Новое о Распутине

В электронном фонде Президентской библиотеки появились новые документы, связанные с Григорием Распутиным. Он был убит 30 декабря 1916 года — 100 лет назад — и остается одной из самых неоднозначных фигур российской истории начала XX века.

Среди архивных документов, собранных под обобщающим названием «Падение царского режима» — стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 году в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Показания были взяты у высших чинов Департамента полиции Петербурга — А.В. Герасимова, А. И. Спиридовича, В. Н. Воейкова, В. А. Маклакова и других. Из лиц гражданских к допросу были привлечены А. А. Вырубова и О.А. Лохтина — представительницы «ближайшего круга» Распутина.

Судя по протоколам допросов, многие преданные своему делу высшие государственные чины вроде генерал-майора В. Воейкова, дворцового коменданта с 1913 года, без труда разобрались с сущностью Распутина: «Вы отрицаете свое участие в обсуждении политических вопросов?» - «Я затрагивал один вопрос, который считал очень важным, вопрос о Распутине. Я считал, что нужно прекратить его доступ к царю». - «Вы не считали Распутина хлыстом?» - «Нет, я его просто считал жуликом».

Материалы следствия, которое вели дознаватели Чрезвычайной следственной комиссии, воссоздают трагическую картину крушения Российской империи. Ее подготовила сумма сложных социально-экономических обстоятельств и предательство интересов России ее высшим чиновничеством, ненавидевшим реформаторские идеи Столыпина и самого реформатора. Эти самые лица, мельтешившие у трона, делали все возможное, чтобы приблизиться к Распутину, приехавшему в Санкт-Петербург в 1908 году. Многие высшие чины министерств и силовых ведомств предпринимали энергичные усилия для сближения со «старцем» сугубо из карьерных соображений, преступая не только законы этики, но и закон как таковой.

Материалы допросов проливают свет на ситуацию вокруг трона Романовых предреволюционного времени: слабый правитель не мог пресечь разгула коррупции, воровства, оккультизма, сопутствующего всякому «смутному времени».

В центре этой фантасмагории оказался безграмотный крестьянин из крошечного села Покровское Тобольской губернии, сумевший войти в семейный круг российского императора. «Старец», приблизившийся к царской чете через фрейлину и подругу Александры Федоровны Анну Вырубову, обретал все большее влияние на кадровую политику в высших государственных институтах. Характерны признания С. Белецкого, директора Департамента полиции в 1912—1914 годах и одного из его заместителей С. Виссарионова: оба они пошли на сближение со «старцем» сугубо из карьерных соображений.

За этим непростым процессом просматривались деньги, и немалые, происхождение которых пытались установить следователи. Разве что одна Вырубова свидетельствовала на допросе, что Григорий Ефимович «денег не берет — он их тратит на сирых и убогих». А если и берет, то разве что на шапку да шубу соболиные.

Однако немало фактов свидетельствуют о том, что «малое предприятие» «Распутин» работало весьма эффективно. Особенно, когда на его пути встречался такой же авантюрист, подобный внебрачному сыну князя Петра Мещерского, красавцу и жуиру Ивану Мануйлову. Преуспевающий шпион под видом чиновника департамента духовных дел, аккредитованный при Ватикане, а далее «боец незримого фронта» в Париже, раскинувший шпионскую сеть по всей Европе, неутомимый игрок, постоянный клиент Монте-Карло, проваливший свою европейскую миссию и отозванный в Петербург, сразу оценил возможную выгоду от партнерской близости с Распутиным.

Официально Мануйлова назначили к Распутину телохранителем (сам он называл это «личным секретарем»), что давало возможность неотлучно находиться при старце.

Очень скоро Распутин, разглядев выдающиеся таланты Мануйлова, проникся к нему большим расположением и назначил собственным коммерческим агентом. И через год у Мануйлова на банковских счетах было уже около полмиллиона рублей. О том, какие коммерческие операции проворачивали Распутин с Мануйловым, сказать трудно. Ясно, что очень большие. Есть версия, что они основали сеть доходных клубов. За гонорар в 100 тыс. рублей освободили от судебного разбирательства известного банкира Рубинштейна.

Когда главе Государственной Думы М. Родзянко на допросе в Чрезвычайной комиссии задали конкретный вопрос по происхождению денег Распутина, тот ответил: «Все так прятали концы в воду, что ни от кого фактов получить невозможно. Но определенно ходили слухи, и ко мне приезжали частные люди с заявлением о том, что они знают, что через шведское посольство Распутину передаются большие деньги из-за границы. Я знаю, что все эти данные доводились до сведения генерала Беляева, главы контрразведки. Распутина окружали люди, которые, несомненно, имели связь с заграницей. Потом это подтвердилось. Не могу иначе объяснить, откуда появилось планомерное и правильное изгнание того, что могло принести пользу в смысле победы над Германией. Но в том беспорядке, который у нас царил, существовал известный порядок. Он планомерно приводил к смене министров. Засим, продолжают ставить в конфликт власть правительственную с обществом. Началось систематическое отстранение государя до Думы…»

Далеко не все представители истэблишмента России осознавали всю серьезность нависшей над страной опасности. Все понимал, все подмечал и оценивал Столыпин, который так описал свою встречу со «старцем» своему приятелю Михаилу Родзянко: «Он (Распутин) бегал по мне своими белесоватыми глазами и произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного писания, как-то необычно разводил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине, сидящей напротив меня. Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он производил довольно сильное, правда, отталкивающее, впечатление. Я собрал свою волю в кулак…»

Цвет российского дворянства и офицерства не раз задумывался о покушении на «старца». Перебирались варианты: Ялта, Ливадия и, наконец, Петербург — ночь убийства во дворце князей Юсуповых. Но было уже не совладать с революционной ситуацией: в России назревал февраль 1917 года, а за ним и грозный октябрь 1917.

Наталья Корконосенко