорю, что я их уважаю, потому что они работают в театре «Практика». Они работают в театре «Практика», потому что я их считаю лучшими, неординарными режиссерами.

Валерия: От чего зависит то, насколько удачный спектакль — от самой пьесы, от труппы, режиссуры и т.д.? Существует ли формула успешной постановки?

Э.Б.: Театр – самое синтетическое искусство, он объединяет все. Театр более сложное искусство, нежели кино, потому что в театре может быть все, что есть в кино, но в кино не может быть того, что есть в театре. Любой спецэффект можно сперва придумать, снять, а потом воспроизвести в театральном зале. Секрет театра – в умении сочетать разные компоненты. Так же, как секрет художника, - в умении сочетать разные цвета и создавать уникальный стиль.

Михаил: Как вы оцениваете то, что происходит сейчас в Перми: это культурная революция, эксперимент, естественный ход вещей? Насколько долгосрочным считается «пермский проект»?

Э.Б.: Я не могу ответить на этот вопрос. Он очень серьезный, важный, волнующий. Я понимаю, что ситуация достаточно нестабильная. В последнее время я так сильно был занят своим театром, что не имел возможности рассуждать о какой-то стратегии и о политических перспективах тех или иных игроков. Думаю, все может развиваться непредсказуемо, по-разному. Есть вещи, которые меня очень и вдохновляют, и расстраивают. Но в целом я считаю ситуацию очень многообещающей, очень серьезной. Это действительно важнейший вызов, и это особенная ситуация для России. Очень мало людей, которые это понимают. Среди пермяков их еще меньше. А на кону сейчас вопрос: может ли культура быть ресурсом развития территории? Я ответ знаю: не только может, но это, в принципе, единственный ресурс для развития территории. Когда недра освоены, с военным геополитическим раскладом все более или менее понятно, никаких революционных вещей не планируется, только культура работает на территорию. Если говорить о том, что будет с нами, - все зависит от того, насколько люди серьезно и страстно отнесутся к вопросу о развитии своей культуры и о необходимости воспроизводства культурного наследия. Необходимости осмысливать свою жизнь в образах искусства - только это сможет наполнить жизнь смыслом. Пермь объявила об этом, и 2010 год должен стать решающим в этом вопросе.

Наталья: Если губернатор Пермского края уйдет в отставку, изменится ли что-то для «Сцены-Молот»?

Э.Б.: Не знаю ответа на этот вопрос. С одной стороны, точка невозврата уже пройдена: проект учрежден и получил государственное финансирование. А с другой стороны, очень многое зависит от губернатора, и его роль невозможно переоценить. Олег Чиркунов производит на меня сильнейшее впечатление как личность и как политик. Я, если честно, не ожидал от себя таких эмоций. Он очень современный, яркий и мощный политик.

Мария: Что для вас изменилось в период с момента открытия театра «Практика» до открытия театра «Сцена-Молот»?

Э.Б.: Мне кажется, я изменился меньше, чем обстоятельства, в которых я оказался. Они совсем другие. Начиная от внутренних интерьеров театрального пространства и заканчивая архитектурным пространством города. С другой стороны, очень много прежних смыслов, много уверенности, что театр «Сцена-Молот» нужен Перми, как некогда Москве нужна была «Практика». Мало что изменилось. К сожалению.