«Нужно не бояться разрушать стереотипы и нарушать правила»

Александринский театр, отпраздновавший 260-летний юбилей, открыл сезон. «Петербургский Авангард» поговорил с актрисой Новой сцены Александринки Ольгой Бобковой о том, как она заболела танцем, как путешествовала «на самое дно» и что чувствует во время спектаклей.

— На Новой сцене вас можно увидеть в постановке «Макбет». С этим спектаклем в апреле вы были на гастролях в Москве. Какие остались впечатления?

— Гастроли проводил фестиваль «Золотая маска». Это специальный проект, который так и называется «Александринка в Москве». Вдвойне ответственней чувствуешь себя за номинацию и за то, что все-таки Новая сцена — это экспериментальные работы, которые впервые увидит Москва. Неизвестно, как зритель отнесется. У Александринского театра последние гастроли были четыре года назад, тогда еще не было Новой сцены, были показаны традиционные спектакли старейшего театра страны. Все-таки играть вне дома, на другой площадке, сложнее, но нас приняли очень хорошо.

«Макбет» мы показали в Центре имени Мейерхольда. Для меня этот спектакль, поставленный польским режиссером Кшиштофом Гарбачевским, — комикс, слайд. Моя героиня начинает спектакль с безмолвной сцены. Три выстрела лишают ее жизни в образе Ковдорского тана. Уже через сцену она появляется вновь в образе гостьи на пиру. В дымном, прокуренном контейнере соблазняет Банко, друга Макбета. Полумертвого ребенка рожает от него. Под громко звучащий на сцене транс предсказывает будущее королевству. И снова выстрелы. Где она появится вновь? Какую роль для себя выберет? В безжизненный полумрак контейнера можно только вглядываться, разгадывая тайны психоделии.

За минуты три до начала спектакля я почувствовала себя как на экзамене, когда ты хорошо знаешь материал и хочешь рассказать его, хочешь поделиться, ответить на вопросы, и у тебя есть эта возможность. Тебе уже не терпится выйти и начать рассказ. В тот момент нет сомнений, ты — здесь и сейчас. И зритель тоже начинает погружаться, следуя за тобой. Сложность в том, что публика в этом спектакле лишь пару раз увидит тебя на сцене, только в эти минуты ты можешь зацепиться взглядом, повести за собой, уловить энергетику зала. Все остальное время мы находимся в душном, задымленном контейнере, сами не зная, где он стоит.

— Какие еще постановки вы привезли в столицу?

— Во второй день мы показывали спектакль «Земля» Максима Диденко, который как «Эксперимент» был номинирован на «Золотую маску». Волнительным было ожидание начала спектакля, когда нам по рации сообщили, что члены жюри немного задерживаются и мы вынуждены ждать пять-семь минут. Вот эти минуты долго тянулись. Но когда делаешь шаг на сцену, которая стоит на грязной сырой земле (и ты ей скоро будешь пропитан), вот тогда хочется начать «игру». Где зритель увидит то, из-за чего синяки на ногах, чернозем, застрявший в зубах, кнут и рыла свиные. И неизбежный финал при шокирующей тишине.

— Вы были артисткой балета в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. Прошли путь от хореографического училища и классического танца к пластическому и физическому театру в спектакле «Земля». Балетная выучка вам помогает или мешает?

— Как говорится, все плохое забывается, а хорошее остается в памяти. Трудности сделали меня сильнее. К чему-то я стала относиться легче. Все-таки я работала в Театре Станиславского и Немировича-Данченко в 17 лет, детский максимализм не пыталась скрывать. Придя из хореографического училища с красным диплом, танцуя только сольные партии, я, конечно, хотела, чтобы мне тут же дали Кармен или Одетту с Одиллией. Но меня быстро спустили на землю. Я не могла смириться с тем, что надо ждать «своей очереди». Буквально на следующий год поступила в театральный институт. Для меня это был знак. Почувствовала, что эти перемены в жизни неслучайны.

Заболев танцем, человек уже не может его бросить. Стараюсь каждый день заниматься, растягиваться, ведь тело привыкало на протяжении восьми лет изо дня в день стоять у станка, выполнять одни и те же движения, шлифовать технику, раскрепощать верх, делать мягче руки… В какой-то момент, когда училась в театральном, думала, что хочу только говорить со сцены, но у меня есть такая возможность — использовать свое тело.

Поэтому очень рада была, когда мне сказали, что Максим Диденко будет ставить у нас пластический спектакль. Не только из-за того, что хочу с ним работать. Мне очень нравится, что он в своих спектаклях добивается синтеза словесности и физической формы, вычленяя понемногу из каждой области самое нужное. В данный момент мне интересно смотреть синтезированные спектакли, совмещающие пластику и голос. Смею предположить, что будущее именно за такими спектаклями. Как говорил Станиславский, «в искусстве чем проще, тем труднее, простое должно быть содержательно: лишенное сущности, оно теряет смысл». Я стала посещать мастер-классы по contemporary dance. В Александринском театре провел мастер-класс Антон Адасинский с театром Derevo. После урока, который шел шесть-семь часов с 20-минутным перерывом, я по-новому взглянула на свою пластику, на отсутствия всего и присутствия всего на сцене. С Антоном мне посчастливилось работать на закрытии фестиваля танца Open Look 2015.

— Вы играете, пожалуй, на самой экспериментальной площадке Петербурга. Как открываетесь новому, неизведанному на сцене? Что делаете, чтобы настроиться на сценический эксперимент?

— Без нового невозможно жить. Каждый день нужно пополнять себя новым. Тем, что вы еще не знали. Нужно просто быть открытым ко всему новому, не бояться разрушать стереотипы и нарушать правила. Сейчас хочу освоить гитару, возможно, начну с самоучителя. Нужно интересоваться всем, чтобы быть развитым. Интересоваться, что вообще сейчас происходит, не только в своей области в драматическом театре, но и смотреть по сторонам, обогащаться внутренне — концертами, выставками, новыми книгами, путешествиями, знакомствами. До сих пор не могу забыть выставку Фриды Кало, которая прошла в городе, и картину «Несколько царапин»: столько боли в ней и в то же время, как много любви к Диего испытывала эта хрупкая женщина, перенесшая более 30 операций.

— Вы еще снимаетесь в российских сериалах. Что это для вас — вынужденная работа? Или там тоже есть место для реализации?

— К счастью, в моей жизни нет вынужденной работы. Все нужно делать в удовольствие, а как иначе? В кино, как и в театре, важна команда — понимающая, умеющая творить, слушать и отдавать.

— Вы играли в спектакле «НеПРИКАСАЕМЫЕ» про бездомных и с участием бездомных. Расскажите, что это был за опыт?

— На этот проект пошла, чтобы задать вопрос бездомным, почему вы не пытаетесь выбраться из поглотившего вас дна жизни? Что случилось, почему вы оказались на улице? Проходя мимо бездомных, мы ускоряем шаг, переходим на противоположную сторону улицы. Еще и дыхание задерживаем, «мало ли, а вдруг его бациллы попадут в мои легкие». У меня не было страха и не было раздумий соглашаться или нет. Наши кураторы в группе скинули адреса, куда можно поехать, чтобы найти героиню, которую будешь вести.

Оказывается, так много мест и людей, помогающих тем, кто оказались в сложной ситуации. Мы просто этим не интересуемся, не знаем эти места, не знаем, какие документы и куда нести, если потеряешь паспорт. Мы сразу достаем гаджеты и начинаем «гуглить» — у многих такой возможности нет, а подойти и попросить помощи стыдно. Так и остаются на улице.

— Как вы нашли свою героиню?

— Долго не могла отыскать ту, которая готова рассказать, поделиться, да еще и моего возраста. Ездила в пункты обогрева, к матерям-одиночкам. В «Ночлежке» устраивали чаепитие, ходила в группу анонимных алкоголиков, ездила с благотворительным фондом «Гуманитарное действие», который помогает людям, пострадавшим от сексуальной эксплуатации в проституции. Вот там, в небольшом микроавтобусе, раздавая презервативы и шприцы, ко мне повернулась девушка и спросила: «Хотите я вам расскажу, как меня подсадили на наркотики?»

Мы с ней вышли у КАДа, она не хотела, чтобы все слышали. Как будто оправдываясь, глядя мне в глаза, она говорила сжатым, тугим голосом: «Он знал, как делать, делал по чуть-чуть, говорил что это — сильные обезболивающие, за пять дней он подсадил меня на наркотики». Пальцы ее рук были как будто перекачаны гелием, плотные, без видимых костей. Она подносила их ко рту вместе с сигаретой и глубоко втягивала никотиновый дым. Все слова я записывала на диктофон (это одно из условий проекта, потом мы расшифровывали и составляли монологи для сцены).

«Родители выгнали его. Я с ним ушла. А когда деньги закончились, он меня послал… Чтобы бросить, купила пять бутылок водки и пять пачек анальгина. Позвала подругу, чтобы она следила за мной, мало ли что. В первый день я уже стерла себе все локти и колени о простынь, так меня крутило, всю выворачивало, не спала четверо суток, ходила под себя. Не понимаю, как после этого вообще выжила». В тот момент я первый раз прервала ее вопросом: «Верни время назад, вы бы изменили все?». Она ответила: «Нет».

Продолжение интервью читайте на сайте «Петербургский авангард».

Беседовал Артем Мельник