Posted 10 октября 2019,, 13:24

Published 10 октября 2019,, 13:24

Modified 31 января, 23:57

Updated 31 января, 23:57

Вече под контролем самодержца

10 октября 2019, 13:24
Александр Желенин
В борьбе за бесконтрольную власть наш правящий класс все чаще вспоминает о неповторимых национальных традициях.

Складывается ощущение, что внутри страны нашей власти идеальным видится такое положение дел, когда в рамках своей суверенной демократии она сможет хоть танками проехаться по мирной демонстрации при абсолютном молчании мирового сообщества. А во внешней политике — когда-то же самое можно будет проделать против любого другого государства, в то время как со стороны того же мирового сообщества на это будет такая же реакция. Но, понятно, что это — идеал. Пока же такое положение, как говорил поэт, «мечты, мечты…», и это понимают даже в Кремле.

На деле пресловутая «борьба за суверенитет» — это лишь борьба за бесконтрольную власть правящего класса в собственной стране. Подобное возможно лишь в условиях тотального контроля над информацией. Однако даже на пике российского абсолютизма в XVIII—XIX веках такой контроль был невозможен. Альтернативная точка зрения и тогда, хоть и в микроскопических дозах, все же просачивалась в общество — вспомнить хотя бы юношеское стихотворение Александра Пушкина «Клеветникам России», которое само по себе было ответом восторженного 18-летнего юноши на бурное обсуждение во Франции резни, учиненной царскими войсками в Польше.

Позже точку зрения, отличную от провластной, передавали друг другу студенты, переписывая от руки, например, запрещенное письмо Белинского Гоголю. Затем эту неподцензурную информацию и альтернативную официальной точку зрения ввозили в страну небольшими нелегальными партиями в виде герценовской газеты «Колокол».

Сталинский «железный занавес» также был не столь непроницаемым, как хотелось бы «вождю народов» — все-таки это уже было время радиоприемников, которые при желании можно было настроить на «вражью волну».

Сегодня, в наш век интернета, осуществить тотальную власть над информацией, а значит и над умами людей, практически невозможно. По этой причине борьба за суверенизацию политики в России больше напоминает борьбу с «клеветниками» и «очернением» нашей прекрасной действительности, которая велась во времена позднесоветского застоя. И боюсь, с тем же плачевным конечным результатом… Одной (но далеко не единственной) из причин такого результата будет, как мне представляется, и качество аргументов, используемых в этой глобальной идеологической борьбе, призванной, впрочем, прикрыть банальные корыстные интересы правящей в стране группировки.

Посмотрим на основные тезисы «суверенизации», изложенные, например, в установочном докладе, закончившегося недавно прокремлевского Валдайского форума. Хороня западную глобализацию, авторы документа пишут: «Внедрение единых универсальных ценностей происходило таким образом, что у ряда стран возникли не только опасения за свои исторические, национальные, культурные и религиозные традиции, но и страх перед внешним посягательством на их государственный суверенитет».

Заметим, что в этом месте, авторы почти копируют президента России. Сравните эту часть валдайского доклада с посланием Владимира Путина участникам совещания глав структур безопасности и разведки государств СНГ, прошедшем в Казани в конце сентября и опубликованном всего за несколько дней до открытия Валдайского форума:

«Речь идет о попытках внешнего воздействия на общественное мнение и политическую жизнь практически в любой стране. Тем самым провоцируются разного рода конфликты, размываются веками формировавшиеся национальные традиции и историческая память. Под сомнение ставится понятие культурного и государственного суверенитета».

Поскольку первоисточник тут, очевидно, президентские тезисы, то остановимся на них.

Больше всего меня восхитил, пожалуй, пассаж о том, что кто-то (понятно кто) смеет ставить «под сомнение» «понятие культурного суверенитета».

О чем это? Какой культурный суверенитет? Мы пишем буквами, подаренными нам двумя уроженцами нынешних греческих Салоник Кириллом и Мефодием; для счета используем цифры, придуманные индийцами и ставшие известными европейцам, благодаря выдающемуся среднеазиатскому ученому Аль-Хорезми как арабские. Христианскую религию мы получили от тех же греков. Да и дохристианское «родноверие», то есть язычество, у восточных славян было общим, например, с литовцами. Ведь главный славянский языческий бог-громовержец Перун — это тот же литовский Пяркунас. Имена, которые мы считаем русскими, по большей части греческого, римского, еврейского и германского происхождения…

Все чем мы гордимся, как великой русской культурой — светская литература, живопись и музыка XIX века, светское образование и наука — все это было позаимствовано с Запада. До начала петровских реформ ничего из этого в Московии как явления практически не было. Не случайно Герцен писал, что на вызов, брошенный России Петром I, она ответила явлением Пушкина. Легкий, светский, разговорный стиль пушкинских стихов напрямую связан с тем, что будущий великий русский поэт, воспитанный гувернером французом, в детстве лучше говорил по-французски, чем по-русски. И первые стихи также были написаны им по-французски. А его любимая героиня — Татьяна — читает французские романы.

И это взаимопроникновение культур было ведь еще тогда, в те, как сегодня кажется, малоподвижные времена! Что говорить о сегодняшнем культурном взаимообмене, когда премьера очередного голливудского фильма в России отстает от его американской премьеры лишь на день-два?

Теперь о «размывании веками формировавшихся национальных традиций и исторической памяти». Опять вопрос, о чем это? У восточных славян и проживавших с ними по соседству угро-финских и балтских народов, а также у викингов-русов, прибывших к ним в IX веке по известному приглашению («Земля наша велика и обильна, да порядку в ней нет») был, например, такой премилый обычай — в случае смерти знатного человека, убивать и хоронить вместе ним молодых девушек. Будем следовать этой славной традицией? Или, например, обычай похищения невесты, который был и до сих пор еще кое-где сохранился у некоторых тюркских народов и народов Северного Кавказа. Когда-то этот обычай был и у русских. Например, кое-где в глуши Владимирской области этот обычай дожил до 60-х годов XX века в виде одного из свадебных обрядов. Любой этнограф подтвердит, что такой обряд — отголосок более древней и вполне себе серьезной традиции бытовавшей в прошлом… Что, будем и ее возрождать?

В Африке в 80-е годы того же XX века работавшие там советские инструкторы не знали как реагировать на некоторые не менее славные местные традиции. Например, когда пленного врага было положено скармливать питону… Что делать коммунисту в этой ситуации? Следовать этой доброй традиции или попытаться отговорить товарищей от нее?

Впрочем, нынешние россияне, вновь появившиеся в Африке, вероятно, такими нелепыми вопросами не задаются. Для них национальные традиции — превыше всего.

Но вернемся к российским политическим традициям. Тут совсем беда, потому что если быть верным всем им, то ноги точно разъезжаются в разные стороны. У нас ведь в истории и абсолютная монархия, и боярская олигархия, и вечевая демократия были. Чему следовать? Ясно, что сегодняшнему Кремлю ближе первый вариант. Но ведь и Новгородское вече — то есть народное собрание на площади (по-другому, майдан) — тоже часть российской традиции. Конечно, сильно подзабытой и, несомненно, Новгород не совсем Москва (а по большому счету, совсем не Москва). Но тоже ведь Россия, как ни крути…

А еще был казачий круг. Он же курултай у монгольских и тюркских народов. Кстати, само слово «казак» в переводе с тюркского означает «свободный», «вольный», а стало быть, выражение «вольный казак» — это тавтология, «масло масляное»…

Итак, какой же славной национальной политической традиции будем следовать? Абсолютной монархии? Вече? Или, как это ныне модно, попытаемся скрестить ужа и ежа? И что получится? Вече под чутким контролем мудрого монарха? В общем, так и живем. Единственная проблема — вече под контролем монарха — не вече, а пародия на него. Вот ее-то никому и не отдадим?

Александр Желенин