Posted 3 ноября 2016,, 18:04

Published 3 ноября 2016,, 18:04

Modified 31 января, 12:37

Updated 31 января, 12:37

Государство назначит себе нацию

3 ноября 2016, 18:04
Сергей Шелин
Попытка командой свыше учредить российский политический народ содержит неразрешимое противоречие.

Приказ Владимира Путина, чтобы знающие люди составили закон о российской нации, который бы утвердил ее как гражданскую и политическую общность, вызвал лавину шутливых откликов.

Главных возражений два. Что гражданская нация, если и возникает, то по собственной воле, а не по команде начальства. И что новая инициатива — лишь повторение лозунга о советском народе, «новой исторической общности людей», которая, как известно, не состоялась.

При всем неприятии чиновничьих попыток влезть людям в душу со своими наставлениями, скажу, что оба этих критических довода, как минимум, неточны.

Советское единство вовсе не было исключительно пропагандистской выдумкой — хотя в том числе, конечно, и ею. Наднациональный советский патриотизм или, если хотите, советский национализм («у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока») был вполне реальной силой и несколько десятков лет помогал сплачивать СССР. Советское государство держалось отнюдь не только благодаря страху перед карательной машиной. Это помнит каждый, кто успел его увидеть.

Вожди позднесоветской эпохи по личным своим установкам никоим образом не были космополитами. Они ценили, а отчасти даже исповедовали русский этнический национализм, однако не решились сделать его стержнем официальной государственной доктрины, поскольку понимали, что он неизбежно расколет империю.

Другое дело, что советский патриотизм был неразрывно связан с партийной и коммунистической мифологией, и поэтому разделил их судьбу. К 1980-м годам срок его годности истек.

Изготовить его сиквел под российской вывеской сейчас уже невозможно, и в этом критики правы. Советский политический патриотизм был частью тоталитарного режима, а российский режим XXI века, как к нему ни относись, тоталитарным не является. По крайней мере, в том понимании, какое в это слово вкладывали в прошлом веке.

Закон о российской нации пропустить через думское голосование легче легкого, но сама по себе эта бумага ничего не изменит. А если дело бумагой не ограничится, и государственная машина в самом деле навалится на людей, пытаясь вылепить из них нацию? Рассуждением о заведомой обреченности таких верхушечных попыток тут не отделаешься.

Ведь в реальном мире национальное строительство сверху — обычная практика. И далеко не всегда неудачная. Вспомнить хотя бы анекдоты о прусском учителе, который «выиграл битву при Садовой» (и тем самым объединил Германию). Или об учителе французском, который сделал крестьянскую Францию республиканской (и тем самым поставил точку в гражданских распрях, сто лет раздиравших эту страну).

Хотя верно и то, что попытки соорудить сверху многоплеменные гражданские нации сплошь и рядом оказывались провальными.

Пример — Чехословакия и Югославия, возникшие после Первой мировой войны волею великих держав и местных инициативных групп. Слово «чехословак» так по-настоящему и не вошло в обиход, хотя сама федерация двух наций продержалась до начала 1990-х. Обозначение «югослав» настойчиво внедрялось местными властями, и к концу существования СФРЮ доля тех, кто соглашался так себя называть, поднялась до 6-7%. Но чтобы удержать Югославию от распада, требовалось гораздо больше.

Вообще, наличие более или менее общепринятого и вошедшего в обиход названия нации — довольно верная примета ее возникновения.

Закон о российской нации — бюрократическая игра, а вот за «дорогими россиянами» Бориса Ельцина стояла самая серьезная попытка консолидировать гражданскую российскую нацию из всех предпринятых в истории страны. Именно так нация и самоопределяется. Сверху звучат призывы, а снизу миллионы граждан, ощутивших связь друг с другом, на них откликаются.

Почему в ответ на это обращение, вызывавшее у людей слезы в конце 1980-х, стали иронически улыбаться несколько лет спустя, можно выдвигать разные версии. Но уж точно не потому, что сами слова «россиянин» и «российский народ» были неудачными.

Удачнее как раз и не придумаешь. Можно представить, что татарин, живущий в Татарстане и говорящий по-татарски, назовет себя россиянином, но русским — нет. И при переводе на большинство языков «русский» и «россиянин» сливаются в одно слово («russian», например). Ну, а любители старины могут вспомнить, к примеру, что обращение к стране Александра I во время Отечественной войны 1812 года называлось: «Высочайший Манифест о изъявлении Российскому народу благодарности за спасение Отечества», и слово «россияне» в нем использовалось.

Но к концу правления Бориса Ельцина «россияне» решительно перестали радовать. А Владимир Путин с самого начала своего президентства стал говорить иначе: «уважаемые граждане России». И, независимо от того, как именно на это хотелось ответить — «уважаемый гражданин начальник» или как-то по-другому, — но сам провал попытки хотя бы на словах обращаться с народом как с политической нацией был очевиден уже 16 лет назад.

Вот — та историческая неудача, последствия которой пытаются сейчас исправить с помощью чиновных совещаний и законов о том, что такое нация. Российская гражданская нация понадобилась именно тогда, когда ее недавнее политическое прошлое перечеркнуто, и любая унаследованная от него гражданская активность сурово карается.

Политическая нация может естественным порядком возникнуть снизу. А может и с помощью верхов, если они дуют с низами в одну дуду. Потребность системы опираться не на придуманные скрепы, а на что-то реальное, очевидна. Держава без нации жить не может. Могучий Советский Союз развалился почти сразу же после того, как его обитатели «разошлись по национальным квартирам», то есть исключили себя из советского народа.

А сегодня на бывшем имперском пространстве одна за другой поднимаются политические нации, самая большая из которых — украинская. Слово «украинец» потеряло свой прежний, чисто этнический смысл. Тому, что в Донбассе обе воюющие стороны говорят на одном языке, давно перестали дивиться.

Страх отстать от всех прочих и стремление срочно отыскать хоть какой-то собственный ответ на национальный вопрос, совершенно понятны. Но гражданский актив, имеющийся сейчас в распоряжении нашего руководства, — это мотоциклист-искусствовед Хирург, носитель особых менеджерских навыков Кадыров, гомофобская детозащитница Кузнецова и составительница посланий в прокуратуру Поклонская.

Не стану гадать, куда ушло бы национально-гражданское строительство, опирающееся на таких, как они. Но пока оно в столь вязкие глубины почти не заходит и мыслится властями в привычной фельдфебельской плоскости. Как выборы, как народные гулянья или как казенные уличные ярмарки. Чтобы подданные в назначенное время собирались в заранее указанных местах, делая то, что им предпишут, и расходясь по требованию начальства. Поиграют в нацию — и вернутся к домашним делам.

Неразрешимое внутреннее противоречие, разумеется, не улавливается. Каким бы способом ни возникла гражданская нация, она будет опорой режима лишь постольку, поскольку с ней станут считаться руководители этого режима. А назначать себе нацию, заранее не собираясь с ней считаться, — только зря кормить составителей законов и других бесполезных говорунов.

Сергей Шелин