Смерть — мелочь для радикала

Послесловием к терактам в Париже и Вене (и предисловием к новым терактам, которые безусловно будут) я много вижу в сети язвительных комментариев про, по мнению авторов, неадекватную реакцию радикальных исламистов на «какие-то там карикатуры» при полном игнорировании факта геноцида тысяч мусульман в Китае.

Самодовольные комментаторы считают, что это удивительное для них сочетание — признак слабости (трусости, ангажированности, скрытой выгоды — you name it) тех самых радикальных исламистов: дескать, легко нападать на мирного учителя или прохожих, а вот на китайские власти вы даже бровь поднять не рискуете.

«Они не такие, как мы, — заключают авторы комментариев, — мы смелые и честные, мы боремся против несправедливости, мы — победим!»

Комментаторы, к сожалению, невероятно близоруки. Их вывод («они не такие, как мы») базируется в реальности на предположении, что эти «они» как раз совершенно такие же, как мы, только трусливые (слабые, ангажированные, корыстные и т. д.).

Между тем «они» — радикальные поклонники ислама — действительно не такие, как «мы» — дети Европы конца 20-го века. Да что там ислама — любые радикалы-фанатики принципиально отличаются от нас — латентных атеистов, воспитанных в либеральной традиции (в эту группу в реальности включаются даже те наши сограждане, кто громко «топит» за примат государства, величие русской нации и жизнь за царя — они-то как раз делают это из выгоды, потому сами к себе они — великие либералы, а жизни за царя отдают исключительно чужие).

Первое принципиальное отличие радикала от либерала в том, что для либерала очевидна бесконечная ценность жизни (и своей, естественно, — тоже), существенна ценность свободы, велика ценность комфорта, а идеи и концепции интересны для дискуссии, но не стоят жертв. Для радикала иерархия обратная — для него бесконечно ценна идея, осмысленен комфорт, свобода вообще не существует как понятие, а о «ценности жизни» он что-то слышал, но считает это отмазкой трусов и слабаков, которые ставят комфорт выше идеи.

Для либерала карикатура на предмет его веры — это способ подискутировать; не всегда вежливый, но всего только способ, относящийся к малоценной части бытия. Естественно, если кто-то идет убивать за карикатуру, то либерал начинает искать второй смысл: «Они хотят нас запугать и подчинить» (то есть в погоне за комфортом и свободой действия они хотят нас отодвинуть и поставить себя в привилегированное положение); «Они нападают на слабых» (то есть они боятся за свою жизнь, но хотят получать удовольствие от насилия) и так далее. Естественно, либерал воспринимает убийство за карикатуру не как убийство за карикатуру, а как покушение на «свой клан», в котором карикатура появилась (кто же убивает просто за карикатуру?); естественный ответ — «вы напали на нас, мы адекватно ответим!» Убийца забрал самое ценное по мнению либерала — жизнь. Адекватным ответом по мнению либерала будет нанести удар по самому ценному (по его же мнению) — забрать жизни взамен; и вот убийца застрелен, и десяток крылатых ракет летит в тысячах километров от места убийства за карикатуру и уносит сто жизней — пары террористов, пары пропагандистов ислама, и 96 школьников, которые случайно оказались не в том месте и не в то время.

Для радикала карикатура на предмет веры — смесь страшного оскорбления (примерно как для женщины — изнасилование) с циничным уничтожением его главной ценности. Изнасилованная женщина может убить насильника (rape-revenge это особый жанр популярных на том же Западе фильмов) и ее действия будут если не одобрены, то поняты. Радикал понимает, что он не может примириться с тем, что произошло; он, в общем-то, готов заплатить за разрешение проблемы — «хорошая новость» состоит в том, что платить придется не слишком много: всего-то отдать свою жизнь. Если радикал подвергается более или менее постоянному изнасилованию его веры (а особенно если есть люди, которые систематически внушают ему, что его вера подвергается изнасилованию) со стороны определенной группы людей (скажем, белых европейцев), то он может повести себя как женщина, которую регулярно оскорбляет и насилует, скажем, компания местных лесорубов: он может взять ружье или нож, или бомбу, или грузовик и разом решить проблему. Да, он умрет. Ну так это мелочь для радикала. Да, умрут другие люди; но во-первых, для радикала это тоже мелочь (напомню, для него те, кто боится смерти — просто трусы и слабаки, они ее по определению заслуживают), во-вторых, умрут не просто трусы и слабаки, а трусы и слабаки, принадлежащие к группе насильников его идеи.

Совершенно обратная ситуация с лагерями для уйгуров в Китае. Для либерала это чудовищная агрессия против людей определенной веры; если бы это были его единоверцы, он бы громко возмущался (хотя воевать бы не пошел, на войне убивают). Поскольку речь идет про людей иных убеждений (и другого «клана»), либерал возмущается, но не громко. Для радикала же это малозначимое событие — ведь его вера, идеи, святые тут вообще не затронуты, речь идет о каких-то людях, чья жизнь не важна (как и его собственная).

Безусловно, радикалы — это продукт массированной пропаганды, организованной с определенными целями, чаще всего далеко не радикальными людьми и организациями. Надо только заметить, что либералы — также продукт массированной пропаганды, часто организованной людьми вовсе не либеральными.

Все вышесказанное, однако, не отменяет того факта, что мы — либералы из Европы — хотим жить в Европе по своим правилам и не хотим, чтобы нас за них убивали. Плохая новость состоит в том, что мы имеем дело не с сумасшедшими, не с маньяками и не с трусливыми убийцами, которые могут только учителей резать. Мы имеем дело с почти в буквальном смысле иным разумом, причем то, что сегодня его носители в большинстве своем называют себя мусульманами — явление случайное и временное, оно пройдет, а иной разум никуда не денется, 300 лет назад его носители именовали себя христианами, 100 — коммунистами, 80 — национал-социалистами и так далее. Этот иной разум принадлежит зачастую смелым и сильным людям, последовательным и преданным, заведомо лучше умеющим действовать сообща, чем мы, и готовым на жертвы ради своих целей в значительно большей степени. Когда-то давно именно такой тип разума превалировал в Homo Sapiens, и именно за счет него Homo Sapiens выжил и занял всю планету, а несколько его близких родственников вымерли (возможно кстати, в этом смысле они были близки к нам — либералам). Кстати, не поймите меня неправильно, радикалы сегодня часто называют себя мусульманами, но среди мусульман подавляющее большинство является носителем более или менее наших ценностей; так же 300 лет назад лишь немногие христиане выступали за сожжение еретиков на кострах.

Мы по инерции недооцениваем качества «иных» и считаем, что нанося им удар в болезненные для нас места, мы можем победить. Это не так — напротив, атакуя наименее ценное для них, мы только делаем их сильнее и более настроенными на войну с нами.

Возможно, нам вообще не нужна победа. Нам кажется, что они хотят нас устранить или поработить, а они борются лишь за то, чтобы их не уничтожали морально. Возможно, нам надо пойти на реальные переговоры с теми из них, кто способен на взаимное слышание, с тем чтобы определить границы, за которыми наше поведение будет для них минимально приемлемо; взамен мы должны требовать с их стороны готовности к толерантности к нам и нашим ценностям и совместным эффективным усилиям по недопущению нарушения наших базовых ценностей никаким их представителем. Вы удивитесь, но совместить ценность абстрактных идей для их носителей с ценностью жизни и свободой не так уж сложно.

Возможно, конечно, что такие переговоры будут неудачными — как потому, что за спинами радикалов стоят такие же как мы, но только мечтающие о мировом господстве, которое радикалы им завоюют, так и потому, что мы сами слишком уверены в своем праве на мировое господство и диктат всему миру наших ценностей. Тогда придется побеждать — мы не можем позволить миру, в котором жизнь и свобода являются основными ценностями, погибнуть. Но тогда надо перестать делать вид, что мы имеем дело с досадной неприятностью, исходящей от нам подобных, но плохо себя ведущих людей. Это не так. Мы должны понять, что мы воюем за свои ценности, но в том числе в них входит право безнаказанно наносить сильной и сплоченной группе смелых людей серьезные душевные раны. Средства этой войны, ее методы и ее ресурсы должны быть соответствующими.

Андрей Мовчан