Posted 29 марта 2017,, 12:00

Published 29 марта 2017,, 12:00

Modified 31 января, 14:36

Updated 31 января, 14:36

«Нельзя в Петербурге делать евроремонт»

29 марта 2017, 12:00
О том, что разрушает город, чем опасно усиление роли церкви в государстве и какие ошибки допускает руководство РНБ, рассказала один из авторов письма в защиту Петербурга, блокадница Вера Сомина.

Три блокадницы написали открытое письмо в защиту Петербурга. В нем они заявили, что город снова в опасности, а на его культуру и историю замахнулись могущественные чиновники. Блокадницы призывают не оставаться равнодушными к проблемам Северной столицы — передаче Исаакиевского собора РПЦ, возможному слиянию Ленинки и Публички, судьбе Пулковской обсерватории, Европейского университета и здания Двенадцати коллегий.

Авторами обращения стали экономист, писатель, выпускница ЛГУ Людмила Эльяшова; педагог, одна из создателей блокадного детского дома во Фрунзенском районе Вера Рогова, а также театровед, историк петербургской культуры Вера Сомина.

Корреспондент «Росбалта» поговорила с Верой Соминой о том, что разрушает Петербург, чем опасно усиление роли церкви и как нужно решить вопрос с Исаакиевским собором.

— Обращение было опубликовано 13 марта. Пришел ли на него ответ?

— К блокадникам, и не только в Петербурге, особое отношение. И мы надеялись, что власти нам что-то немедленно скажут. Забеспокоятся о старушках, будет какая-то человеческая реакция от чиновников. Но мы ее не получили.

Зато пришло очень много откликов от петербуржцев — и в первую очередь от молодежи. У меня просто почта разрывается от комментариев. И во время Марша в защиту Петербурга мне, Роговой, Эльяшовой звонили со словами поддержки.

Один из моих приятелей позвонил и говорит: «Вера Викторовна, я прослезился. Про вас так тепло говорили». «Нам бы сверху тепла немножко», — ответила я.

— Было и письмо писателя Даниила Гранина в защиту РНБ, но он получил от Минкульта отписку.

— Мне хотелось самой бежать к нему и умолять: «Простите!» Я видела его по телевизору несколько лет назад. Он тогда выступал в бундестаге. Говорил беспощадно, такие вещи, которые могли вызвать неприятие. Бог ты мой! С каким почтением его слушали! Все в зале встали…

То, как к Даниилу Гранину отнеслись в России, просто невероятно. У нас все время говорят: «Эти люди отстояли Родину». Вот он — реально отстоявший Россию. Человек, видевший и блокаду, и фронт. Проще всего сказать: «Мы к вам испытываем такое уважение» — и больше ничего, никакого ответа.

— Как вы восприняли новости об объединении фондов двух крупнейших библиотек страны — РНБ и РГБ? Что думаете о судьбе Публички?

— Я читатель РНБ с 1955 года. За это время в библиотеке очень многое изменилось не в лучшую сторону. Но такого я себе даже не представляла. Руководители библиотеки не имеют отношения к тому, чем она должна заниматься и занимается.

Александр Вислый [директор РНБ - ред.] вообще какую-то чушь несет. Например, он, видимо, не понимает, что каталоги в РНБ и РГБ составляются по-разному. Электронные каталоги можно объединить — и в любой момент эти блоки переставить. А карточные — нельзя. Вислый считает, что для объединения электронных каталогов нужны сложные операции. Ему тут же объясняют, что есть европейские, американские, мировые каталоги, для создания которых не пришлось объединять библиотеки.

При этом в электронном каталоге что-то всегда может быть подвергнуто проверке через карточный. Никита Елисеев рассказывал, что по карточным каталогам нашел какие-то издания, которые 200 лет никто не находил. Поэтому уничтожать «бумажные» каталоги, как и отказываться от неэлектронных книг, нельзя.

Человек, который говорит: «Пусть будет один экземпляр электронной книги — предположим, „Евгений Онегин“ — и достаточно, а иначе целый зал можно разными изданиями одной книги заполнить», не понимает, что такое книга вообще. Это документ эпохи. И то, как она оформлена, как сброшюрована — отражает эпоху, как ничто другое.

Я не вижу ничего страшного в том, что кому-то удобнее читать электронные книги. Но не понимать, что такое бумажная книга, человек, имеющий хоть какое-то минимальное отношение к культуре, не может.

Нельзя уничтожать уже имеющееся хорошее для лучшего, которое еще предстоит разработать. Создается впечатление, что целью нового директора является полное разрушение Публичной библиотеки.

Бывшая императорская библиотека в том виде, в котором она находится сегодня, — уже серьезный, высокой научной ценности музей книги. Можно модернизировать дизайн выставок, расширить спектр и содержание экскурсий, но ни в коем случае не создавать книжный «Диснейленд».

Когда-то на курортах Прибалтики были прекрасные и удобные читальни-кафе. Но представить себе, что ты выходишь из зала основного фонда с прижизненным изданием Тургенева в зимний сад или запиваешь переживания от только что сделанного научного открытия чашечкой кофе, просто невозможно.

В Петербурге работает Библиотека академии наук, которую много лет предпочитают естественники и представители точных наук. РНБ имеет гуманитарный уклон, хотя на Московском проспекте есть зал технической литературы, а в журнальном зале представлены русские и иностранные технические журналы. Полное непонимание задач библиотеки такого масштаба характеризуют слова Вислого в эфире телепередачи «Тем временем».

Крупнейшие ученые-гуманитарии пытались убедить его в том, что необходимо сохранить великие достижения предшественников в области гуманитарных наук. В ответ прозвучала фраза: «У физика-ядерщика должны быть точно такие же права и точно такая же степень обслуживания, как у филолога или литературоведа». Странный призыв. Как будто речь идет о вежливом обслуживании покупателей в супермаркете.

— Еще одна проблема, на которую вы указываете в письме — это возможная передача Исаакиевского собора Русской православной церкви. Как все-таки нужно решить этот вопрос? Провести референдум?

— Я очень надеюсь, что этот конфликт прекратит сама церковь. Достаточно того, что мы потеряли Смольный собор. После передачи церкви в нем перестали проходить концерты. А на днях я прочла о том, что подняться на колокольню теперь стоит гораздо дороже, и это возможно только один раз в неделю. Я, человек почти не ходячий, бывала там. И на концерты я ездила. Зачем нужно было лишать этого людей?

В Исаакиевском соборе проходят службы, и во время церковных праздников там не проводят никаких экскурсий. Когда по-настоящему нужен собор, его отдают верующим. Но не бывает там в обычные дни наплыва верующих. Я 33 года прожила в доме напротив Исаакиевского собора и все это видела прекрасно.

Я, разумеется, не могу и не смею ничего советовать. Но почему так мало церковной благотворительности? Потребность в ней огромная.

— При этом формально роль церкви в нашем государстве явно усиливается. Как вы оцениваете это явление?

— Мне кажется, что царская Россия, несмотря на то, что после Петра не было патриаршей власти, была религиозным государством. И это ни к чему хорошему не привело.

И вообще государство, в котором начинает преобладать какая-то идеологическая власть — а религия и есть идеологическая власть — это всегда страшно. И ничего, кроме бед, не приносит.

— Церковь сегодня оказывает влияние и на светскую, культурную жизнь. Появляются попытки запрета спектаклей, выставок, которые оскорбили чувства верующих.

В законе об оскорблении чувств верующих нет никакой логики. То, что меня оскорбляет, другой даже не заметит. И на кого нужно ориентироваться — на меня, оскорбленную, или на них, не оскорбившихся, — никто не знает.

— Возвращаясь к теме Исаакия — каким было ваше первое воспоминание о соборе? Может быть, вы помните его в военные годы?

— Первый раз я увидела Исаакиевский собор после войны, когда мне было восемь лет. Мы с мамой почему-то оказались рядом, и она повела меня к собору. Показала выбоины на колоннах, рассказала, что это следы бомбежек. Я говорю: «А пойдем внутрь». Мама ответила, что это невозможно, потому что там идет трудный ремонт. Потом мама как-то задала вопрос директору: «У вас же ничего страшного не случилось, почему ремонт проводите?» А он говорит: «Почему ничего страшного? У меня ангел упал с неба»…

— Как вам кажется, что больше разрушило город — война или то, что произошло в последние годы — расселение и уничтожение исторических зданий, появление объектов, которые не сочетаются с архитектурным ансамблем Петербурга, спорные реставрационные проекты?

— Нам казалось, что после войны Ленинград был разрушен ужасно. Помню, мы все ходили посмотреть на дом на улице Петра Лаврова (нынешней Фурштатской). Там была снарядом уничтожена стена. Видна была кровать, стол, лампа качалась. Это производило сильное впечатление.

Но мой дед, который дошел до Берлина в качестве ефрейтора, говорил, что по сравнению с Берлином и Дрезденом город совсем не разрушен. Все познается в сравнении.

Когда после войны восстанавливали Петергоф, Пушкин, Гатчину, реставраторы работали очень осторожно, чтобы не было никаких погрешностей, чтобы сохранить исторический дух.

Сейчас же есть очень страшное для реставрации явление — «евроремонт». Например, Зубовский институт отремонтировали, но ощущение прекрасного особняка пропало. Раньше сохранялись остатки былой роскоши, и она была понятна, как и былая красота. Сейчас впечатление, будто находишься в салоне красоты.

И это делается по всему городу. Появилась жуткая стекляшка, которая торчит за Казанским собором. А на Каменноостровском проспекте рядом с крошечным домом, очаровательным красавцем, выстроенным Бенуа, построили высотку. И все. Этот дом пропал, его нет, хотя он и стоит на месте. Вот что ужасно.

Или вот то, что произошло с Мариинским театром — бог с ним, с новым зданием. Хотя там многие вещи уничтожены, которые были важны для исторического Петербурга. Но дело в том, что мы потеряли изумительный вид на колокольню Никольского собора — один из самых любимых видов Петербурга.

И я боюсь, что нашу невероятную перспективу от Невского проспекта, по Суворовскому к Смольному собору — тоже чем-то перекроют.

Мои друзья, которые побывали в Нью-Йорке, говорят: «Это красивый город, в своем стиле». И у нас есть свой стиль. Конечно, людям нужны квартиры. Ради бога — стройте, но не рядом с историческими зданиями, не нарушайте вид города.

Нельзя делать «евроремонт» в Петербурге. Это город другого настроения, стиля. Все должно обновляться, но не уничтожаться.

Беседовала Антонида Пашинина