"Добивались тишины, а достигли кладбища"

Специальный приз жюри «за особенную поэзию в кино» на Московском международном кинофестивале получил фильм «Арвентур» Ирины Евтеевой. Продюсером и композитором этого проекта выступил петербуржец Андрей Сигле. Он уже давно совмещает создание музыки с выпуском авторского кино. Руководитель кинокомпании Proline Film рассказал «Петербургскому Авангарду» об умирании кинематографа, революции в понимании жизни, гомерическом хохоте российских банкиров и главном саундтреке Петербурга.

- Почему ваша компания Proline Film решила участвовать в создании фильма «Арвентур»?

— С Ириной Евтеевой я работаю давно, писал музыку для всех ее последних проектов. Всегда относился к ней как к жемчужине, входящей в ряд гениальных режиссеров мира. Она умеет создавать кино, которое не делает никто другой, это абсолютный авангард во всех смыслах слова. Ее творчество соединяет в себе чистые жанры — хорошую литературу, живопись и музыку. Еще работая с ней как композитор, я понял, насколько важно ей снимать, насколько это нужно для российского и мирового кино. Когда появилась необходимость поучаствовать в ее работе в качестве продюсера, с радостью согласился. Думаю, это не последний наш совместный проект. Для мировой премьеры фильма мы рассматривали несколько зарубежных кинофестивалей, но выбрали Московский, в том числе и из патриотических соображений.

- Какова дальнейшая судьба такого кино? Есть ли у него выход к зрителю?

— Кино как искусство уходит, заканчивается, и «Арвентур» — это тоже всполохи уходящей натуры. Для продвижения таких фильмов нужна индустрия кино, которой в России просто нет. Кино как бизнес у нас рассматривать бессмысленно. Система проката не только авторского кино, но и развлекательного непрозрачна. Попасть на прибыльное время в кинотеатры — серьезная задача, которая зачастую не связана с качеством фильма. В России существует некая конъюнктура кинопроизводства: снимаются едва проходимые с точки зрения качества фильмы, зарабатываются минимальные деньги. Это выживание. Но никаких вариантов выжить у качественного авторского кино уже нет.

Фильмы, которые делаю я и моя компания, — это кино интеллектуальное, оно имеет высокую художественную планку. Мы работаем с Александром Сокуровым, Константином Лопушанским, Дмитрием Светозаровым. Это мэтры нашего кинематографа, к сожалению, оказывающиеся на обочине большого зрительского интереса. Кино рождалось как аттракцион и сейчас умирает как очень дорогостоящий аттракцион. Вершина его развития давно пройдена. И такая проблема не только у кинематографа, но и у литературы, и у качественной музыки. Может, это брюзжание человека преклонных лет, но мне кажется, что у молодежи, которая является основной аудиторией кинотеатров, нет потребности самообразования, роста. Некое духовное обнищание происходит стремительно в том числе благодаря Интернету, который люди используют как источник поверхностной информации.

- Глядя на Никиту Михалкова или Федора Бондарчука, нет ощущения «выживания»...

— Вы говорите о штучных проектах. Есть ряд людей, которым государство доверяет большие деньги для съемок большого кино. Оставлю за скобками обсуждение качества. Но и эти картины не возвращают тех денег, которые на них тратятся. Другое дело, что у них и не стоит такой задачи, потому что эти фильмы политически ориентированы.

- Однако фильм «Тень» с Михаилом Пореченковым, который вы сейчас продюсируете, тоже получил субсидию от государства. К чему обязывает такое сотрудничество?

— Безусловно, здесь есть определенная самоцензура. Ты понимаешь, что не можешь снять откровенно антироссийский фильм, если получаешь деньги от государства. Если у тебя есть желание снять картину про «Рашку-говняшку», делай это за свои деньги. Абсолютно согласен с министром культуры в этом плане. Но мы говорим о совершенно разных масштабах. Когда идет речь о картинах «Сталинград» или «Цитадель», то там субсидии составляют $10 млн, а здесь и миллиона не получается. В последнее время этих денег не хватает ни на что. Не знаю почему, но частные инвесторы даже не рассматривают возможность вложения средств в кино.

Например, у нас с Константином Лопушанским есть абсолютно христианский проект «Иерусалимские хроники» — о времени, когда Иисус пришел в Иерусалим. Я знаю многих людей, которые декларируют себя истыми православными, тратят на церковь деньги, фонды организуют. Но никто из них не захотел помочь нам с этим фильмом. На Западе продюсеры не вкладывают свои деньги в кино, они получают банковские субсидии, потому что это реальный бизнес. У нас получить кредит под картину невозможно. Я думаю, у банкиров начнется гомерический хохот, когда к ним придут с таким предложением. Только если не будет какого-то звонка сверху с распоряжением поддержать проект.

- Как в таком случае быть? Некоторые специалисты считают, что государство в принципе не должно спонсировать киноиндустрию. Не говоря уже о квотировании…

— Государству все-таки нельзя от этого отстраняться. Кино — это же экспорт образа мысли, уровня культуры. Почему в СССР так любили французское и индийское кино, стояли в очередь на Бельмондо, Луи де Фюнеса и бесчисленных «Анжелик»? Просто было соглашение между странами: там были кинотеатры, которые показывали наши фильмы, а у нас демонстрировали их. Не только балет или хоккей, но и кинематограф может быть отражением нашего культурного лица за границей.

Российский авторский кинематограф сегодня присутствует на всех международных фестивалях. Поэтому надо дать возможность режиссерам, которые умеют делать кино мирового уровня, снимать его, дабы сохранить это место. В том числе снимать при участии государства. Правда, тенденция сейчас совершенно обратная — все закрывают на амбарные замки. Я это все уже видел. Эти холодные войны, гонки вооружений, этот оскал империализма и прогрессивную деятельность наших вождей, которые боролись за мир во всем мире... Это уже было на моем веку, я не говорю про век моего отца, который в шестилетнем возрасте в сталинском лагере сидел. Когда сейчас вижу, как в Петербурге 10-ю Советскую улицу хотят переименовать и назвать именем Сталина, думаю: «Господи, насколько же короткая память у людей».

- Кстати, о памяти. Сейчас становится популярной теория о том, что Россия — это вовсе не часть Европы. Теперь наша страна активно дружит с Китаем. Что вы думаете об этом?

— Очень простой тест: назовите хотя бы трех известных вам китайских писателей и композиторов.

- Боюсь, это мне не по силам...

— Но вы легко можете назвать имена европейских писателей и композиторов! Бетховен — абсолютно наш композитор, я его с детства слушаю. Я знаю, кто такой Моцарт. Но я не играл ни одной пьесы или концерта китайского композитора. Это уважаемая и заслуживающая изучения культура, но она от нас далека, потому что мы росли и воспитывались на европейской культуре. И взять, просто отречься от этого и вдруг начать чувствовать по-китайски, я не готов. Там понимание и жизни, и смерти другое. В «Арвентуре», кстати, мы это все исследуем, но все-таки исходя из нашего европейского видения.

- В 2013 году вас уволили с «Ленфильма». Нет ли у вас обиды по отношению к киностудии? Удались ли, по-вашему, планы по ее возрождению?

— Нет никакой обиды, что вы. «Ленфильм» действительно собирались спасать, но в результате все окончательно развалилось. Я могу показаться в этой ситуации излишне категоричным, но задам вопрос: «Что снято за эти почти три года, как «Ленфильм» усиленно возрождают? Чем он может похвастаться?». Ничем, к сожалению. А это должно быть главным проявлением его возвращения к жизни. Какой-то румянец проявляется — туалет, например, отремонтировали. Но «Ленфильм» не встает и не идет. Он должен производить кино, тогда мы можем сказать, что больной выздоравливает. А сейчас больно смотреть на оттенок его лица и думать — вздохнет еще раз или не вздохнет. Добивались тишины, а достигли кладбища. Тихо, спокойно, никаких писем, никаких возмущений, никаких творческих объединений — ничего нет. Может, он в таком виде и нужен был кому-то, но не нам. Мы любим снимать кино.

- Почему вы вообще в какой-то момент решили совмещать работу кинокомпозитора с деятельностью продюсера?

— Я не единственный такой, много людей совмещают в себе деловые и творческие качества. К продюсированию тоже можно относиться творчески. Все-таки я делаю кино, которое предполагает от продюсера не только подсчета денег. Это и выбор режиссеров, с которыми работаешь, и круг кинематографа, который тебя интересует.

- Как обычно строите отношения с режиссерами? Был ли у вас неудачный опыт?

— Был разный опыт, в том числе по поиску новых дарований. Иногда удачный, иногда нет. Мы работали с Аней Фенченко и получилась замечательная картина «Пропавший без вести». Сейчас с молодым режиссером Ваней Болотниковым доделываем «Хармса». А с Валерией Гай Германикой не сошлись характерами и видением того, как должно быть снято кино. В результате фильм «Ночник» пришлось доделывать с другим режиссером.

- Российские продюсеры все время жалуются на нехватку хороших сценариев и сценаристов. Неужели в России не умеют писать?

— Все должно рождаться в какой-то динамике и процессе. Процесса кинематографического нет, соответственно, нет движения и роста. Поэтому я сейчас вынужден читать либо перепевки американских сценариев, либо просто какую-то графоманию. В нашей стране, к сожалению, много провальных проектов. На «Ленфильме» были замечательные специалисты — декораторы, художники-постановщики, но теперь это все умирает, люди уходят, не воспитывают новое поколение. Кино — это же рукотворная вещь, каждый создающий его человек должен владеть секретами мастерства и передавать их молодежи. Если этого нет, то река мельчает, русло высыхает. И дальше начинаются какие-то суррогаты.

- Это относится и к композиторам в сфере кино?

— Есть у нас замечательные композиторы: Эдуард Артемьев, Алексей Айги, Алексей Шелыгин. Но композитор — это человек, работающий с материалом, который должен вызывать у него творческую энергию. Только тогда получается настоящее произведение искусства.

Помню, как в начале 90-х мне давали на написание музыки к серии «Ментов» одну ночь, на следующий день она уже была в эфире. Но тогда была энергия возрождения, движения вперед, ожидание новых свершений. Поэтому хватало сил на все.

Продолжение интервью читайте здесь.

Беседовала Софья Мохова

Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга.