'Ильхом' - это больше, чем театр

Россию и Узбекистан связывает не только советское прошлое, между нашими странами существуют давние культурные связи: Бухара восьмого века обеспечивала книгами весь евразийский регион, Ташкент нового времени был домом для Анны Ахматовой, Корнея Чуковского, Алексея Толстого. Взаимное культурное обогащение продолжается до сих пор: в апреле в Москву приезжает знаменитый узбекский театр «Ильхом».
«Ильхом» - это не только уникальный сплав Средней Азии и России, но еще и 30-летний опыт существования без государственной поддержки. О том, как это удалось, и что на этот раз «Ильхом» приготовил для российской столицы, «Росбалту» рассказывает художественный руководитель театра Марк Вайль.

- Марк, в нескольких словах, что такое театр «Ильхом»?

- Театр «Ильхом», в первую очередь, это театр космополитичный. В труппе играют люди разных национальностей, легко переходящие с одного языка на другой: с узбекского на русский, с русского на узбекский, а иногда ещё и на английский и т.д. К тому же «Ильхом» – это ансамбль, который работает на границе игрового и психологического театра, то есть, очень легко переходит эту границу, находит в психологии игру и в игре - психологическое обоснование. Мы прошли через многие стили, от драмы до клоунады, и создали, наверное, свой собственный стиль.

- Что означает слово «ильхом»?

- «Ильхом» - это арабское слово, которое упоминается в Коране. Полный его смысл – это вдохновение, которое посылает Бог творцам, то есть, вдохновение, ниспосланное свыше. Но, признаюсь честно, свое название мы не выбирали. Когда в 1976 году у нас возникла возможность самореализации, мы в тот момент находились под крышей клуба творческой молодежи «Ильхом». Люди привыкли к этому названию, и менять его потом уже не было смысла.

- Сколько лет «Ильхому»?

- В этом году идёт 30-й сезон.

- И все эти 30 лет вы играли?

- Да, но дело в том, что это были разные «Ильхомы». Сегодняшний театр – это, на мой взгляд, третий «Ильхом». «Ильхом» никогда не был государственным театром, это всегда был некий круг и поток людей, которые делали что-то, когда им было что делать, но как только заканчивался смысл их работы в «Ильхоме», они уходили. Смена явлений, поколений, стилей – все это очень непросто, но при этом смерть и возрождения, которые происходили в «Ильхоме», сохранили театр в динамике. Иначе бы он давно стал таким хорошим, рутинным, академическим театром. Этому отчасти способствовали катаклизмы, связанные с распадом СССР - много людей уезжало, но все же определяющим было то, что в какой-то момент «Ильхом» как-то выходил на новые идеи и отвергал какие-то исчерпанные для театра.

Первый кризис у нас был в годы «перестройки», когда для всех открылись все двери, и все кинулись ставить то, что раньше ставить было нельзя. Театральная жизнь того времени – это скандал на скандале. Во время наших первых гастролей в 1982 году в Москве и в Санкт-Петербурге Министерство культуры СССР просто топало ногами, потому что гастроли прошли без согласования с ними. «Ильхом» был приглашен живыми силами Москвы, "Театр Моссовета" дал свою малую сцену, и мы впервые сыграли в Москве. Спектакли в Ташкенте часто начинались в 10 часов вечера, но зал был набит битком. С тех пор я работаю не только в Ташкенте, но и в Москве. И я с теплотой вспоминаю, яркую личность, ушедшего из жизни директора «Театра Моссовета» Л.Ф.Лосева, который не побоялся дать в 1982 году мне, не благонадёжному для Министерства культуры молодому режиссёру, постановку в московском образцово-академическом театре, в непростые для Москвы доперестроечные годы.

- Что было потом?

- Дальше начались тяжелые времена. В годы перестройки все темы, которые для нас были важными, превратились в массовый тираж и тем самым перестали интересовать нас. Мы замолчали. Мы стали играть спектакли-импровизации без слов. Освоили совсем другой стиль, другой театр, с другими актерами. Различные московские телевизионные каналы несколько раз показывали спектакль «Кломадеус», который объехал полмира. Слава Полунин, которому он очень нравился, в своё время недоумевал: говорил, что никогда не видел, чтобы в недрах театра родилась такая первоклассная клоунская труппа. Но мы не были чистой клоунской труппой, мы просто экспериментировали и шагнули в другой жанр. Ни одного слова на сцене – таким был «Ильхом» в перестроечное время.

После развала Союза появилась совсем другая драматургия. С 90-х годов до сегодняшнего дня начался и продолжается уже третий «Ильхом». Мы основали в 1989 году свою школу и пытаемся передать нашим студентам тот уровень, к которому пришли в «Ильхоме», и которому, в общем, учили меня и моё поколение. Мы даже отделили нашу Школу от Ташкентского государственного института, который, на наш взгляд, потерял ориентиры и тот уровень, о котором мы говорим. Наши выпускники - молодые актеры - за минувшие годы сделали ряд превосходных оригинальных спектаклей, пополнивших нашу афишу. Например, «Счастливые нищие» Гоцци - импровизацию на тему современного Самарканда в стиле комедии дель-арте, в которой ожили традиционные маски этого жанра и идентичного ему узбекского масхарабоза.

- Эти эпохи «Ильхома» остались только в вашей памяти или есть на пленках?

- К счастью, существует немало видеоверсий спектаклей «Ильхома» разных периодов. Не все, конечно, но что-то можно увидеть, чтобы понять развитие «Ильхома» в разные времена. К слову, «Счастливые нищие» очень не плохо сняты каналом «Культура».

- Что вас связывает с Ташкентом?

- Я здесь родился и вырос. Здесь я учился у блестящих педагогов в некогда уникальном театральном институте, который был образован высланными из Москвы "безродными космополитами" в 1948 году. Эти люди были прямыми учениками Вахтангова, Мейерхольда, Станиславского - поистине блестящая школа. В памяти всплывают имена И.Радуна, М. Рубинштейна, Н.Эфроса, Я. Фельдмана, А.Рыбника, А.Гинзбурга и многих многих других – подобного созвездия Ташкент больше не знал после их ухода. Потом я стажировался у Товстоногова в БДТ и в театре на «Таганке» у Любимова, в период их расцвета, в период расцвета Центрального телевидения, создавшего высокие образцы в жанре телевизионного театра. Меня учили быть режиссером театра и телевидения.

- Что вы приготовили столичной публике?

- Мы открываем Ретроспективу спектаклей "Ильхома" в Москве, проходящую в рамках нашего европейского турне, спектаклем «Бесплодные усилия любви». Это не столь часто ставящаяся комедия Шекспира – в нашем решении смешная и лирическая, с элементами театрального хулиганства, история про странные перипетии в любви. О мире придуманных слов и запутанных чувств. Следом мы покажем версию произведения одного из лучших узбекских прозаиков А.Кадыри, расстрелянного в сталинское время. Это спектакль «Белый белый черный аист». Мы работали над его текстом в течение двух лет, собирали его по кусочкам, потому что он не был завершён автором. Закроет гастроли спектакль «Лаборатория доктора Чехова» - в ней мы сделали своеобразный джазовый парафраз на темы чеховских пьес.

Вот такой триптих увидят москвичи. Причем все спектакли настолько разные, что зрителям будет трудно поверить, что это один и тот же театр. Что-то из спектаклей будет записываться каналом «Культура», так что телезрители будут иметь возможность их увидеть. В рамках гастролей также будет показан мой авторский документальный фильм «Ташкент. Конец века», который собирался в архивах. Мы вели серьезную работу с документалистами в Белых Столбах и Красногорске, были найдены негативы, о существовании которых почти забыли. Они позволили выстроить убедительный изобразительный ряд об истории века Ташкента - века присутствия в нём Российской империи.

- Столько русских людей жили и творили в Ташкенте, это просто поразительно. Чем это можно объяснить?

- Да, я говорю об этом в своем фильме: удивительно, многие, кто был отвергнут в разное время Россией, находили свое место в Ташкенте. Отчасти и благодаря ментальности узбеков, для которых гость – это некое священное послание, его обижать нельзя. Например, в Ташкентском Университете в конце 1930-40 гг. преподавала жена расстрелянного Осипа Мандельштама. В России это было невозможно - первый же донос ближайшего отделения КГБ, и всё... О своей жизни в Ташкенте невероятно тепло вспоминали Ахматова, Раневская, Михоэлс, А.Толстой, Т. Есенина. Знаете, кто открыл «Мастера и Маргариту»? Это сделал ташкентский филолог, преподаватель Ташкентского университета В.Вулис. Он разбирался в рукописях Булгакова, который в 50-е годы ещё мало кого интересовал, а находящийся в ссылке в Ташкенте К.Симонов, узнав об открытии Вулиса, зубами ухватился за этот роман и пробил его публикацию в журнале «Москва», с предисловием того же Вулиса.

В Ташкенте родились актеры Маргарита Терехова, Леонид Броневой, Роман Ткачук, Игорь Ледогоров. Здесь снял в годы войны один из лучших своих фильмов «Два бойца» Алексей Луков, а много лет спустя - «20 дней без войны» Алексей Герман. Легендарные имена, связанные с Ташкентом, - четвёртым по величине городом бывшего СССР - можно перечислять до бесконечности.

И сегодня Узбекистан продолжает питать российское искусство, назову, к примеру, два имени: Тимур Бекмамбетов, режиссер фильмов «Ночной дозор» и «Дневной дозор» - он начинал в «Ильхоме», как главный художник, и Джаник Файзиев, режиссер «Турецкого гамбита», который также в своё время дебютировал в «Ильхоме» как режиссёр. Понимаете, «Ильхом» не родился случайно, если бы это была случайность, он бы не выжил. Он возник благодаря наличию творческих сил - реальных, мощных, не провинциальных, которые мыслили на новом уровне, - и благодаря наличию зрителей, которые могли понять и поддержать поиски нового поколения. А в «Ильхоме», который много экспериментировал и с текстом, и с формами театра, за долгие годы сложился удивительный свой зритель, который не только не потянул театр назад, не подмял его «под себя», а сохранил атмосферу и пространство, в котором Театр может продолжать быть собой и развиваться. Это большая редкость в наше время.

- Сегодня в театре часто испытываешь чувство неловкости оттого, что происходящее на сцене не имеет ко тебе никакого отношения – сам никогда бы так не отреагировал, никогда бы не сказал такую фразу...

- Вы сказали замечательную вещь. К сожалению, многие театры не умеют разговаривать с сегодняшним зрителем. Дело в том, что у театра нет абстрактного завтрашнего дня, у него может быть вчерашняя легенда. Но его спектакли – это всегда сегодняшний день. Театр, который это не понимает, - профанация. Надо о чём–то разговаривать с сегодняшним зрителем. Можно похулиганить и поиграть ни о чём и ни про что – просто поиграть. Но "стебаться" на сцене по два часа, делать это из спектакля в спектакль – думать, что это и есть постмодернизм... это значит сильно обманывать себя и зрителя.

- Где вы проводите свое основное время – в Москве или в Ташкенте?

- Я человек Мира: моя семья живет в Сиэтле, и я там преподаю, в Москве я часто работаю, а мой дом находится в Ташкенте. В этом треугольнике я нахожусь уже много лет.

- Как все успеваете?

- Это сложно, но я стараюсь выстраивать график, чтобы не обделять «Ильхом». На Западе проще, там есть жесткие 6-7 недель для постановки и все. Сначала меня это настораживало и даже раздражало, но теперь я это принял, потому что это дисциплинирует. В Москве постановка может быть бесконечным делом: твои ведущие актеры в процессе репетиций могут сниматься одновременно в 3-х сериалах, в порядке вещей прерывают репетиции. Чаще всего в силу этого ты теряешь энергию, с которой начинаешь работу над спектаклем. И её очень не просто (если вообще возможно) восстановить, к примеру, полгода спустя. Работу над спектаклем можно сравнить с беременностью, объективным процессом вынашивания и реализации замысла. По сути, этот процесс нельзя прерывать. Если это делать, а это теперь сплошь и рядом, то не стоит удивляться, что на свет появляются мертворожденные спектакли. В процессе репетиций мы создаем некое игровое пространство и некую атмосферу, её ежедневно надо поддерживать иначе будет то, о чём я уже сказал. Но, увы, это редкость сегодня. Поэтому так много откровенного ремесла и так мало открытий в театре.

- В чем вы черпаете вдохновение?

- На этот вопрос, как известно, ответа нет. Но я точно знаю, что мне помогают периоды, когда я отдалюсь от своей повседневности. Однозначно помогает классическое: «Россия, вижу тебя из прекрасного далека». Как только ты закапываешься в своих буднях, текучке и проблемах - творчество останавливается. В нём надо оставаться наивным художником и верить в то, что ты знаешь что-то, чего никто не знает. И, главное, верить, что это всё-таки кому-то нужно... Возможно, последние мои слова заставят кого-то улыбнуться. И я готов присоединиться к этой улыбке, но стоять на своём...

Беседовала Юлия Нетесова, ИА «Росбалт». Москва