Напряженность и четыре ее спутника

Не стану участвовать в увлекательном споре насчет того, является ли утечка сведений о дискуссии Владимира Путина с Алексеем Кудриным на президентском экономсовете случайной или специально организованной. Не все ли равно, в конце концов.

Кстати, будь я кремленологом, то сосредоточился бы не на просьбе Алексея Леонидовича «снизить геополитическую напряженность», а на той части ответа вождя, где он (если, конечно, верить утечке) обещает защищать российский суверенитет «не только пока будет президентом, но и до конца своей жизни».

Ведь профессионалы толкований вполне могут сделать отсюда два вывода. Во-первых, что Путин планирует со временем перестать быть президентом (например, в 2024-м, а то и в 2018-м). А во-вторых, что, перестав им быть, он собирается удержать в руках рычаги, необходимые для защиты российского суверенитета. То есть для кресла № 1 опять понадобится найти фигуру медведевского калибра.

Эти картины предполагаемого будущего крайне занимательны, но, не имея таланта гадальщика, сосредоточусь все-таки на «снижении геополитической напряженности». Ведь российский и международный ажиотаж вокруг этой темы растет на глазах. Само выражение стало крылатым. Герман Греф уже обещает шестидесятирублевый доллар — и именно при условии, что «геополитическое напряжение» уменьшится и «будет разрешаться ситуация с Украиной».

Говорят, что вслед за Савченко Киеву передадут еще несколько заключенных-украинцев. Это, конечно, не «разрешение ситуации», а только публичный жест. Но до недавних пор даже и жестов таких не было.

И зачем председатель Еврокомиссии Юнкер приедет на ПМЭФ потолковать с Путиным, если не ради все того же «снижения напряженности»? В Европе ищут повод ее снизить.

При всем этом вероятность того, что европейцы в июне не станут продлевать свои санкции, близка к нулю. Продлят. Но вот дальше возможны варианты. Москва может перейти от жестов к более широким мероприятиям и организовать или хотя бы допустить какое-никакое урегулирование в Донбассе. Если обозначатся признаки восстановления контроля Киева над регионом, то европейцы явно готовы за это ухватиться и свернуть санкции из «донбасского» пакета, введенные летом 2014-го. Отмена санкций, входящих в более ранний «крымский» пакет, маловероятна, но их масштаб меньше, чем у «донбасских».

В Кремле сейчас взвешивают «за» и «против». То ли «смягчать напряженность» с Западом, то ли оставить как есть. Ясно, что о каких-то послаблениях на домашнем фронте речи не идет в любом случае. Тут уж все зацементировано. Наша система, в том числе и в экономике, намерена остаться такой, какая она есть сейчас — бюрократичной, клановой, феодальной…

Вопрос стоит так: сочтут ли Владимир Путин и его окружение, что системе выгодно «снизить напряженность» в экономических связях с Западом, или же решат, что ей это даром не нужно.

Признаков хозяйственного краха у нас сейчас не просматривается.

По приукрашенным, но не совсем уж фантастическим оценкам Минэкономразвития, российский ВВП, очищенный от сезонных факторов, снизился в апреле, по сравнению с мартом, на 0,1%. В марте, по сравнению с февралем, снижение было таким же. А в феврале и январе ВВП не рос и не падал. Будем считать, что «дно спада» почти нащупано.

Потребительская инфляция в годовом исчислении уже довольно давно колеблется около 7,4%. Поскольку эмиссия увеличивается (в апреле она составила, вероятно, около 400 млрд руб.), то дальнейшее снижение инфляции сомнительно, а вероятность всплеска цен к концу года нарастает. Но нет признаков, что этот всплеск выйдет за пределы привычного. По крайней мере, пока.

Международные резервы России уже два месяца держатся около $388 млрд. Это довольно много.

Не меняется с начала 2016-го и общая сумма внешних долгов, составляющая сейчас $516 млрд. За вторую половину 2014-го, когда санкции перекрыли каналы кредитования и долги пришлось форсированно возвращать, их объем сократился на $133 млрд — с $733 млрд до $600 млрд. За весь 2015-й внешняя задолженность уменьшилась еще на $84 млрд. И с тех пор держится на одном уровне, что указывает на частичное восстановление возможностей переодалживать деньги. И уж в любом случае, внешние долги и проценты по долгам, подлежащие выплате в третьем квартале 2016-го, по прикидкам Центробанка, не так велики — $22 млрд. В четвертом квартале они тоже посильны.

Все это, вместе взятое, создает впечатление, что цену за санкции российская экономика уже заплатила и не особо нуждается в их отмене, частичной или полной. Сокращение западных кредитов перестало быть критичным. К самоналоженному эмбарго на ввоз европейской еды народ приспособился. Его готовность к дальнейшему снижению уровня жизни имеет свои пределы, но их еще только предстоит определить экспериментальным путем.

А возобновление притока иностранных инвестиций, на необходимость которого напирал Кудрин в своих собеседованиях с Путиным, вряд ли состоится в заметных масштабах даже и при смягчении санкционного режима. Ведь мы только что условились исходить из того, что система у нас останется прежней. А в нынешнем виде она непригодна для эффективных инвестиций, что внешних, что внутренних. Если инвестор может выбирать, то всегда найдет массу более заманчивых вариантов в других краях.

Тем не менее, нынешняя «геополитическая напряженность» — или попросту изоляция от Запада — рождает по крайней мере четыре явления, нежелательных даже для многих капитанов системы.

Вот они:

1. Рост зависимости России от Китая подходит к критической черте. Отгораживаясь от Европы, российская экономика превращается в придаток китайской. Как тактично заметила Ксения Юдаева, первый зампред ЦБ, «усиливается взаимное влияние наших экономик, в первую очередь, естественно, влияние китайской на российскую». И этот процесс, по ее мнению, набирает ход. Уже сейчас, при замедлении роста ВВП Китая на один процент, динамика российского ВВП ухудшается на полпроцента.

Китайские инвестиции в наши производства по сжижению природного газа и по добыче нефти стихийным порядком ставят на повестку вопрос о том, кто контролирует российские природные богатства. Заявление китайской профильной госкомпании о том, что она, пожалуй, может поучаствовать в приватизации «Роснефти», но только если приобретенный пакет позволит ей реально управлять этой компанией, совершенно естественно. Великий сосед просто подминает под себя экономику, которая не может сбалансировать свои внешние связи.

2. Изоляция от Запада резко снизила уровень конкуренции внутри российского хозяйства. Пищевые подделки — самое заметное, но вовсе не единственное проявление этого. Множество предприятий, в прошлом довольно жизнеспособных, деградируют и превращаются в изготовителей всевозможных суррогатных товаров и поставщиков суррогатных услуг. Дистанция между домашней и мировой экономикой растет. В нашей державе инстинктивно воспроизводится провалившийся эксперимент иранского импортозамещения (называемого там «экономикой сопротивления»), от которого сам Иран пытается сейчас избавиться.

3. Резко уменьшились возможности знакомства с новейшими технологиями. Миф о том, будто их можно воспроизводить у себя в автономном режиме, абсурден. Ни одна из растущих стран не идет этим путем.

4. Логика «геополитической напряженности» толкает к мероприятиям, которые опять раскачают российскую экономику, только-только успевшую «нащупать дно». «Если вчера еще те части территории Румынии, которые не знали, что такое быть под прицелом… Ну, сегодня придется нам произвести определенные действия, которые будут обеспечивать нашу безопасность». Так сказал на днях Владимир Путин по поводу развертывания в Румынии и Польше элементов системы противоракетной обороны США.

Эти угрозы живо напоминают об отчаянных и безуспешных советских усилиях угнаться в вооружениях за Америкой, предпринятых в 1980-х в ответ на рейгановскую «Стратегическую оборонную инициативу». Экономика России не справляется и с действующими планами вооружений, а на подходе, оказывается, уже новые. Надежды на то, что спад нашей экономики переходит в стагнацию, основаны на предположении, что добавочных сверхрасходов не будет. А если они все же будут, то даже и хозяйственный застой станет недосягаемой мечтой.

Все это подсказывает, что не только нашей стране и обществу, но и конкретно нашему режиму и существующей экономической системе выгодно было бы поработать над уменьшением «геополитической напряженности». Правда, прошлый опыт показал, что система на каждом шагу упускает собственную выгоду и даже находит в этом вкус.

Сергей Шелин