Цены и ценности Владимира Путина

Двести лет назад, сразу после падения Наполеона, крупнейшие европейские монархи сформировали Священный союз с целью предотвращать любые возможные революционные взрывы. Консервативные идеи должны были сплотить весь цивилизованный мир, чтобы не допускать больше таких ужасов, которыми бунтующая Франция могла наполнить весь мир.

Священный союз является ярким примером того, как внешняя политика строится на общих ценностях, объединяющих разные страны. Однако продержался он не очень долго, поскольку конкретные интересы отдельных государств оказались для них важнее общих ценностей. Ярче всего это проявилось в политике Пруссии при «железном канцлере» Бисмарке, который ради создания единой германской империи готов был заключать любые союзы и в то же время конфликтовать с любой державой, противодействующей достижению целей, поставленных Берлином.

С тех пор конфликт политики ценностей и политики интересов постоянно проявляется в мире. Скажем, Коминтерн строился на антибуржуазных ценностях, которые разделяли коммунистические партии разных стран, готовившие сообща мировую революцию. Но в годы Второй мировой войны Сталин Коминтерн прикрыл, поскольку конкретные интересы антигитлеровской коалиции предполагали сотрудничество с англо-американской буржуазией, поставлявшей Советскому Союзу товары по ленд-лизу и обещавшей открыть второй фронт.

В связи с этим возникает вопрос: что делает Владимир Путин сегодня в Грузии, на Украине и при формировании Евразийского союза? Пытается восстановить империю, отстаивая старые российские ценности, утвердившиеся еще в те времена, когда инок Филофей сформулировал тезис о Москве как третьем Риме? Или же президент России руководствуется сиюминутными интересами, стремясь вне зависимости от идей, хранящихся в пыльном кремлевском сундуке, рационально укреплять свою власть, подбирать союзников и противодействовать противникам?

Основная масса российских граждан, испытывающая восторг по поводу присоединения Крыма, явно считает, что Путин – убежденный патриот и эффективный собиратель земель. Зарубежные политики, полагающие, будто президент РФ потерял связь с реальностью, фактически стоят на той же самой позиции - только не хвалят, а осуждают его приверженность традиционным ценностям империи. Более того, сам российский лидер в многочисленных выступлениях стремится сформировать впечатление о себе как о человеке искреннем, убежденном и не выносящим двойных стандартов, столь свойственных «нашим западным партнерам».

Впрочем, при ближайшем рассмотрении Путин оказывается не слишком похож на искреннего империалиста, стремящегося вернуть вчерашний советский день, когда солнце было ярче, вода - мокрее, а боеголовки - ядернее, чем сегодня. Возможно, таким человеком являлся Евгений Примаков, принадлежащий к тому поколению россиян, которое формировалось на исходе сталинской эпохи. Путин же принадлежит к генерации прагматиков, умеющих видеть конкретную выгоду за каждым сделанным шагом. Об этом, в частности, свидетельствует то, как приведенные Путиным во власть люди оседлали российскую экономику, начиная с крупных госкомпаний и заканчивая фирмами, умело осваивающими огромные контракты, финансируемые из российского бюджета. Трудно представить себе, чтобы такие прагматики во внешней политике руководствовались «великими идеями», а не конкретными интересами. И впрямь, все, что делает Путин (вне зависимости от его риторики), прекрасно служит укреплению нынешней политической системы и продлению ее существования на долгие годы.

Систему, основанную на ценностях, пытался у нас выстраивать в первой половине 1990-х министр иностранных дел Андрей Козырев. Похоже, он искренне полагал, что, вводя Россию в сообщество западных государств, Кремль создает основу для нормального долгосрочного развития. В известной степени так оно и было, однако мы быстро столкнулись с тем, что в самый трудный момент, когда российские реформы остро нуждались в финансовой поддержке, Запад гораздо больше обещал, чем реально делал для команды Ельцина-Гайдара-Козырева. Скажем, на фоне того, что сегодня получает в виде разного рода займов маленькая Греция, кредитование России 90-х представляется трагикомедией. Поддержка реформ была откровенно смешной, а последствия – весьма печальными.

Политику Козырева решительно отверг уже Примаков. Но Путин на первых порах готов был вновь с Западом подружиться. Кредиты ему были уже не нужны, поскольку российская экономика начала быстро расти. Однако он полагал, по всей видимости, что на Западе его примут как равного политического игрока. В лучшем случае – наследника великой державы, с которым следует советоваться по всем вопросам, включая вторжение в Ирак. В худшем – неформального лидера постсоветского пространства, который Ирак готов отдать американцам, но хочет взамен получить от США карт-бланш на Украину, Грузию, Среднюю Азию и т.д.

Сегодня, после крымской истории, мы отчетливо видим, как укрепляет властные позиции Путина народное обожание, связанное именно с тем, что граждане России рассматривают своего президента в качестве объединителя земель и неформального лидера, способного «навести порядок» у запутавшихся соседей. Не удивительно, что в середине нулевых, когда стало ясно, насколько жестко Запад противодействует подобному «наведению порядка», Путин стал постепенно трансформировать свой курс. Он вряд ли имел какие-то принципиальные возражения против западных ценностей, но поскольку носители этих ценностей готовы были ударить по его жизненным интересам, пришлось двигаться в сторону очередной холодной войны.

Надо признать, что движение это оказалось для Путина весьма успешным. Он уверенно держит власть в своих руках даже несмотря на намечающийся развал российской экономики. Краткосрочные интересы Кремля явно не совпадают с долгосрочными интересами российского общества, однако последние мало волнуют политическую верхушку. Или, точнее, эти люди убеждены в том, что они осчастливили Россию, удержав страну от кровопролитных внутренних конфликтов, вроде тех, которые происходят в Грузии, Украине, Кыргызстане. Поэтому собственные интересы они отождествляют с интересами государства и считают крайне важным максимально долгое сохранение власти и предотвращение демократизации, которая ассоциируется у них с развалом по украинскому сценарию.

Внешняя политика все чаще служит для Кремля инструментом осуществления политики внутренней. Для Путина, скорее всего, не так уж важно, сколько и каких территорий приобретет Россия. В одних случаях он воздерживается от приращения территории (Абхазия, Южная Осетия). В других – поглощает то, что «плохо лежит» у соседей (Крым). В третьих – использует нестабильность в сопредельных с Россией регионах для осуществления широкомасштабного торга, затрагивающего не одни только политические, но также и экономические вопросы (Донбасс).

Принципиально важно для Путина то, как его действия воспринимаются в России. Реальные события служат лишь одним из «кирпичиков», с помощью которых строится телевизионная картинка. Пропаганда формирует в обществе представление о том, что Россия встает с колен, и это представление, в конечном счете, влияет на электоральные результаты. Успех на выборах позволяет сохранить политическую власть. Власть оборачивается возможностью использования в своих интересах разнообразных ресурсов.

Во всей этой истории практически не остается места для осуществления какой бы то ни было политики ценностей. Или, точнее, каждая абстрактная ценность (духовная, цивилизационная, общечеловеческая) имеет вполне конкретную цену, выраженную в деньгах, в избирательных бюллетенях, в олимпийских медалях, в кубических метрах газа или в баррелях нефти.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Перейти на страницу автора