Президент растерянности

После того, как стало почти очевидным, что в ноябре соперничать за американское президентство будут Дональд Трамп и Хиллари Клинтон, эксперты с особым чувством примеряют искомую должность к фигуре претендента-скандалиста. И большинство сходится на том, что крепко сбитые американские институции загонят Трампа в достаточно узкий коридор возможностей. И уж там его индивидуальность особого значения иметь не будет.

Не исключено, что и так. Но вот в Британии институции тоже крепко сбиты. И премьер-министр Дэвид Кэмерон — персона абсолютно системная и вполне лишенная экстравагантности. И при этом через полтора месяца там пройдет референдум о выходе из Евросоюза. Событие по европейским и даже мировым масштабам необычное. Тем более, никто не берется предсказать результат.

И, может быть, лидер менее банальный, менее слитый с опостылевшим политическим классом и более богатый идеями, чем Кэмерон, выглядел бы адекватнее в этой особой ситуации, и не смотрелся бы человеком, которого события тащат за собой.

Кстати, Трамп только что заявил, что британцам «будет лучше без ЕС». Не знаю, в какую сторону сработает эта рекомендация, но так или иначе повлиять на исход голосования она вполне может. Ведь шансы стоят ровно.

В спокойные времена в благоустроенных странах институции — это почти все. Но сейчас-то времена как раз неспокойные. Такие, когда выдвигаются лидеры, знающие, как вести за собой людей. А если в подобные моменты всплывают персоны заурядные или случайные, то смятение в умах только растет.

Оставляя в стороне все прочие края, согласимся, что в западных странах сейчас очевидный кризис идей, соединившийся с кризисом руководящих классов.

В восточной части Евросоюза — в особенности, в Венгрии, а теперь и в Польше, — этот кризис уже вошел в следующую фазу, породив национал-популистские режимы.

В старой Европе под политическим кланами, привыкшими там править, горит земля, однако они пока держатся. Но их способность обновить курс и выдвинуть убедительных лидеров не очевидна ни их народам, ни им самим.

В Америке примерно то же самое. Соперничество Хиллари Клинтон, ходячего олицетворения традиционной политики, и Дональда Трампа, во всем ей как бы противоположного и известного до сих пор только в качестве скандального бизнесмена-шоумена, — выражение того же самого общественного смятения. Обоим — и воплощению опостылевшего политического прошлого, и претенденту на свежесть и новизну — под семьдесят. Оба в возрасте Рональда Рейгана, когда 36 лет назад тот шел к своему президентству.

Тогдашняя американская ситуация внешне была похожа на нынешнюю.

Президент-демократ Джимми Картер, духовный и политический предшественник Барака Обамы, тоже начинал как президент надежд. Левый либерал, защитник меньшинств, сторонник социального государства и борец за права человека и мир во всем мире, он вовсе не был заранее приговорен к позорному разгрому при попытке избраться на второй срок в 1980 году.

Просто Обаме долго везло, а Картеру быстро перестало. На последние годы обамовского правления тоже выпали международные неудачи, но они не воспринимаются сегодня в Америке как слишком уж большие и нестерпимо унизительные. А то, что произошло в финальную двухлетку Картера, выглядело в глазах его сограждан как жалкий и позорный крах.

Советское вторжение в Афганистан и провал политики разрядки, на которую он сделал ставку. Гибель проамериканской монархии в Иране и захват исламскими революционерами персонала посольства США в Тегеране. Воинственные левые режимы, дерзко шедшие в наступление в Центральной Америке.

На это накладывалось еще и растущее раздражение тем, что вовсе не при Картере началось — хозяйственным застоем и невиданным по американским меркам разгулом инфляции.

С таким багажом Джимми Картеру, человеку нерешительному, робкому, миролюбивому и вообще созданному для других времен, уже ничего не оставалось, как уступить носителю противоположных качеств. Республиканец Рейган пришел к власти как поборник наращивания и применения военной силы, уменьшения госвмешательства в экономику, удушения инфляции и прочих консервативных добродетелей.

Говорят о стилистическом сходстве Трампа с Рейганом. Но, в отличие от Трампа, который (на словах) одновременно выступает как изоляционист и как империалист, как «голубь» и как «ястреб», Рейган, во-первых, говорил вещи, которые друг другу не особо противоречили. Во-вторых, он публично отстаивал одни и те же взгляды уже много лет. А в-третьих, он продвигал их, будучи стопроцентным человеком системы и одной из видных фигур американского истеблишмента. Даже и в собственной Республиканской партии он считался довольно крайним, но уже и до этого домогался от нее выдвижения в президенты, причем имел реальные шансы, и много лет прослужил губернатором Калифорнии, огромного штата.

Когда время этих идей пришло, у одной из главных партий уже был наготове подходящий человек. Что говорило о неплохой форме, в которой находился тогда американский политический класс. Но еще больше о том, что само американское общество было в те годы готово к переменам и хотело их.

Поэтому смена курса произошла бы и без Рейгана. Поворот к политике силы начался уже при Картере, при всех его метаниях и страхах. И он же за год с лишним до проигрыша на президентских выборах поставил во главе Федеральной резервной системы легендарного Пола Волкера, который железной рукой сломил инфляцию, пойдя ради этого на временный спад производства и всплеск безработицы. Его политика принесла убедительные плоды лишь несколько лет спустя, и их пожал Рейган, который, естественно, идеи Волкера подхватил и поддержал. Но в главных своих чертах та же политика проводилась бы и при другом президенте.

В этом ключевая разница с тем, что есть сегодня. В отличие от нынешнего, тогдашнее американское общество лучше знало, чего хочет, а правящий слой чувствовал себя куда увереннее и гораздо яснее понимал, что предложить своему народу.

Сегодняшняя Америка не хочет выглядеть слабой, но боится применить силу. Устала от политкорректности, но не знает, чем ее заменить. Видит, что общество расслаивается на успешное меньшинство и живущее на пособия большинство, но не представляет, как с этим быть. Хочет удержать мировое первенство, но чувствует, что китайской системе, при всех ее трудностях, вряд ли можно предречь скорое «выкидывание на свалку истории», как некогда Рейган говорил о марксизме-ленинизме (подразумевая под ним систему советского социализма).

Эта сумятица в умах и порождает американскую предвыборную борьбу — 2016, с ее странными сюжетами и странными участниками.

Когда идеи овладевают массами, то находятся и лидеры, за которыми эти массы идут, а если государственные институции хороши, то они помогают этому движению. А растерянность рождает только метания. Сейчас — предвыборно-словесные, а потом, может статься, и государственно-политические.

Сергей Шелин