«Настало время, когда перемены неизбежны»

В БДТ имени Товстоногова c 5 по 8 марта проходят премьерные показы «Что делать?» по мотивам романа Николая Чернышевского. Уникальность спектакля — в проведении после просмотра обсуждений-дискуссий со зрителями. В жарких диалогах принимают участие сами постановщики, актеры и специальные гости — историки, социологи, философы, ученые из Петербурга и Москвы. Как найти ответ на извечный для России вопрос и кто такие «новые люди» сегодня? Какие задачи ставит перед собой и чего боится ведущий театр Северной столицы? Об этом в интервью «Петербургскому авангарду» рассказал режиссер, актер, руководитель социально-просветительского отдела БДТ Борис Павлович.

- Борис, недавно вы стали дипломантом фестиваля «Монокль» за создание пространства поэтического двоемирия в спектакле «Видимая сторона жизни». Много ли для вас значат фестивальные награды или все это текущие моменты, поскольку не для того трудитесь?

- Естественно, не для этого. Но важно, что некое экспертное сообщество считает важным то, что ты делаешь. Такая обратная связь существенна. Можно получать ее и по-другому, например, поговорив с авторитетным человеком, который разбирает для тебя спектакль, говорит, что вот здесь у тебя получилось, а здесь — нет. Это может дать не меньший стимул в человеческом и профессиональном плане. Но это может быть и в форме премии.

По большому счету есть две шкалы ценностей. Первая — твоя личная, твои задачи, когда ничье мнение не должно быть для тебя определяющим, потому что ты делаешь то, что считаешь нужным. И тут никакая «Золотая маска» не может стать большим экспертом, чем ты сам. Иначе ты будешь уже делать не свое дело, а чье-то другое. Это в творчестве недопустимая ситуация.

Вторая шкала — некий трезвый взгляд на тебя со стороны. Когда ты должен прислушиваться к любым мнениям вокруг. И к экспертам «Золотой маски», «Монокля», и к тому, что зрители пишут в соцсетях, и к тому, что говорят на улице. Все это слушаешь и составляешь картину того, как твоя работа отражается в реальности.

- Как вам работается с художественным руководителем БДТ Андреем Могучим?

- Работать в главном театре Петербурга с главным режиссером авангарда в тот момент, когда и театр, и режиссер ищут новый художественный язык, — это как находиться на перекрестке космических трасс, в эпицентре сейсмических процессов. Такая энергия! И категории «нравится» или «не нравится» сюда не подходят. Это, безусловно, некомфортно, неудобно, тяжело, но это и есть настоящий творческий процесс.

- Насколько БДТ может позволить себе сегодня быть экспериментальным театром, ведь он силен именно своими традициями?

— БДТ силен как раз экспериментом, а не традициями, просто в какой-то момент завоевания этих экспериментов становятся настолько всем очевидны, что переходят в разряд традиций. БДТ и прославился своими экспериментами: новыми авторами, смелыми режиссерскими решениями, ходами по приглашению европейских постановщиков, гастролями мировых театров на его сцене и так далее. Все лучшее, что мы знаем о БДТ, — это всегда были смелость и риск. Поставить в 1957 году «Идиота» — это тоже смелость. Достоевский в те годы — еще не тот до боли известный всем со школьной скамьи. И спектакль Товстоногова в том числе сделал шаг к тому, чтобы Достоевский стал тем очевидным классиком, каким он является сегодня.

Да, БДТ — это традиция больших задач, мы уважаем его как театр больших вопросов. Конечно, это не театр чистого эксперимента с формой. В этом плане Андрей Могучий в Формальном театре и Андрей Могучий в БДТ — это разные режиссеры и разные художественные программы. Об этом подробнее нужно разговаривать с ним. Я же могу подчеркнуть, что главное в БДТ — это не лаборатория форм, а выявление важнейших вызовов современности и попытка вступить с этими вызовами в прямой диалог. И то, что мы заварили кашу с дискуссиями-обсуждениями каждого спектакля «Что делать?» — это вообще большая новость. Я не знаю, кто еще сейчас такое делает.

- Вы исполняете в спектакле роль Автора, а также являетесь модератором дискуссий. Как прошла первая серия встреч в конце января и сколько людей их посетило?

— От 70 до 100 человек оставались на каждое обсуждение после спектакля. Мы могли бы проводить диалоги прямо в зале, но хотели, чтобы это была особая акция: люди приходили в театральный ресторан специально. И нужно сказать, желающих было столько, что многие просто физически не помещались, участникам приходилось стоять. Интерес проявился колоссальный!

Дискуссия после каждого спектакля стартовала с одной точки, с которой мы начинали разговор, но каждый раз уходила в новое русло. Зрители так поворачивали нашу историю, что мы сами вдруг оказывались перед неожиданными формулировками. И потом собирались с режиссером и решали что-то по-другому играть, и следующий спектакль уже шел иначе. Вплоть до того, что мы какие-то тексты убирали или добавляли, например, которые я говорю от лица Автора. Безусловно, проще было бы поставить спектакль, сыграть премьеру и воспроизводить готовый рисунок. В нашем случае творческий поиск не прекращается.

- Своеобразным продолжением спектакля станет документальный проект «Новые люди» — на сцене БДТ будут играть школьники 8-10 классов. Не страшно выпускать к зрителю непрофессионалов?

— Все страшно и все интересно. Знаете, когда артисту перестает быть страшно выходить на сцену, ему надо завязывать с профессией. Потому что страх сцены — залог того, что она тебя волнует. Это не паника, не испуг, а трепет. И, конечно же, начиная историю «Новые люди», мы испытываем страх и трепет.

Если говорить о причинах проекта, то феномен романа Чернышевского не столько в самом тексте, сколько в историческом контексте, в том резонансе, который он имел в российской истории. Это тот случай, когда читатель может быть важнее автора. Когда автор только намечает своеобразную контурную карту, а уже закрашивает ее, создавая собственные пейзажи, тот, кто читает. «Что делать?» можно воспринять по-разному, в том числе и как революционное руководство к действию.

Вопросы романа мы решили задать тем, кто в буквальном смысле является «новыми людьми» сегодня. Это мальчишки и девчонки 13-15 лет, в чьих руках через какое-то время будет судьба страны, именно они будут решать, по какой дороге идти. Конечно, мы говорим не о всех школьниках, а о тех, которые уже сегодня начинают задумываться на тему, а как же надо жить.

- Жанр постановки «Что делать?» обозначен как «наивный реализм». В психологическом словаре такое объяснение этого понятия: «Это одна из характерных сторон детского эгоцентризма». Все-таки для какого возраста ваш спектакль?

— Аудитория «Что делать?» характеризуется не столько биологическим возрастом, сколько дискуссионной моделью взаимодействия с искусством. Это не тот спектакль, на котором можно сидеть и тихо получать эстетическое наслаждение. Это довольно «неудобный» спектакль, это спектакль вопросов, интеллектуальной работы. Но при всем этом «Что делать?» не спектакль-проповедь, где есть пропагандистские, жесткие, выверенные выводы.

В этом смысле он отличается от Чернышевского, который более конкретен в своем послании. Думаю, что само время сильно изменилось. В середине XIX века были разные версии пути, но все-таки было понятно, что надо делать. Сейчас не такое однозначное время, но, безусловно, время, требующее перемен. И более того — время, когда перемены уже неизбежны! Даже если мы ничего не станем предпринимать, перемены просто как цунами сметут нас. Поэтому лучше встать и начать делать. Если мы хотим, чтобы все-таки во главе процесса стояли люди думающие и сочувствующие, а не те, кто без страха и упрека уничтожают все на своем пути.

- По данным вице-премьера правительства Ольги Голодец, в 2014 году посещаемость российских театров выросла на 17%. Немалая цифра. В правительстве это напрямую связывают с проведением Года культуры. Почему, несмотря на экономические проблемы, политическую нестабильность, люди все-таки идут в театр?

— Многие критики отмечают, что определенный Ренессанс в российских театрах произошел. Говорить про театр в последнее время стало очень интересно. Появилось много имен, много движений. Много неожиданных назначений, которые дали любопытные результаты. Назначение Андрея Могучего в БДТ — далеко не единственное в этом плане. Одним словом, Год культуры случился.

Российский театр переживает определенный подъем не только в столицах. Я как человек, который семь лет работал в провинции (до 2013 года был худруком кировского ТЮЗа), видел, что появилось много региональных проектов. И очень много провинциальных спектаклей представлены на «Золотой маске». В общем, жизнь кипит. И очень странно, когда именно в такой ситуации чиновники начинают бить тревогу, говорить о «падении», о необходимости срочно подтянуть какие-то гайки. Лишается площадки в Москве «Театр.doc», подвергаются нападкам отдельные постановки...

- А на работу БДТ цензура влияет?

— Вопрос табуирования тех или иных тем очень похож на то, с чем БДТ уже имел дело во времена Георгия Товстоногова. Когда ничто официально запрещено не было, но об определенных вещах можно было говорить лишь косвенно. У меня есть такие невеселые прогнозы, что скоро традиции БДТ в этом ему очень пригодятся. В смысле умения читать между строк, находить и транслировать подтексты.

Беседовала Любовь Костерина

Полную версию интервью читайте на сайте «Петербургского авангарда».