«Человек, работающий с детьми, никогда не стареет»

Работы Лии Шульман представлены в музеях и частных собраниях России, Германии, Финляндии, Израиля, Польши, Чехии, Бразилии, США и Канады. Лия Соломоновна ведет очень насыщенную жизнь — она организует выставки, курирует различные проекты, рисует и пишет стихи.

О символике, скрытой в ее работах, об источниках вдохновения и «вечной» молодости в рамках проекта «Лучшая половина жизни» она рассказала корреспонденту «Росбалта».

— Лия, как вы выбрали свой путь мастера по стеклу?

— Это сложно объяснить. В свое время у меня был выбор — стекло или керамика. Но стекло больше похоже на мой родной Питер. Это вода, свет, воздух…

Все любят свою специальность, но так, как стекольщики, ее не любит никто. Обычно после окончания вуза выпускники стараются закрепиться в Петербурге. А стекольщики, наоборот, рвутся на завод, в какую-нибудь дыру, лишь бы работать с любимым материалом. Я тоже хотела поехать в Дятьково, но по семейным обстоятельствам не смогла уехать из Ленинграда. И пошла по распределению на завод «Русские самоцветы». Поэтому иногда среди моих работ встречаются как украшения, так и изделия из стекла с металлом.

— В каталоге ваших работ представлены не только изделия из стекла, но и стихи. Стихотворение и его «материальное» воплощение — это цельное произведение?

— Когда я начинаю писать стихотворение, в голове сразу рождается зрительный образ. Появляется рисунок или готовый объект, а потом все написанное воплощается в гравировке, или в гутном стекле, или в росписи, или в витраже…. То есть для меня стихотворение, рисунок и изделие из стекла — это единое произведение, носящее название «стихо-стекло-графика».

Помню, когда впервые опубликовала свои стихи в журнале Аркадия Шульмана «Мишпоха», возникла путаница. Стихотворения были напечатаны в одном разделе, рисунки — в другом. Я стала жутко возмущаться: как так — взять и разодрать, ведь это целое произведение! Это же стихографики! А они удивились: «Мы думали, это разное…» — «Да нет же, рисунок — это продолжение стихотворения или стихотворение — это продолжение рисунка…»

Кстати, мой рисунок «Имя твое — корни прошлого» впоследствии стал логотипом журнала «Мишпоха», а первые строки его — названием витебской вокальной группы.

— А как родилось само стихотворение?

— Оно появилось после разговора с одной моей хорошей знакомой. Однажды она спросила меня: «Лия, когда наступит тот счастливый день, когда я стану твоей крестной мамой?» Мне стало неловко, потому что религия — вещь достаточно интимная. Конечно, я читаю Библию, но это не значит, что я приму православие. Как ответить подруге, чтобы не обидеть, я не знала. И тут — поездка в Израиль. Там и пришло понимание ответа. При создании этой стихографики, написалось само стихотворение. Оно о том, что все мы, вне зависимости от нашей веры, от наших убеждений, от нашей национальности — едины. Едины с нашими именами, фамилиями, родом. Которые, конечно же, все вместе даны в дар нам от наших предков — корней прошлого…

— В чем вы находите источники вдохновения?

— В самых разных событиях своей жизни. Иногда — в таких, казалось бы, мелочах: вы ставите цветы в вазу — и, «Взглянув на поставленный в вазу цветок, что все хризантемой зовут, услышу я творчества радостный зов, почувствую счастия звук». Мы разговариваем, пьем кофе — и: «Наш разговор, рождая слово — мысль, рисунком ляжет на стекло, зеркальный лист»… Или, к примеру, моя любимая работа «Белые ночи», которая выставлена в Музее стекла в Чехии — как она родилась? Да просто — я же живу над Невой — как же не увидеть красот Петербурга, когда «красота такая, как же можно спать?» Или кабинетные витражи «Мои окна»: смотришь в окно — и видишь, как «бьется о камень седая волна — так это было, конечно, всегда»…

— Несмотря на возраст, вы никогда не прекращали заниматься творчеством?

— Никогда. Когда не могла работать со стеклом — выбирала другую форму творчества. Так, когда умерла моя мама, от переживаний я вдруг перестала видеть цвет, и не могла тогда ни рисовать, ни писать, ни работать со стеклом. Это продолжалось некоторое время. И… я начала шить. Это стало моим спасением. Ведь для художника самое страшное — невозможность работать. Поскольку мама моя была довольно полной, я умела работать с нестандартными фигурами. Тогда ко мне даже очередь выстраивалась из желающих заказать одежду! Я шила юбки, брюки, плащи, пиджаки, даже обувь и сумки… Через какое-то время, когда снова смогла видеть цвет, вновь стала заниматься стеклом.

— Есть ли в ваших работах скрытые смыслы?

— Мои произведения почти все всегда наполнены символикой. Причем иногда эти символы я сама не сразу для себя открываю. К примеру, после того, как я прочитала Дж.Толкина, родились такие строки: «Давай возьмемся за руки, как дети, и за звездою след во след пойдем. И все прекрасное на свете увидим и найдем вдвоем». Однажды я показала эту стихографику израильскому профессору Дав Ною. Он сказал: «Эта работа национальна и хорошо иллюстрирует мои лекции. Все правильно — в традиционной еврейской символике должно быть три персонажа». «А у меня ведь двое?» — спрашиваю. Он отвечает: «Нет, трое, третий — господь бог („за звездою пойдем“)». А я даже и не знала, что это уже есть в моем стихотворении. Должно быть, об этом знала моя внутренняя генетическая память.

В некоторых моих работах есть, так называемый, «фокус» или «шутка». К примеру, фужеры с большим заливом «Сотовый мед» выглядят так, как будто в них налит мед. Даже стекольщики подходят и этот залив пальцем трогают. Я им говорю: «Да что вы не видите разве, что это просто большой залив?» — «Ну, ты ведь у нас с фокусами, может, что-то туда и налила».

— Вы уже несколько лет занимаетесь проектом «Ветка сакуры», цель которого — показать отношение творческих людей Петербурга к культуре и искусству Японии. В чем причина интереса к японской теме?

— Тут я не одинока. Японская тема встречается практически у каждого российского художника. Она близка и мне. Я поняла это достаточно давно, еще в институте, в ходе знакомства с японским искусством. И окончательно, когда в Эрмитаже прошла выставка японской графики, где были представлены изобразительные работы в жанре «суримоно» или «поэтического поздравления» (сочетание рисунка и стихотворения). Именно тогда я осознала, что на протяжении многих лет своей творческой жизни делала и дарила подобные поэтические поздравления своим друзьям. В дальнейшем я находила все больше общего между моими работами и произведениями японских авторов — цвет, настроение, сюжет. Что, впрочем, обнаруживается и у тех питерских художников, с которыми я работала как куратор проекта «Ветка сакуры».

— У вас есть ученики?

— Конечно, я же на протяжении более 20 лет вела ряд студий витражного искусства и для взрослых, и для детей. Сейчас я преподаю только ученикам начальной школы. До недавнего времени работала в детском саду. Я вообще легко нахожу язык с детьми, даже с теми, которые еще не умеют разговаривать. Потому что маленький ребенок выражает себя через рисунок. А когда он начинает рисовать на стекле, благодаря гладкой поверхности, у него как бы крылья вырастают, он ощущает свободу, сразу чувствуя себя профи.

В Израильском Культурном Центре с учениками школы «Эрец» в год 300-летия Санкт-Петербурга мы с коллегой Ольгой Змиевской, преподавателем пения, реализовали проект «Поем и рисуем песню». На его защите, во время телевизионной съемки, дети, рисуя, неожиданно запели. Это был результат, которого никто из нас не планировал и не ожидал…

— Что вам дают занятия с детьми?

— Молодость. Человек, работающий с детьми, никогда не стареет. Может, поэтому моя знакомая врач-экстрасенс сказала мне, что в душе я ребенок? Хотя мне и исполнилось в прошлом году 70?

Во-вторых, дети очень непосредственно смотрят на мир и помогают мне сохранить такое же непосредственное восприятие действительности. С ними очень интересно. У них незамутненное сознание и нет стандарта.

— Есть еще какие-то секреты «вечной» молодости?

— Человек молод, пока он чувствует себя молодым. И это — самое главное. Сейчас мне 70, но у меня до сих пор куча друзей и поклонников. Впрочем, в этом я не одинока — это и ученые отмечают — старость на земном шаре теперь резко помолодела, она наступает позже, и период 50-75 лет теперь принято называть «зрелостью».

А вообще главное, чтобы у человека была цель. Тогда обязательно появятся силы на то, чтобы этой цели добиться. Но чтобы все получилось, у вас должно быть много разных проектов. Не так, что сделали что-то одно — и почиваете на лаврах. За одной целью должна быть вторая, третья, четвертая. Тогда вы будете работать для того, чтобы эти цели реализовать. Для реализации всех без исключения целей и силы будут появляться. А если эти цели значимы да всем нужны, появятся и помощники.

— А вы какие цели преследуете?

— Моя главная цель — постараться объединить людей с помощью искусства. Чтобы достичь ее, я стараюсь не терять связи ни с кем: ни с друзьями, ни с коллегами, ни с учениками. И потому стараюсь передать ученикам свои знания и мастерство.

Сейчас мои взрослые ученики работают в разных городах мира. Некоторые из них пришли ко мне, когда им было по 8-13 лет. Теперь они взрослые люди разных профессий. Но они по-прежнему помнят меня, иной раз и за советом обращаются. Мы не только вместе работаем, реализуя совместные проекты, но и вместе участвуем в самых разных выставках.

Беседовала Антонида Пашинина