Posted 4 сентября 2012,, 11:39

Published 4 сентября 2012,, 11:39

Modified 30 января, 11:26

Updated 30 января, 11:26

"Главное - не рекламировать чипсы"

4 сентября 2012, 11:39
Полного "опопсения" академической музыки не произойдет, несмотря на то, что Нетребко поет дуэтом с Киркоровым, а Хворостовский рекламирует конфеты. Так считает музыкальный руководитель и главный дирижер Михайловского театра Михаил Татарников.

"Росбалт" продолжает проект "Петербургский авангард", посвященный горожанам, которые находятся впереди, в авангарде культуры и искусства. В данный топ-список уже попали яркие деятели арт-сцены Петербурга, чьи достижения выходят за рамки города, часто находя признание в Европе, минуя всероссийскую известность. Следующий герой "Росбалта" — музыкальный руководитель и главный дирижер Михайловского театра Михаил Татарников.



Михаил Татарников из петербургской артистической семьи, внук известного дирижера Джемала Далгата. После окончания консерватории 12 лет проработал в Мариинском театре: сначала как скрипач, а с 2006 года как дирижер. Естественным результатом нескольких осуществленных им удачных постановок стали приглашения в крупные европейские оперные театры и оркестры. И наконец, в декабре 2011-го, в возрасте немного за 30, — на пост музыкального руководителя и главного дирижера Михайловского театра.


— Можете подвести итоги своего первого сезона в Михайловском?

— Это сложно, поскольку сезон я провел не целиком. Меня пригласили как «перспективного молодого дирижера», но опыта руководства таким большим театром у меня не было. Могу сказать, что только сейчас, полгода спустя, чувствую, что по-настоящему готов руководить: нести ответственность перед большим количеством людей, которые смотрят на тебя как на последнюю инстанцию. Я даже многое поменял в своих взглядах на жизнь. Сейчас Петербург для меня — это родной дом.

— Кого-нибудь уволили?

— К сожалению, да. Это было самое трудное. Недавно прочитал интервью Юрия Темирканова. Его спрашивают: «Вы увольняли людей?». Он отвечает: «Конечно». «Не тяжело было?» — «Почему мне должно быть тяжело, если это мешает музыке?». Я позавидовал Юрию Хатуевичу: для меня это каждый раз очень тяжело. Хотя понимаю, что надо расставить приоритеты: если ты служишь какому-то делу, должен совершать поступки, совершать которые необходимо. В том числе жесткие. Когда я в первый раз подписал бумагу об увольнении (это был сотрудник административной части, который абсолютно не соответствовал своему месту), мне сказали: ну вот, теперь ты стал руководителем.

— В современном оперном театре кто главный — дирижер или режиссер?

— Сейчас главным становится режиссер. Это с сожалением признают многие, не только дирижеры. Но если внимательно посмотреть на ситуацию, подумать, понимаешь, что это происходит по одной простой причине. Режиссер с певцами, как правило, работает пару месяцев. А дирижер приезжает за три дня, а то и за день до премьеры, когда какие-то режиссерские решения поздно менять. Даже если он приедет за две недели, к этому моменту спектакль уже сложился, режиссер и артисты — спаянный коллектив, в котором дирижер оказывается немножко инородным телом.


— Сейчас, когда почти никто не следует традиционному дирижерскому дресс-коду, вы храните верность фраку. Зачем музыке внешние визуальные эффекты (например, специальные костюмы), разве она не самодостаточна?

— Есть какие-то правила игры, которые мы принимаем и должны им следовать. А то договоримся до того, что можно вообще в трениках на сцену выходить… Кстати, посмотрите на портреты великих композиторов: все они великолепно выглядели. Что касается фрака — просто у меня удачный фрак (смеется). Но когда очень жарко или когда, как сейчас было во Франции, спектакли подряд каждый день, я работаю в рубашке — в таких условиях семь потов сойдет, и фрак очень быстро испортится. Так что берегу его для особых событий.

Вообще же мне важнее, как я буду выглядеть перед оркестром, а не перед публикой. Допустим, мне хочется, чтобы флейтист сыграл необыкновенно ярким звуком, который бы просто воспарил над оркестром, — я показываю ему жестом, со стороны, может быть, кажущимся слишком красивым. Но если он поможет сыграть так, как мне надо, а кто-то в публике при этом подумает, что я позер, — пусть думает.

— В ваших взаимоотношениях с оркестром имеет значение, что вы, побыв скрипачом, знаете дело с обеих сторон?

— Безусловно, сидя в оркестре, я узнал процесс изнутри. Но это совершенно разные профессии, и мне удалось перейти из одной в другую, хотя это получается далеко не у всех, кто решил сменить смычок или клавиатуру на дирижерскую палочку. Благодаря моему оркестрантскому прошлому у меня много друзей в петербургской музыкальной среде, со многими меня связывают личные отношения. С одной стороны, это иногда мешает в принятии каких-то жестких решений, хотя я стараюсь от этого абстрагироваться. С другой — сидящие в оркестре меня принимают как своего и, мне даже кажется, искренне за меня радуются.

Дмитрий Циликин

Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга