Posted 3 января 2020,, 21:01

Published 3 января 2020,, 21:01

Modified 1 февраля, 00:38

Updated 1 февраля, 00:38

Дождемся ли мы аскетичную Церковь?

3 января 2020, 21:01
Если епископы себе и своему окружению разрешили все, то Бог найдет средство для смирения деспотов, обжирающихся властью и богатством, считает протодиакон Андрей Кураев.

В недрах православной общественности зреет любопытная инициатива, которая лишь на первый взгляд носит сугубо внутрицерковный характер. Так, священник из Благовещенской епархии Святослав Шевченко на днях озвучил в СМИ идею, что пора бы заканчивать с практикой назначения настоятелями иеромонахов. Поводом послужил трагический инцидент с одним рязанским иеромонахом, который не на месте припарковал автомобиль, за что подвергся сначала публичной критике, потом взысканию по службе, да вдруг скончался. Но это — лишь повод: о. Святослав обратил внимание на то, что духовное лицо на дорогой машине, по его данным, как правило, оказывается монашествующим. И заподозрил, что иеромонахи — одинокие настоятели богатых приходов — очень уж полюбили расходовать деньги на себя любимых, что, с учетом их сана, выглядит особенно некрасиво. В целом же, понятно, что это прелюдия к куда более серьезному разговору, и сам о. Святослав подчеркнул, что в обществе есть «запрос на Церковь аскетическую». С корреспондентом «Росбалта» на данную тему беседует церковный и общественный деятель, протодиакон Андрей Кураев.

— О. Андрей, попробуем пойти «от частного к общему». Что не так с монашествующими настоятелями?

— Появление монахов на приходах — это следствие советского дефицита, в том числе кадрового. Советское секретное законодательство о культах — секретное в том смысле, что оно не было опубликовано, и знали его только сами чекисты — гласило, что если храм стоит без службы в течение определенного времени, скажем, один год, то считается, что религиозная община расформирована, и храм закрывается. И вот, представьте себе, я епископ в глубоко советские времена, годы 1960-е или 1970-е. Приходит ко мне сообщение, что в некоем селе умер старый священник. Чтобы не лишиться храма, я должен быстро назначить нового настоятеля.

Я не могу ждать, пока ко мне приедет молодой семинарист. Во-первых, выпускников семинарий много меньше, чем умирающих священников: человек с семинарским образованием ко мне приезжает где-нибудь раз в пять лет. Значит, я должен в моем окружении найти человека, который бы поехал в это село. Свободных священников у меня нет по определению. Тем более, если «освободившийся» приход из числа бедных, мне трудно отослать туда семейного священника. Надо искать «новичка». Среди той молодежи, что мне знакома (а ее можно по пальцам пересчитать: это мои иподиаконы), кого-то надо срочно рукоположить. Я даю этому юноше, скажем, месяц на то, чтобы он женился. Если за месяц он не решит свою семейную проблему — значит, я приношу его личную жизнь в жертву сохранению прихода, остригаю его в монахи и тут же рукополагаю.

Ясно, что это экстремальная ситуация и экстремальное решение. И оно, конечно, идет в разрез с древними канонами, согласно которым, монах — это тот, кто живет в монашеской общине, при ежедневном руководстве духовно опытного старца, кто уходит из мира, а не посылается в него «как овцы посреди волков». По канонам Вселенских соборов, монах, который появляется в городе, подлежит немедленному выдворению назад в пустыню. Монах? — Так живи один! Ушел от нас, горожан — так и ушел. «Умерла, так умерла!». Но во времена советского форсмажора было не до строгого следования канонам и правилам. Молодые люди или постригались в монахи, или посвящались в сан в «неопределенном состоянии», то есть — и не брачном и не монашеском («целибат»), и посылались пасти прихожанок, которые были раза в три старше их самих.

Сейчас такой необходимости нет. И получается, что сегодня такие постриги вне монастыря — это не более, чем «конфетки». Епископу и сегодня удобнее, если он окружен монахами. Во-первых, психологически: он сам монах, и с молодыми монахами у него одинаковые интересы, проблемы, шуточки и т. д. Второе: на этого несемейного священника меньше влияния извне, то есть неепископского влияния. Семья, образование, светские связи женатого священника мешают ему превратиться в полную марионетку в руках владыки. А из юного «послушника» епископу сподручнее слепить своего клона. В-третьих, на нового монаха меньше расходов: он не будет просить повысить зарплату из-за рождения нового ребенка, не будет надоедать просьбами о выделении жилья и т. п. Монах может жить при епархиальном управлении — хоть на чердаке. Заметьте: юноша, который всерьез желает стать монахом, будет искать пострига в монастыре, рядом с духовником. А настоящий духовник такому соискателю сразу сообщит древний монашеский рецепт: бегай более всего епископов и женщин! На постриг при епископе согласится лишь псевдомонах, карьерист (вдобавок, в лучшем случае бесполый, с пониженным либидо). Вот для таких юнцов у епископа есть свои «конфетки»: обещания богатства и карьерного преуспеяния. Мол, примешь монашество и вскоре достигнешь степеней известных, может быть, и сам со временем епископом станешь.

И наконец — самое неприличное: карьерная возгонка может быть платой юноше за его интимные услуги епископу. Когда вот такой молодой симпатичный монах становится близок к телу архиерея во всех отношениях, и в награду получает богатый приход или право от имени епископа выбивать деньги со всех приходов епархии.

И получают-то такие «архиерейские любимчики» (выражение св. Филарета Московского) самые богатые приходы! Если бы монахов посылали на приходы, которые не могут прокормить семейного священника, это можно было бы понять. А сегодня сплошь и рядом происходит ровно обратная вещь: наиболее богатые приходы отдаются молодым иеромонахам. Нередко это делается, чтобы контролировать финансовые потоки в пользу епископа. Мне часто приходилось слышать от епископов жалобы на семейных священников: «Они там со своими матушками по три раза в год ездят в Турцию, отдыхают, вместо того, чтобы деньги на епархиальные нужды передавать. А бездетный монах-епископский наперсник будет исправнее перечислять доходы этого храма в епархию.

— Велика ли на деле разница, кто служит на богатом приходе: иеромонах или многодетный батюшка, который эти деньги расходует на всех членов семьи?

— Не так уж велика. Очень часто у элитных священников хватает денег на роскошную жизнь для всей семьи. Взять хоть золотой Mercedes «самого многодетного священника» Николая Стремского, ныне арестованного. Но в любом случае — это ненормально. Однако в случае с молодыми монахами это ненормальность не только и не столько этическая, сколько психологическая, а, быть может, и психиатрическая. В определенном смысле — это типаж Питера Пэна: мальчика, который не захотел взрослеть. И он наконец-то дорвался до любимых игрушек. Это подростковое упоение свободой и вседозволенностью. Он же не женился. А значит, так и остался «ребенком». Глава Синодального отдела по монастырям и монашеству архиепископ Феогност, когда его спрашивают, почему у монахов вверенной ему Троице-Сергиевой Лавры такие дорогие машины, отвечает: «Ну вы же понимаете, монахи — это возлюбленные дети Божии. А любимым детям всегда дарят самые дорогие игрушки».

— Тогда двинемся «к общему». Есть ли на самом деле в нашем обществе «запрос на аскетическую церковь»? И может ли он быть удовлетворен?

— Я бы сказал иначе. Наше общество высказывает претензии к церкви, как правило, в связи с двумя ситуациями. Чаще всего это проявления антиклерикализма. И это нормально. Антиклерикализм соответствует Конституции РФ. Потому что клерикализм — это власть духовенства над обществом. Не внутри религиозной общины и по религиозным делам — а когда священники или епископы управляют всей жизнью общества. Действующая Конституция такого не может допустить.

А клерикализма у нас уже много: церковные иерархи и спикеры не стесняются декларировать свое желание контролировать всю систему образования и медийные потоки (включая театральный репертуар). Очевидное проявление клерикализма — навязывание церковной версии отечественной истории, в которой все позитивно значимые события связаны с православием (зато все негативные события якобы никак не связаны с влиянием церкви). Понятно, что тенденциозная картина прошлого (в которой духовник патриарха Кирилла схиархимандрит Илий сообщил маршалу Рокоссовскому план немецкой операции «Цитадель», и тем определил поражение вермахта) — это аргумент для создания желанного будущего. Не забудем и понуждение студентов ко встречам с приехавшим епископом или священником, и запрет на критику церкви в федеральных СМИ…. Тут протест общества вполне уместен. Бывают, конечно, ложные тревоги, и тоже немало.

Второй же повод для критики — это несоответствие многих, особенно высокопоставленных, клириков Евангелию. Вот обычный демотиватор в интернете: сопоставление двух картинок. На одной «Христос в пустыне» кисти Крамского с подписью «Основатель религии», а рядом — фотография «правообладателя» — Патриарха, к которой трудно подобрать иные слова, кроме стихов: «Весь покрытый золотом, абсолютно весь Патриарх Московский у России есть». Патриарх же, в случае, когда видит критику в адрес своих часов, кортежа или дворцов, говорит, что это «нападки на церковь». И хор подпевал тут же начинает речевки про глобальные гонения на христиан: погромы монастырей в Индии и критика христианства в западной прессе. Но это нечестное сближение.

Критика церковных вельмож в России исходит с элементарно христианских позиций. Это простое сопоставление: ну, у вас же в Библии написано! А вы действуете и живете иначе, да еще вместо защиты ангелов уповаете на защиту ФСО! То есть — это внутрицерковная критика. Как еще в 1962 году (в стихотворении, вдохновленном судьбой о. Александра Меня) написал поэт Евгений Агранович: «Мы пальцами показывать не будем, но многие ли помнят в наши дни: кто проповедь прочесть желает людям, тот жрать не должен слаще, чем они».

Это не имеет ничего общего с критикой церкви в современном западном обществе. Мы от них отстаем еще лет на сорок в этом вопросе. В современном западном обществе идет критика самых основ: монотеизма и библейского идеала моногамной семьи. Мол, вера в одного Бога обесценивает другие религиозные практики и верования. Христианство винят даже в экологическом кризисе: зачем, мол, вы человека вывели из мира природы. Эти упреки я не считаю умными и логичными, но в свободном обществе люди имеют право высказываться и так. Однако это уже мировоззренческая полемика (как и советская атеистическая пропаганда), а не просто указание на то, что кто-то лицемерит.

Наш же «антиклерикализм» еще «детский».Как-то пришел ко мне в гости совершенно незнакомый человек и с порога ошарашил вопросом. «Я пастор баптистской общины. Скажите, где можно заказать намоленную икону Христа?». Далее он пояснил, что много изучал эту тему и пришел к выводу, что баптистские наезды на иконопочитание неверны. Но перейти в православие он хотел бы не один, а вместе со своей общиной, и для начала хотел бы в молельном зале поставить икону Христа. Однако, по его словам, в его же общине есть серьезное препятствие для уклона в ортодоксию: их же баптистский дьякон. Пожилой человек, гораздо старше пастора, молдаванин, и слышать не хочет про православие. Он был мальчиком в довоенные годы, когда Молдавия входила в состав Румынского Королевства, где православие было государственной религией. Однажды они с другом нашли в сарае старое издание Библии. Принялись читать и, к изумлению своему, обнаружили там заповедь «Не делай никакого изображения». Мальчишки были ошарашены, и побежали по всему селу со своим открытием: «А в Библии-то чего сказано! Изображения, иконы делать нельзя, а батюшка-то наш что делает!» Молдавские крестьяне решали такие проблемы просто: они взяли и избили этих мальчишек — одному из них сломали позвоночник. Другой же и стал тем самым баптистским диаконом.

— Так можно ли осадить этот поток критики в адрес церкви?

— До конца даже и не стоит. Ради блага самой же церкви. Церковь — старый пациент, у которого такой букет хронических болезней, что пребывание в комфортном пансионате ему не поможет. Наша история болезни говорит, что этот «божий одуванчик» склонен хвататься за дубинку, за власть, и разжигать костры для своих оппонентов. Вот и сейчас он только вышел из советского «профилактория», а уже воспевает Ивана Грозного и даже Сталина, и раздает «двушечки» направо и налево.

Оставить такого пациента без критического и недоверчивого пригляда никак нельзя. Слово «епископ» в переводе значит «смотрящий». Буквально — надсмотрщик. Если епископы не справились с этой своей миссией, и себе и своему окружению разрешили все, то Бог найдет иное средство для смирения деспотов, обжирающихся своей властью и богатством. Именно как Божье лекарство верующие люди могут принять появление злых антиклерикалов. Так Бог прописал. Для их же и общего блага.

Беседовал Леонид Смирнов