Posted 10 августа 2013,, 07:37
Published 10 августа 2013,, 07:37
Modified 31 марта, 17:49
Updated 31 марта, 17:49
«Росбалт» продолжает проект «Петербургский авангард», посвященный горожанам, которые находятся впереди, в авангарде культуры и искусства. В данный топ-список уже попали яркие деятели арт-сцены Петербурга, чьи достижения выходят за рамки города, часто находя признание в Европе, минуя всероссийскую известность. Новый герой «Росбалта» – художник Юлия Безштанко, известная своими многочисленными проектами и перформансами, в том числе такими, как «Фантомы короля Лира», «Движение к черному», «Каталог тела», «Остров любви», «Ладомир», «Невеста».
Почему одни художники работают по старинке, создавая кучу практически одинаковых картин, а другие – предпочитают мыслить целенаправленно и создавать уникальные проекты? Об этом и многом другом «Росбалт» решил узнать у самой Юлии Безштанко.
– Юлия, на одной из выставок в арт-центре «Пушкинская-10» вы соорудили внушительную инсталляцию под названием «Книга бытия», сделанную из эфемерных знаков нашего времени, - из квитанций, чеков и прочих финансово-бухгалтерских документов. Собранные в одном месте, они производили на зрителей ошеломительное впечатление. Я бы даже сказал, пугающее. Как шла работа над этой инсталляцией?
– Очень просто. Вырезались квадраты, насаживались на прутки, прутки вставлялись в деревянное основание. Этот объект легко разбирается и занимает не много места.
– А кто помогал вам в сборе чеков и квитанций?
– Моя мама очень долгое время работала с бумагами. Подписывала их, сверяла. Она мне и принесла все эти чеки, квитанции. Помимо чеков на роль знаков бытия были еще использованы детские рисунки и мои наброски. Этот проект задумывался мною с целью явить зрителям некие информационные башни. По замыслу эти башни должны быть пластичными. Но в процессе работы я не нашла такого металла, который держал бы всю эту массу бумаг. И еще при этом гнулся бы в разные стороны. Я даже планировала эти информационные колонны загибать в разные стороны и еще между собой.
– Ваша собственная трактовка этой инсталляции?
– Вся наша жизнь состоит из таких вот чеков и квитанций…
– Если вы когда-нибудь вернетесь к этой инсталляции на новом временном и историческом витке, то она изменится?
– Тогда это будут четыре столба бегущей строки!
– Есть ли разница в работе над эпатажными проектами и проектами аккуратно прилизанными? Что значат для вас эпатажные проекты?
– Эпатажность – для меня не самоцель. И вообще, все зависит от восприятия зрителя. Для кого-то то, что я делаю, эпатажно, а для кого-то – чистая классика…
– Ваш «Каталог тела» – это ведь тоже в каком-то смысле эпатажный проект. Ведь вы являете зрителю какие-то неизвестные, даже затаенные уголки своего тела.
– Ничего сверхъестественного, таинственного или затаенного. Я не могу сказать, что мне необходимо шокировать публику. Все эстетически и пластически адаптировано. Ну, а если кого-то шокирует вид собственной кожи…
– Как происходит этот «мистический» процесс превращения каких-то художественных штучек, сделанных вами, в произведения современного искусства?
– Я, прежде всего, работаю над пластикой. Пластика на первом этапе является превалирующей. Потом добавляется концепция. А сами, как вы говорите, художественные штучки при уточнении формы превращаются уже в объекты и скульптуры.
– С чего именно начался проект «Каталог тела»?
– Мне просто подарили фотоаппарат. С этого все и началось.
– Стали рождаться фотографии?
– Ну, не так сразу. Я стала снимать себя. Поверхность своего тела. И тогда появились складки кожи, имеющие декоративность модерна. Потом появились углубления, кратеры, овраги, холмы. Фотографии увеличивались в размерах, потом они превратились в объекты и через какое-то время попали на выставку «Остров любви».
– Есть ли послание у этого проекта или, как теперь говорят, какой у него «месседж»?
– Каждый может обнаружить на своем теле ландшафты, овраги, озера. Для меня работа над этим проектом было своего рода путешествием-исследованием человеческих пейзажей. Это такой пластический маневр.
– В книжном варианте вашего «Каталога тела» вы вводите текст поверх телесных пейзажей. Получается, что ваше тело как бы обретает дар речи. Что вас подтолкнуло к этому шагу?
– Мне захотелось посмотреть, как сочетаются каллиграфия и складки кожи. И выяснилось, что минимализм и объемность японских стихов очень красиво стыкуются с фотографиями «непонятнокакойчасти» тела.
– Вы работаете только со своим телом. Почему? Оно ближе и понятнее?
– Мое тело – моя кисточка. Я познаю себя. Через себя - окружающий мир.
– Говоря иными словами, вы изучаете свое тело и что-то этим хотите нам сказать?
– Конечно. Изучаю положения тела в пространстве: в реальном, параллельном, мистическом. В моих сновидениях тело превращается в фантом. И я начинаю изучать проявления этого фантома. То есть форму, размеры, фактуру. Движение и трансформацию в движении.
– От тела попробуем плавно перейти к одежде и… к обуви. Тем более что у вас есть работы, связанные именно с этими вещами. Я имею в виду проект «Они пришли». Если память мне не изменяет, впервые он был показан далеко за пределами Петербурга, в челябинской галерее «Окно». Почему вас потянуло к обуви?
– Обувь, оставленная, снятая с ног, обувь, заброшенная или даже выкинутая, всегда казалась мне какой-то мистической. Смотришь на стоптанные туфли или ботинки и легко представляешь себе человека, которого в данный момент нет. Он отсутствует, он непонятно где. Может быть, он даже пребывает в иных мирах.
– В таком случае невольно начинаешь думать о смерти!
– Это самое первое, что приходит на ум. Мой проект – это проекция человеческой формы, как бы выросшей из обуви. Вырвавшейся из нее. Дальше еще нагляднее, еще ощутимее. Когда в выставочном пространстве происходит скопление обуви, то буквально на наших глазах создается общество тех, кто покинул свою обувь.
– И мы видим тех, кого нет?
– Людей нет, но мы чувствуем их присутствие. «Они пришли» – это выставка к 10-летию галереи «Окно». Трактовать все это можно по-разному. Можно, например, так: пришла обувь и притянула своих владельцев. Люди пришли на выставку и в море обуви стали искать свои стоптанные башмаки. Или хотя бы попытались это сделать.