Posted 17 мая 2015,, 19:10

Published 17 мая 2015,, 19:10

Modified 31 марта, 08:04

Updated 31 марта, 08:04

"Петербург - домостроительный комбинат"

17 мая 2015, 19:10
О национальных корнях, литературности и конъюнктурности в искусстве рассказал скульптор, живописец, педагог Вячеслав Чеботарь.

В Год литературы особо горько констатировать, что нет в современной российской культуре ни Достоевских, ни Гоголей. Петербург живет наработанным запасом и не отвечает тем высоким запросам, которые были заданы XIX веком. Об этом, а также о национальных корнях, литературности и конъюнктурности в искусстве «Петербургскому авангарду» рассказал скульптор, живописец, педагог Вячеслав Чеботарь.

- Какое место занимает художник в современном мире? Оказывает ли живопись то сильное влияние на человека, как было в эпоху Возрождения?

— Должен сказать, что здесь мы сдали свои позиции. Если раньше художник давал вектор общественному настроению, то в наше время невозможно назвать ни одну работу, которая бы так сильно повлияла на общество. Раньше это было. Даже вспоминали какие-то события и говорили: вот это было в то время, когда появилась картина «Последний день Помпеи». Надо сказать, это связано еще и с тем, что современный человек поглощен виртуальным миром. Человек становится более информативным, но нельзя сказать, что он становится более рефлексивным и внимательным к людям.

- В творчестве художника отражается дух его времени?

— В каждом настоящем художнике есть некая способность предугадывать события. То есть художник обладает некой прозорливостью. Когда в 80-е я начал писать фрагменты Сверхкартины, уже тогда интуитивно чувствовал, что настанут страшные времена. И действительно — настали 90-е... Конечно, для художника очень важно передать время, в котором он живет, но одновременно он должен сам повлиять на это время, видоизменить его к лучшему.

- А какое у вас ощущение времени сегодня?

— Ощущение того, что человек слишком далеко зашел в поиске земных благ, в поиске комфортного состояния. Он тем самым потерял свободу, сделал себя заложником благополучия. В последнее время у людей происходят изменения в сознании, шкала моральных ценностей сдвинулась не в лучшую сторону. Это говорит о том, что человек теряет нравственные ориентиры, а это пагубно.

- Какое направление в живописи, на ваш взгляд, самое популярное?

— Модно авангардное искусство, «беспредметничество», как я его называю. Авангард сейчас активно выставляется и культивируется. А человек всегда попадает под общественное влияние.

- Вы по-прежнему верны реализму?

— Да, я закоренелый реалист. Хоть и понимаю, что реализм в наше время уже менее популярен. Причина в первую очередь духовная. Отсюда все остальные беды. Можно, конечно, назвать и упадок реалистической школы, и упадок классического воспитания. К тому же реалистическое искусство всегда требовало больших усилий. Современный человек не способен на такие долгие жертвы, он заточен на более сиюминутные результаты. Ведь сейчас никто не пишет картины по пять лет.

- Влияет ли национальный характер на творчество и на восприятие его зрителем? Можно сказать, что картины русских живописцев нашим людям ближе и понятнее, чем работы западных мастеров?

— Считаю, что национальное влияние — предопределяющее в творчестве художника. Возьмем, например, Карла Брюллова, который был итальянцем французского происхождения. Хоть он и родился в Петербурге и жил среди русского народа, тем не менее в его искусстве превалирует европейская, итальянская нотка. Не зря итальянцы считают его своим художником. В Риме даже есть музей-мастерская Брюллова, где он скончался.

Конечно, важно не впасть в узкие национальные рамки. Пропорции общечеловеческих ценностей с национальным характером должны быть соблюдены. В процентном соотношении должно быть около 70% общих гуманистических ценностей и только 20-30% национальных. Тогда это искусство становится близким и понятным всем. Кстати, даже наши передвижники не всегда понятны европейскому зрителю.

- Есть какие-то черты, присущие именно русским художникам?
— Духовность, глубина, некая литературность. Это что касается внутреннего содержания, а если говорить об исполнении, то приоритет принадлежит западноевропейской живописи. Вы меня простите, но некая литературность, с одной стороны, хороша, однако это больше сфера литераторов, не совсем живописи.
Заметил, когда в Европе детей водят в музеи, там экскурсовод говорит: «Обратите внимание, какая красивая драпировка, как своим лиловым цветом она сочетается с этим небом!». А наши экскурсоводы: «Посмотрите, как героиня напала на...». Они описывают сюжетную часть. Акценты подменяются.

Я за то, чтобы живописью воспитывали в первую очередь чувство прекрасного, учили видеть красоту. Зритель не воспринимает искусство благодаря сюжету, он воспринимает его чисто эмоциональными категориями — цветом, ритмом, мелодией, настроением. Представьте, картина висит где-то в дальнем зале, вы приближаетесь к ней, еще не понимаете сюжет, но вам уже передается это чувство, то ли ощущение тревоги, то ли патетические эмоции. Вы только начинаете вчитываться в сюжет, а тон восприятия картины был задан намного раньше. Таково истинное восприятие искусства.

— Каков ваш профессиональный кодекс чести? Что никогда не станете рисовать или показывать?

— Не стану делать то, что не соответствует моим убеждениям. У меня никогда не было конъюнктурных соображений, хотя коллеги бросали камень в мой огород по этому поводу. Меня обвиняли в том, что я писал БАМ. Дело в том, что по своему складу я не могу остаться в стороне от общественных явлений. Мне всегда хочется окунуться в процессы, понять, что происходит. Этим, а не конъюнктурностью объясняется серия моих работ, посвященных БАМу. Я ездил туда, когда мне было 17-18 лет, и мне действительно было интересно. В этом была некая романтика.

Продолжение интервью читайте на сайте "Петербургский авангард".

Беседовала Сара Газданова