Posted 19 марта 2007,, 14:26

Published 19 марта 2007,, 14:26

Modified 31 января, 22:30

Updated 31 января, 22:30

Империя - спасение от национализма?

19 марта 2007, 14:26
Русский вопрос необходимо обсуждать совсем в ином ключе, нежели это делается сейчас. В России начался процесс трайбализации, и остановить его можно, только отказавшись от мифов и повернувшись лицом к реальности.

Существует ли русский вопрос?


Начавшееся обсуждение русской темы плохо не тем, что тему обсуждают. А тем, что ее обсуждают вяло. И это особая вялость. Вялость встраивания в процесс. Такое встраивание – категорически неприемлемо. Когда-то Гусинский считал, что если процесс востребует «зиг хайль!», то надо первым крикнуть, выиграть выборы и повести процесс за собой. Это – мелкость ума. Ум есть, но он мелок. А мелкость ума иногда хуже безумия. Потому что мелкий ум – это конъюнктурный ум. А время конъюнктуры позади. Потому что мелкий ум – это конформистский ум. А на конформизм нельзя опереться.


Значит ли это, что русский вопрос надо замалчивать? Безусловно, это не так. Вопрос надо обсуждать. Но, как мне кажется, не в том жанре и не в том ключе, в каком это пытаются делать. Поскольку обсуждать чужие ошибки не хочется, то предложу другой – неудобный, но что-то проясняющий – жанр. Эмоциональность этого жанра – не нагнетание страстей. Есть темы, которые сейчас абсолютно бессмысленно обсуждать в академическом ключе. В стиле сентенций, проборматывания, бесконечно занудных «говорящих голов», профессорских нравоучений.

Русская тема уже вышла на широкие политические просторы. Она приобрела скандальный характер. И обсуждаться должна соответственно. Итак, о русском вопросе.

Реальный русский вопрос – и мифы

Есть такой идеолого-психологический закон. Его можно назвать законом инверсии. Суть его состоит в следующем.

Возникает определенная идеологическая система – например, коммунизм. Является ли коммунизм идеологической системой? Ни Маркс, ни классические коммунисты так не считали. Для них коммунизм был не идеологией, а передовой научной теорией. Но это, так сказать, де-юре. Де-факто коммунизм идеологией был. В этом нет ничего хорошего или плохого. «Волга впадает в Каспийское море», реальный советский коммунизм – это идеология.

Ну, идеология и идеология. Если создает для общества определенный потенциал возможностей, если общество в нее верит – все в порядке. Вначале и было все в порядке. Потом по определенным причинам, которые я здесь рассматривать не буду, порядок исчез. Общество перестало получать нужные ему возможности, перестало верить данной идеологии. А поскольку его ею потчевали, то начало ее ненавидеть.

Но идеология – это система мифов. Например, о том, что социализм (СССР) – это светлый полюс мира. А капитализм (США) – темный полюс мира. Опять же – неважно, так это или не так. Идеология на то и идеология, чтобы создавать полюса. Это искусство черно-белой политической живописи. Оно не знает полутонов. Идеология с полутонами – это уже не идеология.

Итак, в коммунистической идеологии (поначалу вполне популярной) капитализм был адом. Городом желтого дьявола. Храмом ужасного золотого тельца. Что такое реальный капитализм? Он и не рай, и не ад. Он сложная система плюсов и минусов, но советским гражданам об этом не говорили. А если бы сказали, то на раннем этапе они бы вознегодовали: «Как так – сложная система? Знаем же, что ад! Боремся!» А на позднем этапе сплюнули бы и сказали: «Знаем-знаем… О каких-то минусах говорят… Бредни Суслова и его начетчиков. А на самом деле – натуральный рай».

Но рай капитализм или ад – это все равно все тот же «мифокапитализм», город желтого дьявола. Пока коммунизм любим – граждане СССР верят в то, что город желтого дьявола (он же капитализм) – это ад, полюс зла. Когда коммунизм становится ненавидим, граждане СССР… Нет, не начинают обсуждать реальный капитализм! Они делают тот же самый мифокапитализм полюсом добра. То есть раем становится город желтого дьявола. А религией страны – золотой телец.

Страна не вернулась к реальности. Она поменяла плюс и минус в идеологическом мифе. Но жизнь в мифе никуда не ушла. Она цветет и пахнет, беспощадно уничтожает наши потенциалы.

Но к этому все не сводится.

Следующей популярной идеологией стал элитарный неолиберализм. Но что такое фраза о том, что в нынешней России деньги заменили собой национальную идею? Это «один в один» формула криминального государства!

Деньги – прекрасная вещь. Ну, там, средство обмена, индикатор общественных интересов… Средство обращения, «кровь экономики» – и мало ли еще что. Но когда деньги становятся национальной идеей, то это значит, что страна – криминальное государство. Идеей деньги стать не могут. За деньги убивают. За идею умирают. Деньги – количество. Идея – качество. Количество не может заменить качество.

Это разные вещи. Цифра и образ. Счетное и несчетное. Хватательный рефлекс грабителя-ландснехта и дух воина-освободителя. Тридцать серебряников не могут заменить жертву Христа. Чечевичная похлебка не может заменить первородства.

Короче, при первой инверсии оказалось, что построили не Святую Русь, а храм Баала. Ну, построили и построили.

Только вот жить в храме Бала удобно только жрецам. А пастве неудобно. Пока паства верила в эту идеологию, она все ее мифы воспринимала как положено. Со знаком плюс. Но когда она в эту идеологию верить перестала (какой-нибудь 1998 год) – она мифы этой идеологии… Нет, не выкинула! Она поменяла знак.

А какие в этой идеологии мифы? Один из главных мифов – это патриотизм со знаком минус. «Последнее прибежище негодяя» - так ставили свое клеймо либералы, кажется? И уж тем более это национализм со знаком минус. Патриотизм, национализм – это когда жуткие враги благородных реформаторов бегают с топорами по подворотням, охотятся за страдающими от их погромных рефлексов «прогрессивными» инородцами, и т. п.

Пока неолиберализм а-ля Гайдар и Чубайс так работает, патриотизм и национализм ходят в изгоях. И строго приравниваются к негативному лубку. А когда неолиберализм горит синим пламенем, как перед этим горел коммунизм? Тогда негативные лубки начинают приобретать характер позитивных символов веры.

Граждане начинают охотиться за инородцами, бегать по подворотням и рассуждать, что «так и надо», потому что когда-то Гайдар и Чубайс говорили, что «так не надо»… А раз Гайдар и Чубайс оказались негодяями, то все их оценки надо вывернуть наизнанку. А конструкции сохранить! Понимаете? Не конструкции изменить потому, что они были ложными! А этикетки, наклеиваемые на все те же… понимаете?.. на все те же конструкции!

И вот мы имеем то, что имеем. Никто не разрабатывает всерьез понятийный аппарат. Все используют набор дешевых ржавеющих, дряхлеющих мифов. И меняют этикетки. Прорыва к реальности нет. Обсуждения реальных проблем нет. Общество носит воду в решете. Строит на песке. Якшается с манекенами. Перелицовывает по десятому разу свои одряхлевшие мифы.

На развалинах домов в Грозном было написано «Русские, добро пожаловать в ад!» А то, что я описываю – разве это не ад? Не антисистема? И чьими руками это выстроено? Это же не Басаевым и Хаттабом выстроено! Это выстроено нашими интеллигентами. Интеллектуалами европейской страны, отнюдь не худшего уровня. Вы ощущаете масштаб издевки, унижения? Если ощущаете, то станете что-то с этим делать. То есть не перелицовывать мифы, а прорываться к реальности.

А что мы имеем в этой самой реальности?

Реальность нации

Мы имеем несколько возможностей построить свою страну. Мы можем построить ее как «русскую Францию». То есть как нормальное модернизационное государство. Тогда мы должны строить русскую же нацию. Ибо нация – субъект модернизации. Не будет нации, не будет модернизации. А что такое нация?

Во французском варианте – это язык, культура, гражданство… И некий трудноощутимый эквивалент идеологичности (они это называют «благоговение перед Францией»). Из этого вытекает, что французом является тот, кто идентифицирует себя во французской культуре, говорит по-французски, имеет французское гражданство. Ну, и есть этот элемент «благоговения». Тонкая это штука, не хотелось бы здесь ее обсуждать. Но она есть.

Но француз – это не галл. Француз – это не этническая характеристика. Галлы были тогда, когда не было французского национального государства. О них иногда с уважением вспоминают: «Вот, де, мол, какие у нас предки!»

Впрочем, кто как вспоминает. Аббат Сийес в 1789 году призывал скинуть королевскую семью как «проклятых франков», поработивших галлов. А Де Голль говорил о великих священных местах, где благородный Рим разбил мятежных галлов. Французам сегодня, к их исламской головной боли, только не хватало еще выяснять отношения между галлами и франками.

В России же, как только мифоидеологический образ ужасного националиста (миф со знаком минус) стал мифоидеологическим образом «даешь национализм!» (тем же мифом со знаком плюс), национализм и племенной синдром уравнялись. В России не понимают, что национализм (модернизационный национализм, национализм от слова «нация») не имеет ничего общего с племенным синдромом! При этом даже непонятно, как возможно верифицировать принадлежность к племени.

Поясню. Ничто я не ненавижу так, как гитлеризм. Но с прискорбием должен сказать, что Гитлер был в чем-то на много голов выше наших «племенных» безумцев. Он истово «охотился» на евреев, но при этом оставался немцем – то есть, «человеком порядка». И государство разрушать не хотел.

Он ввел Нюрнбергские законы, где определил, что еврей-дедушка – это ужасно, а прапрадедушка – нормально. Он немцев не делил на баварцев, пруссаков или австрияков. Тем более, что ему лично это было, по понятным причинам, абсолютно невыгодно. Соответственно, он ввел нечто подлое, но внятное. Он создавал мерзкое государство, но государство.

То, что предлагается сейчас идиотами, которые становятся все более модными в силу закона инверсии и действий команды «Гайдар, Чубайс и Ко» (все понимают, что Зурабов того же розлива), – это не национализм и даже не гитлеризм. Это разрушительное сумасшествие, бросающее Россию под флагом «национализма» в догосударственную племенную истерику. Из этой истерики Россия уже не выйдет.

Соответственно, русский фактор второй раз пытаются превратить в главное оружие по разрушению своей страны. Это происходит не только под аккомпанемент проклятий коммунизму («красному талмудизму»). Это происходит под аккомпанемент проклятий в адрес петербургской империи. В Петербурге хоть понимают, что это такое? Понимают, как это связано с судьбой пресловутого «питерского клана»? Нам мало проклятий 70-ти годам нашей истории (хотя понятно, что если это «время ада и зла», то каяться надо триста лет, а вовсе не создавать великую державу)? Кому-то надо, видимо, увеличить эту черную дыру. Превратить ее в пропасть шириной не в 70, а в 400 лет. И так, чтобы уже никто и никогда оттуда не выпрыгнул, а каяться надо было бы 1000 лет.

Те, кто это делают, с чванливым видом называют себя националистами. Почему это надо называть национализмом? Какое это имеет отношение к национализму? Россию заражают очередным разрушительным вирусом (вирусом племенной антигосударственности), и проклинают нынешнюю «эрэфию» как «антинародный талмудизм». Мы уже потеряли СССР. Теперь дело ведут к тому, чтобы потерять и Россию?

Нация – и племенная истерика

Я помню, как еще в советскую эпоху с трибуны Съезда народных депутатов СССР лицо, облеченное народным доверием, читало стихи Смелякова:

«Не упрекай сибиряка,

Что держит он в кармане нож.

Ведь он на русского похож,

Как барс похож на барсука».

По большому счету, читающего эти строки депутата надо было лишить неприкосновенности и увести в наручниках. Но его не увели.

Бог тогда миловал, Россия не дораспалась. Сибирь не отделилась ни в 1991, ни в 1993 году. Но теперь начинается новый (подстегиваемый племенным синдромом) процесс трайбализации.

Иркутские милиционеры, подзуживаемые антигрузинскими воплями, принимают решение депортировать «граждан северокавказской национальности» в «их государства». То есть, по сути, исполняют мечту Басаева и Хаттаба. Нарастает трайбалистская судорога. И, что еще страшнее, крупные политические партии, ощущая, чем начинает «дышать» их избиратель, все откровеннее поднимают на знамя «племенные» лозунги.

Начиная с Кондопоги, распад государства стал реальным. Потому что государство распадается не когда подымают мятеж окраины. Мятеж окраин еще можно подавить. Государство распадается тогда, когда ядро империи и окраины подымают одновременный мятеж.

Как и все, кто воспитывался в духе Пушкина и Тютчева, я привык сочувствовать декабристам. Ну, там, по максимуму - «во глубине сибирских руд» (Пушкин). Или как минимум, «о жертвы мысли безрассудной!» (Тютчев). Но с годами я все больше начинаю понимать Николая I.

Настоящий разговор Пушкина с царем после декабрьского восстания – был не о лояльности, а о судьбе империи. Зашевелилось нечто, уничтожающее историю народа и державу. Это понимали и царь, и великий поэт. И мысля по-разному, пытались найти консенсус. А им мешали. И мракобесы, и… эти самые «жертвы мысли безрассудной».

Только ли безрассудной? Ценя этот пафос воли к свободе и подвига, со скорбью должен сказать, что, как минимум, одного из декабристских «революционных полковников» следовало бы четвертовать, а не просто повесить. Это не кровожадность во мне играет, а печальное чувство государственной необходимости.

Какого полковника – говорить не буду, дабы не разжигать страсти. Добавлю лишь, что представители рода моего, столетиями служившего империи (отнюдь не только и даже не столько «петербургской»), шептали мне в детстве на ухо: «Помни, помни, как появляется Союз русского народа, так рушится держава, наступает конец империи».

И называли имена. В основном немецкие, но не только. И лозунг этот «за вашу и нашу свободу» – мерзкий и деструктивный. Потому что «ваша», может, и будет. Ну, там, польская, прибалтийская или кавказская. А «наша»(то есть русская) будет только могила.

Как только возобладает племенной синдром – государство рухнет. А потерявшие половину своего населения русские будут разбираться между собой до абсолютной русской могилы.

Почему все это надо обсуждать? Потому что у этого есть почва в реальности. Имя этой почвы – регресс. Социальный регресс, запущенный еще Горбачевым, разогнанный Ельциным и, увы, не остановленный за последние восемь лет.

За последние годы сделано много ценного, но регресс не остановлен! И пока либералы будут догуливать свои последние политические деньки – этот регресс будет продолжаться. Остановить этот регресс – задача почти нерешаемая. А чтобы ее решить, нужна не тупая судорога, а очень мощная и очень гибкая диктатура.

Пока же регресс идет – он перемалывает в своих жерновах остатки проекта модерн. Нет в сегодняшней России модерна! Нет его ни в культуре, ни в экономике, ни в социальной жизни, ни в системах управления – нигде. Где эти носители модерна? Это они так «упражняются» на Северном Кавказе, что там, как грибы, вырастают племенные государства, связанные с Россией формальным вассалитетом, чем-то типа «личного омажа»?

Если можно согнать без компенсаций 300 тысяч русских из Чечни – то кто объяснит русским паренькам, что они не должны гнать чеченцев из Кондопоги? И какое отношение модерн имеет к этим паренькам? Они не националисты! Националистами могут быть рабочие и буржуа «восходящей» страны. Пареньки же эти – несчастные, брошенные в десоциализацию. Разобществление, раскультуривание, расчеловечивание…

Все господа, рекомендующие нам попробовать рынок без берегов, должны для начала попробовать его на своем огороде. То есть, допустить свободную конкуренцию сорняков и культурных растений. И посмотреть, что вырастет. Но вместо этого они бойко шпарят плохо переваренные английские фразы. Когда я слышу это тараторенье умных идиотов, то мысль у меня возникает одна: «Если их очень больно ущипнуть, переменится ли тон? Смогут ли они говорить не как попки, а как люди? Или это уже либеральный аналог пресловутого анекдота: «Мы в него заложили программу лунохода?» И этот робот-луноход «а-ля Милтон Фридман» будет тараторить с пулеметной быстрой свои благоглупости, что бы ни случилось?

Модернизационная диктатура – и либеральная архаика

Рынок не может осуществить модернизацию. Рынок не может сам по себе сдвинуть промышленный контур. Каждый, кто говорит «модернизации через рынок» – либо необразованная бездарь, либо злонамеренный тип. Но это же продолжается! И под этот аккомпанемент множатся «острова озверения». Не народ виноват в том, что он озверевает. Русский народ, сохранивший абсолютную выдержку после Буденновска, должен быть записан в красную книгу последних народов-интернационалистов мира!

Но народ толкают в регресс. А значит, в озверение. Для невиновного в этом озверении русского паренька – нет понятия идентичности. У него есть понятие территории. Такое же, как у зверя – где пометил, там и свое. Для него есть только «местные» и «чужие». Он живет уже не по законам нации, а по законам дофеодального патриархального племенного устройства.

И когда чужак приезжает на «помеченную» местным зверьком территорию (при том, что другой территории у того нет)… И когда этот чужак, вдобавок, начинает своеобразно выявлять свою доминантность, то «звериные» реакции на это – неизбежны.

Кто виноват? Местные? Виновата элита, власть – все, кто не могут остановить процесс регресса. Те, кто не хочет понимать, куда этот процесс волочет. А он волочет не в фашизм, не в национализм, – в племенной хаос!

Все это наслаивается на новые международные реальности. Теоретически можно было представить себе национальную Россию («русскую Францию»), например, вошедшей в НАТО, как и Франция. Или живущей в абстрактном многополярном мире. Но мир становится не многополярным, а двух-с-половиной-полярным. Два сверхдержавных полюса (США и Китай) – и размытая транзитная зона. В таком мире нынешней слабой России места нет. Она должна либо исчезнуть, либо… вновь стать сверхдержавой.

Фатум империи нависает над страной. Не с жиру (мол, так хочется быть великими), а как императив выживания (если не империя – то ничто). Время, когда еще можно было относительно мягкими средствами строить национальный модерн, бездарно и безвозвратно растрачено.

Сценарии выживания

Сценарий №1 – все-таки проводить стратегию модерна. Но в режиме национальной диктатуры. И с реальными сдвигами в сторону модерна (индустриализация, открытые каналы вертикальной мобильности, новое качество образования, науки, культуры, здравоохранения). Разделение народа на бесстыдно богатых (тычущих другим в нос своим вином по 20 тысяч евро за бутылку) и унизительно бедных – должно быть прекращено. Если это не сделает власть, это сделают «новые якобинцы». Не большевики, подчеркиваю, а якобинцы.

Можно вести модерн дальше, даже наплевав на потерянные годы. Но понимая, что модерн все более проблематичен в мире. Что за него уже держится не Запад, а Индия и Китай. И что построение модерна сейчас, по сути, эквивалентно построению социализма в отдельно взятой стране. Где эти «младотурки» а-ля рус, эти военные, готовые взять на себя крест такого модерна – и не разнести по дороге в пух и прах федеративное государство?

Сценарий №2 – империя. Империя и национализм – несовместимы. Политический классик заявлял: «Либо вши уничтожат социализм, либо социализм уничтожит вшей». Либо империя уничтожит национализм, либо национализм уничтожит империю. Любая империя – это интернационализм. Не бывает гибридов из разных державных форм.

Если нужен центр сверхдержавной силы (а он нужен), то нужна империя. И приходится задним числом признать, что ни одна русская империя не была выстроена так разумно, как империя советская, коммунистическая. Ибо она не закладывала в свое основание межконфессионального конфликта. Она поднимала светскую идеологию над конфессиональными распрями и уравнивала конфессии. И она дышала пафосом развития, прогресса. А вне этого пафоса Россия все равно будет уничтожена за 10-15 лет.

Прямого пути к реставрации советских форм нет. Но если нам нужна держава определенного формата, то мы найдем более тонкие формы построения сходных архитектур. Мы всмотримся в мировые вызовы. Мы всерьез подумаем о переднем крае сегодняшней мировой мысли. И мы найдем и скажем свое новое державное слово.

Все другие пути – это пути в резервацию, в колонию, в расчленение, в архаику. А значит – в смерть. Можно быть, кто-то и смилостивится над пигмеями Центральной Африки или над индейцами какого-то племени. Но те – и очень многие – в мире, кто боялся и ненавидел и петербургскую и коммунистическую империи («русские империи» – так ведь их называли), намерены идти до конца. Для них по-прежнему «хороший русский – это мертвый русский». А все эти нынешние российские племенные истерики – лишь способ осуществлять на нашей территории «ликвидационный» проект.

И потому надо не менять полюсы мифов, не ныть, не идти в фарватере регрессивных процессов, а поворачивать лавину, которая грозит полностью и окончательно снести все наше историческое бытие.

Вот реальный масштаб проблемы.

Сергей Кургинян, президент международного общественного фонда "Экспериментальный творческий центр"