Posted 4 марта 2020,, 16:09

Published 4 марта 2020,, 16:09

Modified 1 февраля, 01:03

Updated 1 февраля, 01:03

Хайпожорство на смертях: о новый дивный мир

4 марта 2020, 16:09
Дмитрий Губин
Индивидуальность в России считается почти преступлением. Поэтому «15 минут славы» могут обернуться бесконечным потоком ненависти.

В трагической истории с блогершей Екатериной Диденко (вечеринка в сауне, брошенный в бассейн «сухой лед», смерть от удушья трех человек, включая мужа Диденко) — столько всеобщей ненависти и всеобщего осуждения! Как вдова после случившегося смеет людям в сетях показываться на глаза?! Она ловит хайп на смерти! Ей бы рыдать и каяться, а она делает репортаж о своем маникюре! Перед тем, как пойти за гробом, идет в ток-шоу! Да она хайпожорка, дрянь, вытащившая на обозрение сугубо личное!

Про Диденко за последние дни гадости раздаются из любого утюга, и на ее защиту встаешь сначала из чувства баланса, а уж потом — справедливости.

Мои резоны просты. Кому и что блогерша сделала плохого, что ее требуется чуть ли не бить ногами? За что ее матерят даже в моей френдленте, где объект матюгов обычно не мельче губернатора? Чего все так привязались к диденковским маникюру и макияжу (а Жаклин Кеннеди разве хоронить мужа, убитого у нее на глазах, шла распустехой?) Что плохого в хайпе и хайпожорстве, на которых вообще построена информационная цивилизация? К тому же любая шумиха из-за смерти по глупости может уменьшить шансы эту глупость повторить. Мало кто решится теперь ради эффектной картинки «с туманом» экспериментировать с сухим льдом в замкнутом помещении.

Тем не менее ненависть такова, что сама по себе интересна. «Конвертация публичной интимности в паблисити, представляется новой этической нормой. Это не норма, а полная катастрофа!» — возмущается мой приятель, образцовый интеллектуал (кто бы мог подумать, что и он за скандалом следит).

Слоев в ярости, с какой набрасываются на бедную Диденко, минимум три.

Первый — обвинения в хайпе и хайпожорстве. Эти новые, пришедшие из недолговечного тинейджерского сленга слова, очень неуклюже среди взрослых звучащие и несущие крайне негативную коннотацию. Однако они означают всего лишь привлечение внимания, завоевание популярности. Можно сказать, что Путин — самый популярный в России политик. Но с тем же успехом его можно назвать главным хайпожором.

Популярность — важная штука. Для человека, работающего со смыслами (блогера, писателя, поэта, политика), хайп — инструмент доведения смыслов до аудитории. А смерть, включая собственную, — хороший (порой даже единственный) способ заставить инструмент работать.

Маяковский ловил хайп на смерти Есенина, написав знаменитое «Вы ушли, как говорится, в мир иной… ни тебе аванса, ни пивной», а потом применил тот же прием к себе самому. Без самоубийства в истории русской поэзии Маяковский, скорее всего, тихо сошел бы на нет. Кому без громкой смерти, по поводу которой хайпожорила вся советская пресса, был бы интересен этот талантливый, но абсолютно пустой человек, заполняющий свою пустоту служением власти? Правда, очень здорово на смерти Маяковского наварил Сталин, превративший поэта в сотоварища и соучастника. Сталин был хайпожор круче Путина. Но в исторической перспективе по хайпожорству Сталина переиграл сам Маяковской, пусть и в посмертном статусе. Мы ведь сегодня зачем-то его все еще читаем. Хотя читать «150 миллионов» или «Владимир Ильич Ленин» — это как жевать бумагу, на которой они напечатаны.

Второй слой ненависти к Диденко подпитывается тем, что она якобы аморально отнеслась к самому факту смерти: повела себя неподобающе. Моральным в ее положении было бы тихо страдать. А она, сволочь бесстыжая, бежит в телестудию, где прилюдно случившееся обсуждает, — за что публика ее смотрит, но осуждает.

Однако корни морали в таких случаях почти всегда растут из вопроса собственности на тело. Как полагается телу живой Диденко вести себя по отношению к телу Диденко мертвого? Скажем, негативное отношение христианства к самоубийству основано на тезисе, что тело человека принадлежит богу (человек — божий раб). Распоряжаясь своим телом без одобрения бога, раб ворует чужую собственность. Общественное мнение тоже претендует на роль коллективного бога. «Как эта Диденко только такое может!» — это о том, что каждый должен жить по шаблону, «как все», то есть принадлежать не себе, а социуму. Проблема тут в том, что информационное общество с его публичными сетями и персональными аккаунтами как раз дает возможность жить не как все, абсолютно всем это демонстрируя. И тем самым нередко взрывать чужие подавленные желания (именно из-за этого ненавидят реалити-шоу типа «За стеклом» или «Дом»).

Ну а третий слой ненависти к Диденко сформирован тем, что она (хотя, скорее всего, невольно) затронула тему культуры смерти в России как таковую. Ведь блогерша не только ногти накрасила, но еще и заявила, что погибшего мужа не будет хоронить, а после кремации прах в поле развеет. Из чего следует вывод, что она относится к русской культуре смерти безо всякого почтения.

Понимаю: я тоже без почтения отношусь что к русской жизни, что к русской смерти. Чтобы понять русскую жизнь, достаточно приехать в любой новый район-гетто, в какие-нибудь питерские Мурино или Шушары, где совершенно нечего делать, кроме как биться насмерть с соседом за парковку. Чтобы понять русскую смерть, достаточно зайти на любое действующее кладбище. Это такие же Мурино или Шушары — бесконечные и бесконечно неуважительные к человеку пространства, где оградки охраняют посмертные квадратные метры от захвата врагом. И все эти водочные поминки, дешевое золото надписей, цветы с обломанными стеблями (чтоб никто не спер) наводят такую тоску и безысходность, от которой только и спасаться публичной декларацией неуважения к ней.

Словом, подытожу: случай Диденко — это случай проявления абсолютного индивидуализма в эпоху абсолютного глобализма. В эпоху, когда технически возможно реализовать те самые индивидуальные «15 минут славы», о которых говорил Энди Уорхол. Проблема в том, что в эту эпоху со всеми ее интернетами вступила страна, где индивидуальность является чуть не преступлением.

И по этой причине я, безусловно, на стороне Диденко. Хотя на ее месте вряд ли стал бы вести себя, как она. Но это же естественно: мы разные.

Дмитрий Губин