Posted 29 апреля 2015,, 10:22

Published 29 апреля 2015,, 10:22

Modified 31 января, 04:07

Updated 31 января, 04:07

Пределы паранойи

29 апреля 2015, 10:22
Сергей Шелин
Станет ли Россия новым изданием Ирана, или, что точнее, облегченным изданием позднесталинского общества? Ответ на этот популярный вопрос сводится к тому выбору, который сделает народ: согласится он на такой путь или нет.

Выявления и наказания все новых провинившихся на танцевальном, театральном, историческом и любых прочих фронтах превращаются в массированное вторжение в обыденную жизнь рядовых людей. Только им теперь и решать, как далеко это зайдет.

То, что еще месяц – другой назад можно было назвать отдельно взятыми охранительными импровизациями, сегодня слилось в единый бурный поток. Каждый локальный скандал дает начало целой кампании, сразу же находящей себе место в этом параде оскорбленных карательных чувств.

После истории с новосибирским «Тангейзером» волна театральных запретов или хотя бы призывов к таковым, накрыла всю страну. От Пскова, где сорвали подготовку невинного спектакля, и до Казани, где местные коммунисты просят прокуратуру срочно принять меры против советской оперы «Джалиль», в нынешней постановке идущей здесь с 2011 года.

После выявления в московском магазине игрушек пластиковых солдатиков в нацистской форме были анонсированы массовые проверки товаров на предмет выявления идеологически порочных. Не дожидаясь этих рейдов, из продажи на всякий случай изъят, например, имеющий мировую известность антифашистский роман-комикс «Маус», поскольку на его обложке изображена свастика.

Можно, конечно, сказать, что спектакли и книги – утеха интеллигентов, т.е. меньшинства, не любимого и не уважаемого ни властью, ни простонародьем. Но танцы, особенно эротические, – уж точно всенародно любимая забава. А кампания против танцевальных студий, начавшись с оренбургских «пчелок», требует все новых и новых жертв.

Арест новороссийских девиц, сплясавших на фоне мемориала «Малая Земля», - лишь одно из множества мероприятий на этом фронте, отличающееся от прочих лишь повышенным градусом паранояльности и только поэтому ставшее знаменитым.

Местные жители давно облюбовали для своих развлечений этот мемориал, заброшенный тамошними властями. Купальщики, беззаботно резвящиеся даже и не на фоне памятника, как злосчастные девицы, а просто около него, по части бестактности дадут им сто очков вперед. Но кампания на то и кампания – формальной логики в ней и быть не должно, и вот послание широким массам присутствует всегда.

Три недели назад в Челябинске кто-то раскрасил бюст Ленина в цвета украинского флага. И уж, разумеется, «по факту вандализма начата проверка, устанавливаются лица, причастные к происшествию, решается вопрос о возбуждении уголовного дела». А то, что в Москве рядом с ленинской усыпальницей устраиваются концерты и прочие увеселения, «вандализмом» никто не назовет. Как никто не упрекнет высочайше обласканных байкеров в американском происхождении их обычаев и ультраправой атрибутике.

В кампаниях громят не стиль, не знаки, а зачастую даже и не искусство само по себе. Показательные кары, кто бы и за что бы под них ни попал, должны привести в оцепенение всех поголовно, и у всех отбить вкус к любой самодеятельности, осуществляемой без дозволения начальства. Кого-то из зарвавшихся идеологических фронтменов, переборщивших по части паранойи, можно будет потом и наказать. Главное, чтобы задача решалась.

«…У нас две недели все секретари городских райкомов и весь аппарат райкомов в городе Куйбышеве бегали с лупами. Постышев берет лупу, вызывает к себе представителя райкома и начинает рассматривать тетради, все тетради у нас оборвали, на обложках находили фашистскую свастику и дошли до того, что на печеньях есть олени — фашистские значки, на конфетах карамель, там цветок, это тоже фашистский значок…»

В 1937 году Павел Постышев, бывший сталинский любимец, попал в опалу и, будучи отправлен руководить Куйбышевской областью, пытался доказать, что по части мании преследования ему нет равных. Спастись все равно не удалось. Его прогнали и с этой, последней для него должности, а преемник Постышева еще и высмеял его на пленуме ЦК в январе 1938 года за идейные и организационные перегибы.

Сами «перегибы», конечно, никуда не делись. А во второй половине 1940-х получили яркое развитие в целой серии сменявших друг друга изоляционистских кампаний, идеологическая суть которых была настолько похожа на посыл нынешних мероприятий, что черпать материал для сравнений в Исламской республике Иран совсем не обязательно, хотя это сейчас и модно.

Борьба с «низкопоклонством перед Западом» стартовала в 1946 году. «Суды чести» (с 1947 года) осуществили показательное изгнание сравнительно небольших групп «низкопоклонников» из ведомств и научных учреждений и запугали несметное множество остальных. А кампании против «безродных космополитов» и «стиляг» (обе – с 1949 года) задали стандарты в широчайшем спектре – от этнической кадровой политики (которая в ту пору заменяла религиозную) и до правил изготовления патриотических фильмов и пьес; от того, как надо одеваться, и до того, какую музыку слушать и что танцевать.

Характерно, что мания преследования не коснулась трофейных иностранных фильмов – в особенности, немецких музыкальных картин гитлеровской эпохи, хотя придраться к ним было легче легкого. Но их год за годом крутили в кинотеатрах, поскольку они развлекали народ и приносили деньги в казну. В этой выборочной толерантности тоже просматривается сходство с сегодняшним днем.

Итогом тогдашних кампаний стали застойный провинциализм, упадок почти всех жанров искусства и отставание многих отраслей науки, деморализация и косность всех групп, отвечающих за продвижение общества вперед – от управленцев до культурного актива. Но самым плачевным последствием было даже не это, а глубокое погружение в изоляционизм широких масс, оторванность которых от внешнего мира приобрела гротескные масштабы.

Изоляционистские кампании зашли так далеко не просто из-за того, что навязывались государственной машиной. Они почти не отторгались и массами. Народ согласился тогда идти именно в эту сторону.

Ответ на популярный вопрос, не станет ли сегодняшняя Россия новым изданием Ирана, или, что точнее, облегченным изданием позднесталинского общества, сводится к тому же самому: согласится ли на это народ?

Время выбирать как раз сейчас и пришло. Изоляционистская паранойя перестала быть верхушечным явлением и дежурным телесюжетом. Сегодня она вторгается в повседневный быт десятков миллионов рядовых людей, диктуя им свои навязчивые мании, страхи и запреты. Если они согласятся под нее подстраиваться, она пойдет все дальше и все шире. А если нет, то придется ей притормозить. Потому что не бывает ничего сильнее всеобщего неприятия, даже и пассивного.

Сергей Шелин