Posted 8 мая 2019,, 13:45

Published 8 мая 2019,, 13:45

Modified 31 января, 22:46

Updated 31 января, 22:46

«Тот, кто врет о войне прошлой, приближает войну будущую»

8 мая 2019, 13:45
Сегодня Виктора Астафьева, одного из главных летописцев Великой Отечественной, скорее всего, привлекли бы к ответственности «за искажение исторической правды».

1 мая великому «инженеру человеческих душ» Виктору Астафьеву исполнилось бы 95 лет. Но сегодня, в канун 74-й годовщины Победы над нацистской Германией, хочется вспомнить Виктора Петровича в первую очередь как солдата, участника Великой Отечественной. Астафьев ушел на фронт добровольцем в 1942 году, дошел до конца, до Победы, и в результате стал одним из главных летописцев этой войны.

Венец творческого наследия Астафьева, роман «Прокляты и убиты», — несомненно самое честное, пронзительное и яркое художественное произведение из всех, что написаны о войне. Скажите — слишком субъективно? Возможно. Не желая принизить плеяду советских писателей, сочинивших тысячи томов о Великой Отечественной — талантливых и правдивых, лживых и низкопробных — не побоюсь повториться: так, как это сделал литературный гений Виктор Астафьев, не сделал никто.

Но чтобы взять на себя смелость говорить столь категорично о творчестве Астафьева, неважно, восхваляя или критикуя, нужно и самому быть хотя бы чуточку гением. Поэтому о своем творчестве и жизни он «расскажет» нам сам.

«Писать о войне, о любой — задача сверхтяжелая, почти неподъемная, — говорил Астафьев. — Но писать о войне прошлой, Отечественной, и вовсе труд невероятный, ибо нигде и никогда еще в истории человечества такой страшной и кровопролитной войны не было. Об этой войне столько наврали, так запутали все с нею связанное, что в конце концов война сочиненная затмила войну истинную. Заторами нагромоздилась ложь не только в книгах и трудах по истории прошедшей войны, но и в памяти многих сместилось многое в ту сторону, где война красивше на самом деле происходившей, где сплошной героизм, громкие слова и славословия. А наша партия — основной сочинитель и поставщик неправды о войне».

Из вышесказанного, вольно или невольно, Виктор Петрович вывел простую и мудрую истину: «Тот, кто врет о войне прошлой, приближает войну будущую». И я не устаю повторять этот афоризм в любом разговоре, в каждом рассказе о войне.

Совсем недавно я цитировал Астафьева в статье, в которой критически высказывался о фильме с коротким, но понятным каждому россиянину названием — «Т-34». Кинофильм, снятый якобы о войне, рассказывает неискушенному молодому зрителю о тупых немцах и отважных, умелых и бессмертных русских танкистах. Слишком много в нем надуманного, нереального, героизированного…

Абсолютно противоположное этому «киношедевру» можно прочесть «про танки» у Астафьева в романе «Прокляты и убиты». Крохотный эпизод на двух страницах из общих 760-ти прописан автором настолько мощно, жестко и кроваво, что невозможно в него не поверить…

Прочтите всего несколько строчек из того кошмара, который довелось увидеть своими глазами одному из героев романа:

«Несколько чиненых-перечиненных танков, со свежими сизыми швами сварки, с выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, завязли в пойме реки, буксуя в болотной жиже и в торфе. Вокруг суетились пехотинцы, стараясь хоть как-то помочь… И вдруг налетела немецкая авиация и начала прицельно бить и жечь беспомощные машины. Черным дымом застелило заросшую пойму, и в горящих машинах начал рваться полный боекомплект, вдоль реки понесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей… Часть уцелевших экипажей вместе с пехотой бросились через осеннюю реку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, встречал разгневанный командир танковой бригады, а вместе с ним еще несколько офицеров штаба. Пьяный до полусмерти полковник, одетый в новый черный комбинезон, лично расстреливал из пистолета всех выползающих на берег и танкистов и пехотинцев, зло сверкая глазами, брызгая слюной.

— Назад! Сволочи! Изменники! Назад, в Бога мать! — он орал и палил, и палил налево и направо, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи…»

Вот такая страшная картина. И это всего лишь кусочек, вырванный из небольшого эпизода. Вряд ли кто-либо из современных кинематографистов решится включить его в фильм о войне. Так, может быть, и не надо говорить о ней вовсе?

У Виктора Астафьева было свое принципиальное суждение на этот счет: «Надо не героическую войну показывать, а пугать ей, ведь война отвратительна. Надо постоянно напоминать людям о войне, чтобы не забывали. Носом как котят слепых тыкать в нагаженное место, в кровь, гной в слезы».

Нужно ли еще что-то добавлять к словам писателя-фронтовика?

Принято считать, что художник априори должен находиться в оппозиции к власти. Но в современной России примеров, когда деятели культуры подписывают коллективные письма в поддержку любых действий руководства страны, немало. В этой связи невольно задаешься вопросом: «А поступил бы так и Виктор Астафьев?». Не берусь утверждать категорично, но склоняюсь к ответу «нет».

Хотя при жизни он был обласкан властью — как-никак Герой социалистического труда (1989 год), неоднократный лауреат Государственной премии. Но в то же время Астафьев был из семьи раскулаченных сибирских крестьян. В рядах КПСС не состоял. Да и во всех его книгах вы не найдете признаков любви к руководству страны. Так кто же он — придворный писатель или диссидент?

Сам Виктор Петрович ответил бы на подобный вопрос так: «Смею думать, как писатель я никогда не был ни в русле, ни на стрежне социалистического реализма в его жесткой, зашоренной трактовке. Никогда не мучился над проблемой положительного героя, роли партии, «темой рабочего класса» и прочей идеологической дребеденью. Но и диссидентом я не был. В иных обстоятельствах — как знать, но в своих, и по природе своего писательства, и по характеру просто не мог им быть. Писал, как писалось, думалось, дышалось — и резко, и лирично, и «раздумчиво». Парадокс, что меня как-то сразу начали хвалить, а ругали хоть порой и жестко, но подозрительно маловато».

Это его счастье, что свой главный роман о войне, «Прокляты и убиты», он закончил уже в 90-е годы. Иначе лежать бы при советской власти рукописи в столе до скончания века. Слишком «не та» война в романе. Слишком много грязи и крови. Война за пределами человеческого сознания.

«Вы создали нечто доселе невиданное», — это из письма фронтовика-окопника к писателю. И то правда: «невиданное» не вписывалось в каноны советской идеологии. Тогда бы точно не напечатали.

А что же сегодня? Был бы жив, того и гляди заклеймили бы литератора Астафьева, привлекли бы к ответственности «за искажение исторической правды». Ведь сейчас опять находятся доброхоты, пытающиеся причесать историю, не выпустить в люди такую «немытую», как Астафьевская, правду.

Но ведь говорить правду может только свободный человек. Был ли писатель Астафьев свободным? Трудно сказать. Но вот на одной из встреч с читателями, когда его спросили: «Как стать свободным человеком?», Виктор Петрович ответил: «Начните с того, что перестаньте врать самому себе и прогибаться перед начальником». Что-что, а в прогибании перед начальством он замечен не был…

В творчестве Астафьева отчетливо прослеживается активное неприятие сталинизма как противоестественной системы, уничтожающей личность человека, превращающей народ в послушное, безропотное стадо.

«Нет на свете ничего подлее русского тупого терпения, разгильдяйства и беспечности, — писал он. — Тогда, в начале тридцатых годов, сморкнись каждый русский крестьянин в сторону ретивых властей — и соплями смыло бы всю эту нечисть вместе с наседающим на народ обезьяноподобным грузином и его приспешниками. Кинь по крошке кирпича — и Кремль наш древний со вшивотой, в нем засевшей, задавило бы, захоронило бы вместе со зверующей бандой по самые звезды. Нет, сидели, ждали, украдкой крестились и негромко, с шипом воняли в валенки. И дождались! Окрепла кремлевская клика, подкормилась пробной кровью красная шпана и начала расправу над безропотным народом размашисто, вольно, безнаказанно».

Интересно узнать, как Виктор Астафьев, один из самых издаваемых писателей у нас и в мире, решал материальные проблемы и в советское время, и в 90-е годы. Вот как он сам рассказывал об этом в одном из интервью (примерно года за два до смерти):

«Где-то к шестидесяти годам, с госпремией, и когда четырехтомник вышел, да в «Роман-газете» прошло несколько вещей, да издательская волна подфартила, тысяч двести пятьдесят — тех, советских, на книжке собралось. Рублей по 500-600 в месяц на жизнь снимали, и думалось — до рокового часа безбедно хватит. И вот в одну ночь стараниями гайдаровского внучка, как у многих, все это рухнуло, если не сказать круче. Настроение, дух был мерзейший! Погоревали с Марией Семеновной. Потом засучил рукава, сел за стол, прижал зад. И жена — за машинку. Только подняли голову — очередная подлянка, по имени дефолт — уже от Кириенко. Откуда кризис — малопонятно, а «кинули весь мир».

А вот тоже любопытно — Астафьев о современной церкви:«Я вообще отношусь к храму, как к посреднику. Театр своего рода, где изображается спектакль, причем спектакль обветшалый, устарелый. Слушают и большинство прихожан не понимают, о чем речь идет. Ну, две-три молитвы понимают, и то, слава Богу, что ходят. Все эти требы, которые они справляют, нуждаются в обновлении, чтобы сблизить их с современным народом. И хотят они, не хотят, сопротивляются, консервативны, а все-таки это нужно».

На вопрос журналиста «Довольны вы прожитыми годами?» отвечал: «Хорошо, что не бездельничал, много работал. Из безграмотного мужика сумел продвинуться, занял свое место в литературе. Место, которое считаю своим. Жизнь прожил не зря. У меня замечательная жена, которая не требует от меня больше, чем я есть. У меня есть мои читатели — знаю по письмам, телефонным звонкам… Кстати, из благополучной жизни литературы не рождается. А в России всегда хватало и страданий, и мук».

Интересно, что к своему писательскому труду Виктор Петрович относился с какой-то свойственной, наверное, только русскому крестьянину иронией и даже с пренебрежением. В одном из писем к жене, в самом конце 80-х писал: «Хочу, чтобы хоть кто-нибудь из внучат работал на природе и для природы… Не хочу, чтоб хоть один пошел по моим стопам и сделался писателем или артистом. Бесполезное, проклятое занятие, приводящее человека к полному разочарованию во всем! Если решится возврат «к земле» и возрождение деревни (это неизбежно, иначе все помрут с голоду), хотелось бы мне, чтоб кто-нибудь жил на земле и землею — нет труднее и благороднее, нужнее и полезнее работы крестьянина».

В последние годы жизни Виктор Астафьев редко давал интервью. Тяжело болел, но при этом продолжал много работать. Незадолго до смерти в письме-завещании очень обстоятельно просил близких: «Похороните меня в Овсянке на новом лесном кладбище, рядом с дочерью Ириной. Пожалуйста, сделайте похороны без шума и блудословия. Пусть звучит музыка — я постараюсь ее услышать — и не гремите казенными речами, я от них устал… Прошу вас после гражданской панихиды в городе свозите меня на одну ночь в Овсянку, в мою избу. Пусть там ночью меня отпоют, если сочтут достойным Господней молитвы… Выносить на кладбище надо из овсянской избы, минуту постойте перед бабушкиным домом, в котором прошло мое детство, — он изменился, в нем чужие люди живут, но земля-то та же, которую я топтал и грел босыми ногами… Если читателям и почитателям захочется устраивать поминки, не пейте много вина и не говорите громких речей… Коли возникнет необходимость проводить так называемые литературные чтения и собираться в Овсянке и на могиле, делайте это не чаще, чем в три года раз. И ради Бога, заклинаю вас, не вздумайте что-либо переименовывать, прежде всего мое родное село. Пусть имя мое живет в трудах моих до тех пор, пока труды эти будут достойны оставаться в памяти людей… Живите с миром в мире и покоем в душе! Будьте достойны самой жизни, ничего нет ее дороже. Храни вас всех Бог!»

Умер великий русский писатель поздней осенью 2001 года на 78-м году жизни там же, где и родился — в деревне Овсянка Красноярского края. Там и был похоронен, как завещал.

Петр Котов