Эллипс истории

"Росбалт" продолжает проект "Петербургский авангард", посвященный горожанам, которые находятся впереди, в авангарде культуры и искусства. В данный топ-список уже попали яркие деятели арт-сцены Петербурга, чьи достижения выходят за рамки города, часто находя признание в Европе, минуя всероссийскую известность. Новый герой "Росбалта" - Павел Кузнецов - петербургский философ, писатель, киновед, публицист, критик. В 1981 году окончил философский факультет ЛГУ. Кандидат философских наук. Автор романов «Археолог», эссе «Метафизика и практика Петербурга», «Евразийская мистерия», «Русский лес. Либерализм и демоны революции». Многие гуманитарии помнят блистательный философский журнал «Ступени», который выходил в 90-е годы; его редактром был Павел. Философ Кузнецов на сегодня - востребованный обществом интеллектуал, которого порой сложно застать, ибо он то в Париже лекции читает, то запирается в деревенском доме под Псковом, чтобы написать новые статьи или прозу. С Кузнецовым пообщался автор «Росбалта».

- Павел, что сейчас происходит с философией?

- Философия классическая и постклассическая закончились, даже французская философия - она тоже умерла вместе с Делезом и Деррида. При этом все, что вокруг, - это философия: есть философия пира, менеджмента, войны, жизни, денег, чего угодно. Во Франции лет пять выходит глянцевый журнал о философии. У меня есть один из номеров, там статьи о сущности красоты, досье о Фуко, рекламу дают косметические компании и фирма Peugeot. Тираж - 10 тыс. экземпляров. У нас бы на философию рекламу не дал бы никто.

- Но ведь были времена, и у нас философские журналы процветали. Твой журнал «Ступени» был одним из лучших…

- Мы издавали журнал «Ступени» с 1989 года. Первый номер вышел в 1990, всего - около 12 номеров. Сначала выпускали по 3-4 номера в год, потом два в год, раз в год, после журнал исчез. Последний номер был посвящен теме боли и насилиия. Тогда, в 90-е, у нас была вера в себя и в философию. Русская философия очень многообразна, и она была очень востребована. Тиражи книг Леонтьева и Чаадаева достигали 100 тыс. экземпляров. В 1989 году мы читали лекции в обществе «Знание», на них собиралось по 100-120 человек. Люди жаждали духовной пищи. Вышел первый номер «Ступеней», и в первый день в Доме книги на Невском было продано 500 экземпляров. Тираж журнала тогда был 10 тыс. Последний номер - уже 1 тыс. экземпляров. Была перестройка, возникла масса философских журналов, в нулевые все они погибли. Выжил только московский «Логос», но он и возник позже.

Золотой век философии в новой России длился недолго. Россия в 90-е была самой читающей страной мира, и из страны массового чтения она превратилась в обычную европейскую страну. Тиражи упали до 1 тыс. и 500 экземпляров, этот порог существует во всем мире. Это политика в чистом виде.

- Ты часто бываешь во Франции. К России какое сейчас отношение?

- У нормальных людей нормальное. Профессора-слависты, католики интересуются современной Россией. Картины русских дорого продавались во время «бума» - примерно с 1986 до 1993 года. А теперь восторга нет - не так уж важно, из Индии, России или Вьетнама художник…

Но идут и другие процессы. Во Франции до сих пор есть бесплатное образование. Сорбонна - это десять университетов, где можно бесплатно учиться, там существует кафедра славистики. Мой знакомый в Париже занимался Бодлером и символизмом. И ему друзья сказали: «Не занимайся французской литературой, никогда не найдешь себе работу. Занимайся славистикой». И он тогда защитил диссертацию по русской соборности, теперь преподает в Парижском университете. Россия стала мощной, сильной, опасной, страшной - и опять ее надо изучать. Когда будет слабой, как в 90-е, тогда произойдет спад интереса. Странный, даже смешной процесс.

- А как в твою жизнь пришло кино?

- Киноманом я был всегда. Ходил в кинотеатр «Кинематограф» в ДК Кирова. Я считаю кино важной сферой, не менее плодотворной, чем чтение книг. Я познакомился с журналом «Сеанс», стал писать статьи для него, не так давно сделали семитомную историю современного кино. Там речь идет не только про кино - про политику, общество, театр, музыку, русскую эмиграцию, гуманитарную жизнь. Фундаментальный труд, мало кем замеченный.

- Сейчас искусство перестало быть зеркалом для людей, желает быть товаром. Или присосалось к грантам и лепит аморальную чернуху, выполняя заказ дьявола.

- Я вижу ситуацию следующим образом. Сегодня весь мир, - я имею в виду интеллектуальную, гуманитарную, художественные сферы и т.д., -- тоже «приватизированы». Люди застолбили эти пространства, считают их своими. Но если в какой-либо сфере вечно крутятся одни и те же люди, то рано или поздно происходит окостенение и загнивание. Самое же живое, интересное происходит на стыке культур и приватизированных пространств.

- А с философией как там дела обстоят? Новые имена, кумиры появились?

- Новых имен нет. Славой Жижек, трикстер, медийный гуру, ему под семьдесят. Это настоящий поп-философ. В одной стране оно психоаналитик, в другой лаканомарксист, в третьей просто марксист. Он умело подстраивается под мировую конъюнктуру. Бывшие «новые философы» Финкелькро, Глюксман, Анри-Леви малоинтересны. Остро мыслит Поль Вирильо. Ален Бадью очень интересен, если не обращать внимания, что политически - он маоист. Большинство интеллектуалов по-прежнему - левые. Во Франции правое правительство, поэтому, чтобы противостоять глобализму и власти, интеллектуалам приходится примыкать к крайне левым. Это давняя традиция. Правые и крайне правые вообще не проходят: если ты будешь близок, условно говоря, Ле Пену, то в Европе твоей карьере - конец. Борхес получил премию от Пиночета, поэтому не получил Нобелевскую. В Латинской Америке он мог позволить себе сделать этот эпатирующий жест, ибо там еще в большей степени вся интеллигенция была крайне левой. И повсюду интеллигенция, за редкими исключениями, остается троцкистской, марксистской, маоистской. Парадоксально, но в эпоху транснационального капитализма не только Маркс, но и Ленин, Троцкий вновь актуальны. Такое чувство, что История движется по замкнутому эллипсу, повторяя одни и те же ошибки

- А в России есть интересные философы, чьих высказываний ты ждешь?

- Одно время я периодически читал Бибихина, Галковского, Гройса, Дугина; Подорогу и его круг особенно никогда не любил. До этого читал Мамардашвили. Любопытный был эзотерик Евгений Головин, эссеист Саша Гольдштейн, но они умерли.

- А как происходило твое духовное становление?

- Сначала я занимался русскими философами. Любимыми были Чаадаев, Константин Леонтьев, Владимир Соловьев, Розанов, Лев Шестов. Но литература, мировая и русская, имели не меньшее значение. Одно время я увлекался Фуко - потому что он давал историческое исследование проблем власти, насилия, сексуальности. Его работы содержали большой эмпирический материал, показывали, из чего все вышло. Сейчас я люблю других - Эмиля Чорана, Юлиуса Эволу, Эрнста Юнгера, Генона, традиционалистов, религиозных эзотериков. На западе их последователи существуют в узких локальных кругах, среди остатков интеллектуальной аристократии, которая сходит на «нет».

- Что ты думаешь о Петербурге?

- Это прекрасный мегаполис, где самый отвратительный климат.

- А чего Петербургу не хватает?

- Не хватает нормальной культурной политики и сохранения наследия, которое есть и которое разрушается.

Беседовала Ирина Дудина