Бесланский вопросник

Миновало три года после трагических событий, связанных с захватом школы № 1 в небольшом осетинском городе Беслане. Это был последний сверхмасштабный теракт в России, связанный с единовременной гибелью сотен людей. Он замкнул страшную цепочку: захват буденовской больницы, нападение на село Первомайское, серия взрывов жилых домов в различных российских городах в 1999 году, взятие заложников в театральном центре на Дубровке…

Удивительно, но все злодеяния такого размаха так до конца и не расследованы. Конечно, была работа следователей, суды, назывались имена преступников, тюремные сроки, и все же даже спустя годы остаются без ответов слишком многие вопросы.

Самый скандальный и «жаренный» из них, — где кончается противодействие террористам сотрудников спецслужб и начинается «тонкая оперативная игра». Перелопачивая факты, выясняется, что агентура российских силовых ведомств так или иначе работала с исполнителями большинства из этих терактов, имела об их подготовке определенную, пусть и обрывочную информацию, и, тем не менее, не смогла предотвратить их.

Ачимез Гочияев, обвиненный в организации взрывов домов на Каширском шоссе и улице Гурьянова, утверждал, что арендовал подвалы в этих домах по просьбе своего друга детства, который, по его сведениям, работал в ФСБ. Через 3 года среди террористов, захвативших театральный центр на Дубровке, был некий Ханпаш Теркибаев, который сумел перед штурмом покинуть место теракта и впоследствии утверждал, что был внедрен в группу как представитель спецслужб и информатор.

В Беслане же, по воспоминаниям заложников, в составе отряда террористов присутствовала некая группа людей славянской внешности, которых не оказалось среди убитых. При этом следствие настаивало, что все террористы были уничтожены, и остается только гадать, кто же такие эти исчезнувшие…

Любой опер-практик, работающий в сфере борьбы с терроризмом, на все эти вопросы лишь пожмет плечами: «а что вы хотите, специфика работы агента подразумевает, что для всех, кроме своего куратора, он должен выглядеть как член банды, и тогда, когда теракт не предотвращен, найдутся сотни людей, обвиняющих в причастности сами спецслужбы. Но если бы таких агентов не было, то подобных страшных терактов было бы на порядок больше».

Однако российская история помнит другой период террора — войну эсеров и российской жандармерии. Бомбисты на рубеже XIX–XX веков были пронизаны сетью агентуры, которая создавалась для предотвращения злодеяний, а в итоге сама стала мотором террора и костяком боевых организаций. Евно Азеф, разоблаченный товарищами как сотрудник Третьего охранного отделения, оправдывался: «Да, я выдавал полиции наших соратников (далее следовал перечень имен), зато я организовал ликвидации царских сатрапов» (и вновь перечислялись имена). Когда Азеф перечислял свои предательства, его правая ладонь опускалась, словно под грузом жертв, когда он вспоминал свои террористические достижения, начинала опускаться левая ладонь и ее груз перевешивал.

Кошмар того террора заключался не в тысячах убитых чиновников, многие из которых вполне были достойны этой участи, а в том, что их убийства совершались с ведома тогдашних спецслужб, которые считали эти теракты приемлемой ценой за возможность контролировать деятельность боевых организаций. Так что сейчас впору задаваться вопросом, насколько наши правоохранительные органы подошли к той черте, которую перешли 100 лет назад их предшественники.

Не менее важен вопрос о том, насколько оправдан штурм террористов. Считается, что всякая уступка порождает следующий теракт. Успех Шамиля Басаева в Буденовске породил у чеченских сепаратистов иллюзию, что подобным способом можно решить любую проблему. Этот гений террора разгромил великую страну не на поле боя, а в коридорах районной больницы. Именно там чеченцы выиграли Первую Чеченскую. Премьер-министр России Виктор Черномырдин, принявший решение о переговорах, уступках и коридоре для отхода басаевцев, был заклеймен как предатель; о том, что этот человек спас своим решением сотни жизней обычных российских граждан, никто не вспоминал.

Следствием этой точки зрения стал штурм Норд-Оста. Сто с лишним погибших заложников, погибших не от рук бандитов, а отравленных газом, который применял штурмующий спецназ, были объявлены успехом. Руководители и участники штурма получили правительственные награды. Погибшие были объявлены жертвами, павшими по вине террористов. И страна приняла это: лес рубят — щепки летят. Жертвы Норд-Оста показались приемлемой ценой за возможность ликвидировать на месте три десятка террористов.

Именно такой подход доминировал и два года спустя, когда случился захват бесланской школы. На кону стояли жизни более тысячи людей. И был штурм, и погиб в результате 331 человек, и среди них были 172 ребенка, и как в театральном центре на Дубровке большинство погибло вовсе не от пуль, выпущенных террористами. Показательно, что на этот раз никто не взял на себя политической ответственности, штурм объявили спонтанным, ибо его цена показалась слишком высокой.

Так что Беслан поставил сверхважный вопрос: что важнее — ликвидация преступников или спасение заложников? Оказалось, что «слабость Черномырдина» может быть более приемлемой, чем контртеррористическая твердость, проявленная при Норд-Осте и при Беслане.

Орхан Джемаль