Россия, которая утонула

Для меня история фильма «Солнечный удар» началась осенью 2012 года с внезапного пришествия швейцарской тети. Она поведала немало интересного о своей жизни в Лозанне и, в частности, вдруг сообщила: «Стою я, значит, в нашей церкви и вдруг чувствую – кто-то тихонько подошел и около меня стоит. Я поглядела – а это Никита Михалков! Ну, я его осторожненько потрогала» (она всех на всякий случай трогает). Как сообщила тетушка, Михалков на берегах Женевского озера снимал фильм по Бунину, а неизбежно маячившие в кадре горы предполагалось стереть потом на компьютере. Кстати, на московской премьере фильма Михалков страшно радовался присоединению Крыма и активно призывал туда российских кинематографистов. Наверное, дело тут не в двойных стандартах нашей творческой элиты - видимо, Михалков просто очень сожалеет, что успел создать свое масштабное полотно до возвращения полуострова в границы державы.

Судя по количеству людей, пришедших в кинотеатр ранним воскресным утром, фильмы Никиты Михалкова наш народ знает и любит. Расходилась публика в меланхоличной задумчивости – но это потому, что режиссер всех в конце утопил. Впрочем, сделал он это крайне деликатно, пожалев зрительскую психику, оставив за кадром предсмертные муки сотен людей. Стало быть, целью его было не столько представить кровавые зверства большевиков, сколько создать душераздирающе-трогательный образ. На самом деле, взгляд Георгия Сергеевича на уходящую под воду баржу – это и наш взгляд на исчезнувшую дореволюционную Россию: все так красиво и грустно, потому что мы не видели, как она корчилась в предсмертных муках (да и Михалков не видел). Мы только знаем, что она навеки исчезла. Хочется написать: подобно невидимому граду Китежу. Однако михалковская царская Россия до Китежа не дотянула.

От Бунина, конечно, Михалков тоже мало что оставил. Бунинский «Солнечный удар» - в буквальном смысле удар: рассказ начинается внезапно, когда герои выходят на палубу и тут же решают сойти на пристани, - а заканчивается долго и мучительно, потому что женщина уезжает, а мужчина проживает в Бог знает каком уездном городе целый день, не зная, как дальше быть. В фильме же мы видим расчетливую, умело заманивающую в свои сети приглянувшегося офицера женщину: то хохочет, то поет, то мелькает, то участвует в представлении. Интригу завершает закономерный секс в уездной гостинице. Женщина, кстати, имеет привычку сбегать, пока партнер не проснулся, а также склонна к клептомании (ворует нательные крестики и одеколоны). На фоне этого сентиментальная записка и конфетка - «со мной это в первый раз, а вам вот карамелька» - кажутся какими-то мещанскими потугами на утонченность.

Еще ряд частных замечаний:

1. Непонятна прямая цитата из Эйзенштейна. Когда коляска падает под лестницей, она пустая. Вероятно, это намек на смысл и содержание лживой советской кинопропаганды, начало которой положил как раз Сергей Эйзенштейн. Злые языки, правда, утверждают, что пустая коляска – это невольная оговорка, метафорическое изображение нынешнего творчества самого Михалкова.

2. Эротические сцены в фильмах Михалкова отличаются однообразием.

3. За что барон собственными руками задушил полковника? Может, я что-то упустила, но вроде ни разу все-таки не заснула.

4. Розалия Самойловна Залкинд, она же Землячка, исключительно колоритна. Вот просто на диво хороша и очень выразительна. Настоящая большевичка. К тому же, она, как известно, прабабушка Сергея Удальцова, так что это еще и пинок нынешней оппозиции: вот такие у нее достойные предки!

5. Очень бросается в глаза, что наивного русского Егория, он же Георгий Сергеевич, верящего, что большевистский идеал каким-то образом корреспондирует с христианским, оболванили и втянули в темное дело не говорящий по-русски венгр Бела Кун и еврейка Розалия Залкинд.

6. Неясна роль фокусника-марксиста, объясняющего главному герою, что, согласно Марксу, вокруг человека всегда крутится капитал.

7. Только Михалков сегодня может позволить себе безнаказанно снять сюжет о том, как взрослый мужчина подружился с мальчиком-подростком, а также сцену массового перекура.

Потрясенный мальчик Егорий в кадре недоумевает: «Неужели и я произошел от обезьяны, неужели и вы произошли от обезьяны, и наш батюшка произошел от обезьяны, неужели и царь произошел от обезьяны, и царица от обезьяны, и их дети, и великие князья?!». Редко кому из режиссеров удается таким скупым набором изобразительно-выразительных средств представить глубокий нравственный кризис героя - духовная скрепа буквально растворяется на глазах у изумленной публики. Но именно этот момент осознания превращает мальчика Егория в вежливого большевика с христианскими наклонностями Георгия Сергеевича. В детстве он мечтал о море, а в зрелом возрасте его получил. Только доставили его к морю не накопленные копейки, а последствия теории происхождения видов Чарльза Дарвина плюс, как можно догадаться, марксизм. Впрочем, судя по фокуснику, марксизм Михалков тоже понимает как-то своеобразно.

Главный герой, безымянный офицер, все время повторяет: «С чего все началось? С чего все началось?». Тот самый барон, который задушил за что-то полковника, ему отвечает: «Ненавижу русскую литературу! Сколько можно было все хаять: попов, церкви, власть!..». Главное слово здесь, разумеется, «власть». Самый страшный грех, ставший причиной утопления ядовито-зеленой и небесно-голубой лубочной России (снятой в Швейцарии и отредактированной на американском компьютере), - в том, что «Некрасов, картежник и пьяница» учил своих читателей ненавидеть любую российскую власть.

Реальных картинок из жизни дореволюционной России крайне мало, самая суровая социальная критика – бабы, таскающие на спинах мешки с мукой, которые наваливает здоровый мужик. Понятно, что та Россия потонула исключительно потому, что все ругали власть, а не потому, что одни русские бабы таскали на себе тяжеленные мешки, зарабатывая копеечку, пока другие русские бабы в белых кружевах крутили романы с молоденькими офицерами и останавливали на скаку пароходы, чтобы не потерять потенциального любовника. Потом пришла третья баба, еврейская, и отправила всех на дно.

И ведь это длится три часа! За меньшее время, видимо, никак не убедить зрителя, что при царе небо было синее, а трава зеленее, чем при большевиках. Я уже через час была готова согласиться, лишь бы выпустили из зала. А теперь задаюсь вопросом: ну почему нас, русских, все время мучают? Почему детей заставляют в школе читать не для удовольствия, а с воспитательной целью? Почему взрослым показывают кино, чтобы задумались, как плохо ругать власть? Почему у нас, среди березок средней полосы, даже искусство существует не для радости, не для красоты, не как «игра свободных сил», а исключительно чтобы воспитывать, прививать, формировать «правильный взгляд на вещи» - и все это по несколько часов, и мучая, мучая, мучая?!

Татьяна Шоломова

Перейти на страницу автора