Posted 2 ноября 2018,, 15:25

Published 2 ноября 2018,, 15:25

Modified 31 января, 21:14

Updated 31 января, 21:14

«Не может быть, чтобы все одновременно стали кретинами»

2 ноября 2018, 15:25
Писатель и гендиректор АЖУРа Андрей Константинов о расследовании про Петрова и Боширова, репутации источников и стандартах журналистики.

В Москве продолжают атаковать редакцию «Новой газеты». Недавно у входа в здание оставили овец в клетках, а до этого приносили похоронный венок и баранью голову. Все это — послания недоброжелателей журналисту Денису Короткову, автору расследований о деятельности бизнесмена Евгения Пригожина и ЧВК «Вагнера».

Корреспондент «Росбалта» поговорил с бывшим руководителем Короткова, гендиректором АЖУРа Андреем Константиновым о журналистских расследованиях, доказательной базе и профессиональном риске.

— Пожалуй, я сразу спрошу у гендиректора «Агентства журналистских расследований»: а они вообще нужны, эти расследования? Часто бывает, что сотрудники СМИ что-то пишут, раскрывают различные схемы, но ничего не меняется. Чиновники остаются на своих местах, полиция не реагирует, следователи не возбуждают дела. Возникает вопрос — а стоит ли оно того? Может, проще писать новости про Ольгу Бузову?

— Ну если кому-то нравится писать новости про Бузову, то ради бога — кому поп, кому попадья, как говорится. Но ведь у нас нет задачи снимать чиновников, наша задача — информировать людей, рассказать обществу. А почему общество реагирует или не реагирует — это все же не совсем наше дело. Ведь врачам тоже должно быть обидно — они лечат, лечат людей от гриппа, а люди болеют и болеют, и конца-края этому не видно. Ну и что поделать? Такая работа, так оно и будет. Не надо ставить журналистам задачу — победить. Это не наша цель. Мы вообще не должны быть политиками. Я вот глубоко убежден, что врач, например должен быть нейтральным — он должен лечить любого пациента и стараться не выпячивать свои взгляды. Если врач подойдет к операционному столу в буденовке и с шашкой, он какой-то странный врач. Он все же должен быть в халате, а не в украинской вышиванке или русской косоворотке. Так же и журналист — он должен просто делать профессионально свою работу.

— Тогда возникает ощущение, что все в пустоту делается.

— Надо бороться с такими ощущениями, они у всех у нас бывают — что жизнь беспросветна. Тем более сейчас, когда век интернета и появляются всякие фолловеры, хейтеры и так далее. Я вот, например, мало что об этом знаю, но слышал о том, что на любой чих появляется масса откликов. Пустотой это сложно назвать, люди все-таки читают, реагируют. Да и потом, мне кажется, что основная работа делается скорее для себя.

— Самолюбование?

— Нет, просто ты делаешь то, что не можешь не делать. Что умеешь и что тебе нравится. И полагаешь своим долгом. А если ты это делаешь для кого-то, то это и будет беда, потому что это могут по-разному оценить. И тогда появляется самолюбование, и ты зависишь от этой любви, которая то есть, то ее нет. А если ты делаешь это для себя, как будто дома пол моешь, то это не зависит от оценки других людей.

— Хорошо, тогда с чего должно начинаться расследование?

— В первую очередь, выбор темы, резонанс. Это один из основных этапов. Темы вы можете где угодно найти: увидеть своими глазами, услышать от друга, прочитать в прессе, от источника узнать. Потом надо ее оценить с точки зрения перспективности: насколько она трудоемка, насколько она может быть реализована или нет, какие сложности могут возникнуть, будет ли доказательная база. Но нельзя ведь расследовать все, что угодно. Нельзя расследовать, почем куль овса на базаре. Зачем писать то, что никому не интересно? Да, вы это сделали, но это не нашло свою аудиторию, понимаете? Есть, например, уголовные дела у полиции и в Следственном комитете — они расследуют все, что подпадает под категорию уголовного дела. А мы можем брать только самое интересное. Да, это дело, но эта история никому не интересна, нет резонанса.

— Кстати, о доказательной базе. Есть такой сериал NewsRoom, где в одном из сезонов шла речь про химическую атаку в Афганистане. Редакция долго пыталась выяснить — правда ли это, разными путями подтверждала полученную информацию. И в итоге телеканал все равно выдал в эфир фейк, потому что где-то не досмотрел. Совсем недавно прогремела история с вашим бывшим корреспондентом Денисом Коротковым, который брал интервью у своего информатора Валерия Амельченко, якобы знакомого Евгения Пригожина. Тот сначала многое нарассказывал, а потом от всех слов отказался, заявив, что они были прочитаны по бумажке. И что делать в такой ситуации, если даже диктофонная запись — не доказательство?

— Дело в том, что журналисты Вудворд и Бернстайн довольно давно ввели норму минимум двух независимых источников, подтверждающих информацию. Именно независимых, которые, что называется, не растут с одного куста. Лучше стремиться, чтобы их было больше. Тогда это какая-то гарантия. А если к вам явился какой-то черт и начал рассказывать странные военные истории… Ну, слушайте, выдумать можно разное.

— Даже на диктофон?

— Даже на диктофон. А потом он сказал, что ему платили и заставляли рассказывать. И что дальше? Так можно и уголовное дело завести по заведомо ложному доносу. Понимаете, диктофонная запись — это ничто, это просто слова человека. Надо смотреть, что это вообще за человек, какая у него репутация, стоит ли его слово хоть чего-нибудь.

— Тогда мы снова сталкиваемся с понятиями «оперативность» и «фактчекинг».

— И есть понятие профессионального риска. К примеру, наш руководитель юридической службы говорит журналисту: «Я это не подпишу, но вы можете брать под свою ответственность». Только я потом в суд не пойду, потому что это полная шняга. И тогда мы понимаем, что надо рискнуть, потому что здесь особый случай. Но чаще всего нет. Редко бывает, что овчинка стоит выделки.

— Стоит ли овчинка выделки в случае с Петровым и Бошировым?

— Это даже не расследование, это какая-то ерунда, фарс и история, которая даже до середины не дошла. Мне не очень верится, что два героя Российской Федерации поехали в Англию, там оставили свои следы, как дебилы. Меня это не устраивает, в этой истории слишком много странного. Не может быть, чтобы все одновременно сошли с ума и стали кретинами. В Сирии мы сумели всех обыграть, победить и так далее, а тут нет?

— Эксцесс исполнителя?

— Нет, эксцесс исполнителя может быть у одного человека, а в этой истории слишком много людей. Один человек может сойти с ума, но группового помешательства не существует. Я в это не особо верю.

— Мы на примере этой истории увидели, как меняется схема и скорость расследований — с помощью тех же нелегальных баз, проверки по соцсетям. Как считаете, что будет дальше происходить с журналистскими расследованиями?

— Это вопрос, скорее, технический, а техника редко влияет на креативность или смыслы.

— На скорость?

— Да, и в этом смысле журналистика будет более оперативной. Когда появился кинематограф, все говорили, что умрет театр. Но театр не умер. Когда появилось телевидение, все стали говорить, что умрет кинематограф. Но кинематограф не умер. Когда появился интернет, все стали говорить, что умрет и телевидение, и кинематограф, и театр, и журналистика, и все будут сам себе режиссерами.

— Но они же отнимают части друг от друга.

— Просто человек меняется. Но сама по себе работа и смысл ее — показать, что было на самом деле и рассказать, почему это важно, обладать необходимой интонацией, чтобы тебя хотели читать — это никак не изменится. Одному это дано, а другому — нет.

Беседовал Илья Давлятчин

Глобальные вызовы, с которыми столкнулась в последние десятилетия человеческая цивилизация, заставляют общество все больше прислушиваться к мнению ученых, мыслителей, философов, деятелей общественных наук. Проект «Квартирник» представляет петербургских интеллектуалов, которые ищут объяснения проблемам XXI века.

Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга.