Posted 6 июня 2014,, 20:04

Published 6 июня 2014,, 20:04

Modified 30 января, 22:25

Updated 30 января, 22:25

Русский мат, три струны и жеманные дамы

6 июня 2014, 20:04
Дмитрий Губин
Попавшая под запрет ненормативная лексика - как балалайка. В руках виртуоза этот примитивный музыкальный инструмент умеет играть принципиально иное, нежели способен из нее извлечь простолюдин.

На днях я встретил главреда «Искусство кино» Дондурея. Он вернулся с фестиваля из Канн и был печален:

- Знаете, Дима, а звягинцевский «Левиафан» ведь прокатного удостоверения не получит!

- Это еще почему?!

- Как почему? Мат! А Звягинцев может и заартачиться…

С тех пор, как Минкульт горячо поддержал предложение законодательно запретить мат в кино, на концертах и на театральной сцене (запрет должен вступить в действие с 1 июля) я участвовал в трех радио- и телепрограммах на эту тему, что способствует отшлифовке концепций. Но прежде чем я ее – отшлифованную – предъявлю, прошу напрячься и честно ответить, сколько (примерно) матерных слов вы знаете.

Сосчитали? Замечательно.

А вот филологи (беру мнение тех, кто участвовал в экспертизах по требованию судов) знают таких слов только три. Они обозначают то, что по-латыни называется penis, vagina и coitus. Роскомнадзор, правда, пытается приплюсовать к ним четвертое, обозначающее гулящую женщину, но это от лукавого. Матерных слов в русском языке ровно три. Столько же, сколько струн на балалайке. А все остальные слова – производные: музыка, на трех струнах исполняемая.

Русский мат и есть русская балалайка: примитивный инструмент с малым числом струн, на котором, однако, любой дурак может научиться играть. Дурак и играет: «Ехал на ярмарку Ванька-холуй, за три копейки показывал…». Зато всем ясно.

Так что мат – это примитивность, ограничение, а не сами слова. Которые, кстати, улетают из клеток, что птички. Во времена Баркова и Пушкина к матерным относились «елда», «елдак» и «еть». Во времена Чехова они уже стерлись, как старый носок, а сейчас и носка нет. Во всяком случае, читая «Хамелеон» - «Елдырин, узнай, чья это собака, и составляй протокол!» - мы не замечаем кукиша в кармане. Спокойно слушаем диск «Елдырина слобода» фолк-группы «Бабслэй»…

Простака, дурака с завалинки, играющего немудрящее на трех струнах, хорошо слышно, даже когда не видно. Ему закрыт путь не столько в приличное общество, публичное место, а сам он – предмет изучения. Лексические значения и примеры употребления мата впервые зафиксированы в 4-м издании «Словаря живого великорусского языка» Даля под редакцией Бодуэна де Куртюнэ (1903 год). А в 2000-х лексикограф, филолог, отец-основатель арт-группы «Война» Алексей Плуцер-Сарно начал составлять подробный «Словарь русского мата». До вынужденной эмиграции из России он успел выпустить три тома (по одному на каждое из трех слов). Это блестящий филологический труд, снабженный справочным аппаратом. В трех томах содержится около 5000 лексических единиц. У меня есть первый том с дарственной надписью, и я мало чем так горжусь, как ею. Если бы Плуцер не прятался в Европах, я бы спросил его про возникновение трех нынешних слов и исчезновение трех струн барковско-пушкинской поры…

Так вот: балалайка – этот примитивный музыкальный инструмент простолюдина, человека с низким социальным статусом – в руках виртуоза умеет играть принципиально иное, нежели «Купил доху я на меху…». «Терем-квартет», от которого позднее отпочковался близкий по манере Ma.Gr.Ig.Al, мастерски исполняет классику – от Моцарта до Глинки – на примитивных народных инструментах: малой домре, домре-альте, баяне и контрабасе-балалайке. Музыканты-консерваторцы наверчивают Шуберта, как чистый бриллиант. И дело не в том, что Шуберта (положим, любой дурак просвищет начало «Серенады», со шлягерами так всегда), – а в том, что делают это изощренно. Музыкально искушенные люди впадают в неистовство на их концертах.

Мат на сцене, в кино, в книге – в общем, та же балалайка, но в руках у виртуоза (который тоже может проколоться, но это – отдельный вопрос).

В замечательном спектакле «Страх», идущем в московском Гоголь-центре (где действие фильма Фасбиндера «Страх съедает душу» перенесено в современную Москву), есть важная сцена. Толстопузый мент, проверяя документы мальчишки-гастарбайтера (в которого влюбилась пожилая русская героиня), нарочито, чтобы унизить, коверкает тюркское имя, пересыпая луями. Это подмечено очень точно. Без мата сцену не сыграть. А заменять мат эвфемизмами – значит жеманничать.

Суть жеманства не в том, что простолюдину запрещается материться - простолюдину это как раз не запретить. Суть жеманства в том, что виртуозу запрещено играть на инструменте простолюдина.

Этим запретом исполнитель сводится до положения двоечника из пятого «В», у которого учитель перед уроком проверяет чистоту ногтей… Нет, не так: этим запретом учитель сам сводится до положения двоечника, у которого директор проверяет ногти. А двоечник похихикивает: так те и надо, а чо, должна быть культура, сам же учил!

Грустно, девушки.

Хотя жеманным девушкам как раз и не грустно.