Posted 8 мая 2016,, 18:00

Published 8 мая 2016,, 18:00

Modified 31 января, 10:06

Updated 31 января, 10:06

Как история становится инструментом политики

8 мая 2016, 18:00
Сакрализация войны и ренессанс советского прошлого активно насаждаются властью, потому что сегодня это политически выгодно, считает журналист Виталий Дымарский.

День Победы в Великой Отечественной войне занял особое место в жизни современных россиян. Но отношение к этому празднику сегодня неоднозначное. О том, допустим ли пересмотр истории и почему некоторые вопросы сегодня задавать опасно, «Росбалт» поговорил с главным редактором популярного исторического журнала «Дилетант», ведущим исторических программ на радиостанции «Эхо Москвы» Виталием Дымарским.

— Публицист Александр Невзоров в беседе с вами недавно сказал, что в современной России существует культ войны. Согласны ли вы с этой точкой зрения?

— Можно подобрать и другие определения, но нечто похожее на культ войны у нас существует безусловно. У Александра Исаевича Солженицына есть такое высказывание: «Россия проиграла XX век». Мы его действительно очень плохо прожили. И реально можем гордиться только двумя вещами — победой в войне и полетом Юрия Гагарина. Но полет в космос — это все-таки, как говорили в советское время, достижение научно-технической мысли, а не общенародный прорыв. А вот во время войны миллионы людей пожертвовали своими жизнями, миллионы людей стали героями, чем действительно можно гордиться. Поэтому мы гордимся и одновременно этим же прикрываем безобразия, которые случились в нашей стране до и после. На фоне глобального проигрыша победа в войне — это то достижение, тот успех, который во многом, если хотите, оправдывает XX век для нашей страны. Поэтому происходит сакрализация тех событий и через нее, невольно или вольно, в обществе возникает некий культ войны.

— Так все-таки, вольно или невольно? Сегодня провластные СМИ все чаще используют эпитет «святой» по отношению к празднику Победы. Такая сакрализация является естественным процессом или сознательной установкой?

— С одной стороны, это естественный процесс, поскольку такое трагическое, жертвенное событие, как война, не может не присутствовать в исторической памяти. Но он должен со временем, с уходом военных поколений, затухать. Рано или поздно любое историческое событие становится Куликовской битвой по временному расстоянию и соответствующему восприятию. Непосредственных участников и свидетелей той войны становится все меньше и меньше, поэтому отношение к ней должно становиться более спокойным. Но, с другой стороны, сакрализация войны и вообще ренессанс советского прошлого, не только военного, активно насаждается властью, потому что это идеологически и политически выгодно в сегодняшнем контексте. То есть идет процесс поддержания памяти о войне с помощью искусственных методов пропаганды. В результате медийной пропаганды даже у людей, которые не помнят того времени, не знают его, возникает некая ностальгия по прошлому, его идеализация. Так что процесс двусторонний — и снизу, и сверху.

— Но какой-либо опасности в этом насаждаемом культе вы не видите?

— Опасность существует. Давайте признаем, что некоторая воинственность в поведении России присутствует. Хотя это во многом вопрос формулировок. Кто-то скажет, что Россия встает с колен, кто-то — что Россия ведет себя агрессивно во внешней политике. И я думаю, что в какой-то степени агрессия является следствием культа войны и ее сакрализации. Для этого они и были нужны изначально. В конце концов, парад победы с современной военной техникой проходит не для того, чтобы почтить память погибших во Второй мировой войне. Он для того, чтобы показать миру наши сегодняшние и завтрашние возможности. Но не вчерашние. Или вот некое муниципальное образование в Петербурге на 9 мая предлагает родителям услугу по рисованию танков на лицах детей. Это разве не милитаризация сознания, как детского, так и взрослого? Вот вам проявление культа войны. После победы мы очень долго гордились тем, что наши дети играют в войну, стреляют в друг друга, проводят «Зарницы». Это было эхом прошлой войны. Надо ли это делать сегодня? Ведь за играми может последовать их трансформация в реальную жизнь.

— Как менялось отношение ко Дню победы на протяжении вашей жизни?

— Я этого не застал, но знаю, что первые годы 9 мая вообще не отмечалось. Думаю, Сталин в глубине души понимал невероятную цену победы, которую трудно было оправдать, и знал, каков был его личный вклад в то, что мы ее заплатили. К тому же это был день победы для огромного числа людей, которых он боялся — людей с другим умонастроением, с психологией и ощущениями победителя, людей, прошедших по Европе, видевших другую жизнь. Сталин видел в них потенциальную опасность для себя и своей власти. Думаю, не без оснований.

9 мая стал выходным днем и всенародным праздником, как поется в песне, «со слезами на глазах», только с 1965 года. Для меня День Победы — это кадры из сквера у Большого театра в Москве, где собирались ветераны, которые находили друг друга, плакали, обнимались. Этот было их днем. Сейчас ветеранов не осталось практически, и праздник стал более официальным, официозным, в нем больше формализма, но меньше слез на глазах. А когда война становится сплошным праздником вместо скорби, возникает искушение продлить этот праздник и еще повоевать.

— А любая попытка обратиться к истории войны, разобраться в тех событиях, взглянуть на них с временнЫм отступом отвергается под предлогом недопустимости пересмотра истории…

— Слушайте, итоги Второй мировой войны пересмотреть невозможно. Есть победители и есть побежденные. И никто это не опровергает. Есть массовый героизм советских людей, и никому в голову не придет ставить это под сомнение. Другое дело, что победа и война обросли огромным количеством мифов. Я понимаю их практическое значение в годы военных действий. Любой воюющей стране нужны мифы, порождающие героику, дух воина. От людей требуется отдать свою жизнь, и им показывают примеры. Поэтому у нас появились Зоя Космодемьянская, панфиловцы, Александр Матросов, Гастелло и так далее. Но прошло 70 лет, открыты архивы, работают историки. И выяснилось, например, что среди панфиловцев был герой советского союза, сотрудничавший с немцами, да и весь этот эпизод был чистым вымыслом. Раскрытие этой правды никак не умаляет ни подвиг остальных советских людей, ни подвиг погибших во время войны. К тому же историческая правда нужна для появления новых героев, имена которых открывают архивы.

Вопросы остаются. И новые поколения будут их задавать. Так, согласно сталинской интерпретации военной истории, мы разделили Вторую мировую войну и Великую Отечественную. А что делал Советский Союз с сентября 1939 по июнь 1941 года? Он участвовал в войне или нет? Как воспринимать раздел Польши, проведенный совместно с Германией? Мы отмечаем День Победы 9 мая, а почему? Ведь война закончилась в начале сентября, СССР еще вел войну на Дальнем Востоке. Нужно восстанавливать историческую правду. Но история стала инструментом политики. И мифы, родившиеся и порожденные в те годы, обслуживают сегодняшние, сиюминутные интересы власти. Поэтому их не дают трогать.

— Сразу вспоминается роковой вопрос о блокаде Ленинграда и то, что за этим последовало.

— Это очень показательный пример. Возмущаться можно ответами, но получается, что нельзя в принципе даже задать острый вопрос. При том, что вопрос про блокаду звучал до этого многократно. Почитайте переписку между Сталиным и Ждановым, где они обсуждают, как сдавать город и при этом сохранить в первую очередь боевую мощь, а не гражданское население. Писатель Виктор Астафьев в газете «Правда» еще в советские времена размышлял о том, что ценнее — человеческие жизни или камни. Это не дословная цитата, но смысл именно такой. Более того, в нынешнем учебнике истории за 7 или 8 класс задается этот же вопрос. И вдруг тот же самый вопрос, прозвучавший на «Дожде», вызвал не просто шум, а целый скандал. Все приведенные мною примеры — от Сталина до учебника — никого почему-то не оскорбляли, а тут все оскорбились. Видимо, этого требовала политическая конъюнктура.

— И, несмотря на всю сакрализацию праздника, перед каждым Днем Победы мы узнаем об очередных ошибках на плакатах, перевернутых флагах, использовании фото фашистов вместо советских солдат. Это от невежества?

— От невежества и от формального подхода к делу. Сделать надо, но не хочется куда-то смотреть, что-то искать. И от безразличия еще. Там нет души. Я очень боюсь, что замечательную акцию «Бессмертный полк» тоже со временем заформализуют, и она из гуманной, человеческой инициативы превратится в очередное мероприятие.

— Здесь показательна история георгиевской ленточки как символа победы.

— Когда ленточка только появилась, я ее обязательно брал у ребят-волонтеров на улице и вешал в машине. А сейчас снял. Потому что она превратилась в абсолютно формальную вещь. В обязаловку. Ее стали надевать по каждому поводу и без повода. Я ее снял, потому что не хочу быть в толпе, каждый испытывает свои эмоции, у каждого своя память о войне, свое отношение к истории, и я хочу со всем этим разбираться наедине с собой.

— Еще одна болезненная тема, по которой в обществе нет консенсуса, — роль Иосифа Сталина. В День Победы коммунисты опять будут кататься по Петербургу на так называемом «сталинобусе», а демократы этому вновь возмутятся. Как лично вы относитесь к фигуре Сталина?

— Очень просто. Представьте себе суд над серийным убийцей. Встает его адвокат и начинает говорить: «А вы знаете, в школе он был отличником. Помог старушке 25 лет назад перейти дорогу». Это оправдывает убийства, как считаете? То же самое относится и к Гитлеру. Он проводил, как говорят немцы, очень эффективную социальную политику, дал всем работу, но разве это оправдывает его человеконенавистническую идеологию, концлагеря, убийства, войну? Нет, не оправдывает. Человек совершил преступление и должен нести за них ответственность, какими бы другими делами, в том числе и добрыми, он бы ни пытался «отмазаться». Если бы Гитлер предстал перед судом, понятно, что он не избежал бы смертной казни, невзирая на всю его социальную политику. А мы все пытаемся разложить Сталина на ошибки и достижения, которые хотим положить на весы и взвесить — какая чаша перетянет. По т. н. «достижениям» можно много что сказать и показать, как, какой ценой они обеспечивались. Но мне кажется, даже не надо этого делать. Человек — преступник, убивший, как нам недавно объяснили, не полтора миллиона, а «всего лишь» 700 тысяч. Даже если это так, убийство нескольких сот тысяч не тянет на высшую меру? Или мы признаем, что люди для нас, для нашей власти — расходный материал, который должен обеспечивать высокий имперский статус страны и ее величие, выраженное не в достойной человека жизни, а в гении самой власти и верховного властителя? Увы, низкая цена человеческой жизни — российская традиция, которую Сталин сделал еще и криминальной.

— Однако это не мешало петербургскому чиновнику идти по Невскому не с портретом предка-фронтовика, а с портретом Сталина…

— Потому что этому чиновнику очень по душе сталинское отношение к человеку. Этот чиновник хочет, чтобы его боялись, а не требовали от него каких-то деяний во благо людей. Германия провела суд над гитлеризмом. И если бы у нас провели суд над Сталиным и сталинизмом, то сегодня не возникало бы этих вопросов. И никакой чиновник не осмелился бы поднять над головой портрет убийцы. Такой суд нужно было провести. Страна была близка к этому в 90-е годы, но Ельцин в последний момент дал обратный ход. Все-таки в нем говорил бывший член политбюро. Это была ошибка, за которую мы до сих пор расплачиваемся вот такими людьми, которые ходят с портретами Сталина.

— То есть вы не считаете, что он сыграл ключевую роль в войне?

— А если бы страной руководил не Сталин, вы думаете, что мы бы ее проиграли? Нет, конечно. Как главнокомандующий Сталин не мог не сыграть определенную роль в победе. Но не меньше его роль и в наших поражениях. Вина за 1941 год, трагический и кошмарный, почти целиком лежит на нем. Это стало следствием его политических, военных, экономических, психологических и идеологических ошибок. Он же исправлялся во время войны: практически избавился от коммунистической идеологии, восстановил роль церкви. Потому как понял, что нужны другие идейные основы или, как сейчас принято говорить, скрепы. Но он принимал огромное количество не просто ошибочных, а преступных решений. И все теперь мы должны ему простить, потому что миллионы людей положили свою жизнь за победу? Мы что, выиграли войну благодаря гению Сталина или благодаря массовому героизму, благодаря тому, что на алтарь той самой победы клали человеческие жизни, как на конвейер? Считается, что победа стоила нам 27 млн жизней, но ведь точную цифру никто до сих пор назвать не может. В этом тоже не надо разбираться? Культ Сталина будем возрождать, а имена погибших восстанавливать не надо?

— По-вашему, мы еще не прошли точку невозврата, то есть нам еще не поздно вернуться к каким-то событиям в истории и пересмотреть отношение к ним?

— Не прошли, хотя многим казалось, что это случилось в 1996 году. Тогда Ельцин на президентские выборы шел под лозунгом «Никакого возврата к прошлому». Считалось, что его победа отрезала путь назад. Оказалось, что нет. И сегодняшняя ситуация тоже не на века. Любое общество должно переболеть своими болячками. Мы ведь это уже проходили. Войну 1812 года стали называть отечественной только к 25-летию победы. Тогда у Николая I была та же установка — патриотизм, Россия встала с колен, консервативные ценности, отрицание ценностей западных. Отсюда и возникла героика отечественной войны. Все повторяется.

Можно, наверное, и сейчас восстановить сталинизм, но что дальше? Мы будем обречены быть отсталой, зато очень гордой за свое прошлое страной. Этакой бензозаправкой на обочине магистрали, по которой наши соседи и партнеры несутся в будущее. Но я фаталист и считаю, что рано или поздно историческая необходимость должна брать верх. История — один из краеугольных камней в фундаменте, на котором страна должна расти и развиваться. Только не надо воспроизводить прошлое. На прошлом надо учиться. Но строить надо будущее.

Беседовала Софья Мохова